«Карл у Клары украл кораллы» — неслось со всех сторон, стоило появиться на Симеонштрассе худому смуглому мальчишке лет семи-восьми, сыну Генриха М., судебного советника. Мальчишка грозил крикунам кулаком, опасаясь при этом принимать какие-то более действенные меры. «А Клара у Карла украла кларнет» — продолжали кричать насмешники до тех пор, пока не открывалось окно в доме, и голова советника не высовывалась на улицу. Его боялись, как, впрочем, боялись бы любого другого человека, хорошо знающего законы и умеющего поворачивать их в свою пользу.
— Карл,  — говорила высунувшаяся голова, — займись чем-нибудь полезным подальше от наших окон. Я работаю, и крики твоих друзей мне мешают. И подумай — разве тебе не жалко кларнет? Я бы на твоём месте вернул кораллы фройляйн Кларе и извинился…
Мальчишка молча кивал отцу, и засунув руки в карманы брюк, чтобы показать всем вокруг, что он никого и ничего не боится и всё ему безразлично, шёл на реку Мозель. Но остальные ребята давно уже насмехались над кем-нибудь ещё, да и кому вообще была охота уходить далеко от своих домов, где они могли укрыться при малейшей опасности.
А Карл садился на любимую удобную кочку у самой кромки воды и смотрел, как течение несёт разные вещи. Вон плывёт дохлая собака, которую когда-нибудь сожрёт сом, а сома поймают рыбаки и продадут кухаркам на рынке. Вон плывёт связка брёвен — наверное, это был когда-то плот, и он попал под корабль. Любому мальчишке всё это было бы желанным сокровищем, но Карл задумчиво кидал камушками в дохлую собаку или отталкивал брёвна на стремнину, чтобы они не достались другим ребятам. Он любил фантазировать, и вся плывущая по реке «мелочь»  казалась ему ничтожным предвестником чего-то большого, долгожданного, настоящего…
— Вот если бы тут плыла не эта дурацкая собака, а тонул бы Ганс, а я прыгнул в реку и спас его! — Думал Карл. — Или сорвало бы шлюпку с «Меркурия», полную секретных документов, а я поймал её и вернул владельцам! Меня перестали бы дразнить, уважали бы, и может, сам мэр поблагодарил бы меня на глазах всего города.
Но Ганс умел плавать лучше Карла, а владелец «Меркурия» не хранил документы в шлюпке.

Иногда в летние дни, когда с утра бывала неимоверная жара, и весь город спешил на пляж, и вдруг набегала грозовая туча, разгоняя всех ветром, оглушающим громом и потоками дождя, течение приносило вещи поинтереснее. Едва дождь переставал, Карл бежал к реке и однажды стал обладателем форменной фуражки, которая была слишком велика, но не становилась от этого хуже, а в другой раз выловил блестящий, неимоверно красивый, хоть и слегка помятый жестяной барабан.
— Ха! — думал мальчишка. — Теперь, когда есть такой инструмент, меня перестанут дразнить кларнетом и кораллами. Все просто онемеют от зависти!
Советник долго разглядывал барабан, и наконец сказал, улыбаясь.
— Я рад, Карл, что ты помирился с Кларой. Этот кларнет —  красивая и дорогая вещь, и было бы обидно, если бы Клара его не вернула. Но прошу тебя, не играй дома или под самыми окнами — у меня очень много работы.
Конечно же, все окрестные мальчишки, и даже некоторые девочки, решили, что это неплохой повод подружиться с Карлом. Ганс украл у матери кусок тесьмы, чтобы барабан можно было вешать на шею. Микаэль принёс две палочки, которые были им вытащены из спинки стула.
— Это отцовский стул, — говорил мальчишка. — А отец никогда не приходит домой трезвым. Он даже не заметит пропажи. А таких красивых палочек наверняка нет даже у главного барабанщика кайзеровского оркестра.
Карл повесил барабан на шею, надел на голову фуражку и сонная Симеонштрассе вздрогнула от первого дребезжащего «Бам»! За первым последовал второй, третий, и Карл пошёл по улице, чтобы все видели его счастье. Ребята тут же стали изображать парад, крича «Раз-два, раз-два» и громко топая ногами по брусчатке.
Окна домов спешно закрывались, словно почтенные жители Трира хотели переждать этот неожиданный шум как летнюю быстролётную грозу. Но вскоре одно окно раскрылось, и выглянувшая женщина закричала визгливым голосом:
— Э-эй, ты! Мальчик! Как тебя там — Карл, что ли? Я дам тебе десять пфеннигов, если ты уйдёшь подальше от моих окон.
В конце дня Карл, усталый, но неимоверно гордый собой, спрятал в укромном месте полторы марки.
— А ведь я прошёл только часть нашей улицы и не очень-то у меня получалось барабанить. Ох и тяжело бить без перерыва, — думал он. — Но я буду усиленно тренироваться, уходить дальше и дальше по улицам. Ведь настоящее искусство должны слышать все.

Через месяц жители четырёх ближайших улиц скинулись и выкупили барабан у Карла за пятьсот марок. А Карл снова сидел на любимой кочке у реки и мечтал, глядя на спешащую воду. Он думал, что когда вырастет, поделится со всеми, как можно достичь успеха, и напишет замечательную книгу. И назовёт её «Капитал».