Этот удивительный день пришёл ко мне ровно тогда, когда ваш покорный слуга появился на свет божий. Первый Я, лишь открыл глаза — заорал и заплакал, показывая свою озабоченность. А уж от забот великих не мог освободиться всю оставшуюся жизнь. Второй Я, впервые засмеявшись, понял, что будет смеяться часто, доходя иногда до состояния несусветного, походя на педального коня с его неистовым ржанием.

Был уже не Я, а были Мы и жили в одном сердце. Только вот задача — пути были разные.

Первый чувствовал всякую дрянную несправедливость и, порой, казалось, что солнце всходит не с той стороны, что реки кривые, а горы высокие. С глубокомысленным видом задумывался этот первый над загадочными явлениями, пытаясь познать их, выискивая на собственную голову трудности, которые мог бы свободно избежать, и брался за разрешение неразрешимых проблем. Так вот и брёл в заботах.

Второй с лёгким сердцем и улыбающимся ртом шагал по неизведанным дорогам, глядя в небо широко раскрытыми глазами. Этот второй смеялся над глупостью, а часто и над мудростью тоже, поскольку она частенько представляла собой целую коллекцию человеческих глупостей. Второй смеялся над ложью, да и над правдой, смеялся над недостатками, но чаще над достоинствами, ведь некоторые люди частенько считают достоинством самые отвратительные из своих недостатков. Он смеялся над многими проблемами, например, над свободой и тиранией, ведь свобода зачастую выступает просто фразой, а тирания — истина. Одним словом, второй смеялся, смеялся и смеялся без всяких на то ограничений.

И когда подошёл незаметно день середины жизни, говорят, что середина жизни — это шестьдесят лет, эти двое разговорились, наконец-то, и стали подводить некоторые итоги.

Тот, который шёл с заботами, поведал, что надломилась душа от забот о судьбах человеческих. Второй говорил, что должно быть забот стало меньше, раз первый о них чрезвычайно пёкся и, скорее всего, жизнь познал, через которую прошёл. «Увы, — отвечал первый, — заботы неотделимы от человека, в них главное условие развития, но придавили меня заботы, от которых не мог поднять головы». «На сколько меньше стало страданий и несчастий?» — не уставал спрашивать второй. А первый отвечал, что нет, ни насколько, что жизнь — это боль, что без боли нет жизни.

Рассмеялся второй: «Так много на свете смешного! Чем больше я узнавал людей, тем больше смеялся. И даже сейчас, когда дошёл до сегодняшней жизни, просматривая в мыслях пройденный путь, не могу удержаться от смеха — какой же был дурак!"