Викторией меня папа назвал. Моя бабушка, его мама, хотела назвать меня Милей, я не знаю, что это за имя такое, но им она троллила будущих молодых родителей всю мамину беременность. Мама на птичьих правах невестки отмалчивалась, папа, любящий сын, огрызался: «А мальчик будет, километром называть?» За дерзость было объявлено, что водиться не с Милей не будут. Но… водились, конечно, как со мной да не водиться.

По рассказам, а в семье у нас мама хранитель памяти, папа шел в роддом нас забирать и нашел значок Победы. Так у меня появилось имя.

Папа, наверное, хотел мальчика, а родилась маленькая девочка с подозрением на какие-то страшные диагнозы, требующие серьезных мер — гипсов на год и никаких гвоздей. Папа — врач, молодой, не ортопед, но его профессионального и родительского чутья хватило не лечить меня до инвалидности, я была признана младенцем-симулянтом и, отделавшись массажами всех врачей семьи (в сумме четыре), сама пошла своим пешком в восемь месяцев. Так у меня появилось здоровье.

Мальчиком я не стала. К вопросу о самоопределении, на это не повлияло ни папина трактовка моего имени в варианте Витя, ни футболы, ни попытки обучения карате, ни битва с моими фобиями: я панически боялась темноты, насекомых и очередей. Папа учил бороться: заходить в темные комнаты без рева, показывал «нестрашных» мух, с очередями так же, но позже. Надо сказать, что в этой борьбе мы с папой терпели сокрушительные поражения, но мы пытались.

Первый раз, когда папа при мне испугался сам был случай на третьем году моей жизни. Он повел меня кататься на санках на берег Тобола. Крутой берег. Круто же. Санки несли меня быстро. Мне нравилось. До первой встречи со столбом. Увидя траекторию санок, отец чуть не помер, но тут же ожил, погнался, молился. За те несколько секунд в его голове всплыли все кровавые случаи из опыта врача реанимационной бригады Скорой помощи. Я еще не доехала, а ему уже мерещились дочерины мозги на столбе. Я сильно отбила ноги, сквозь валенки удар вышел нехилым. А он всё голову мне смотрел.

С папой можно было играть в сюжетные игры. Даже сквозь сон после суточной смены он отлично подавал реплики за Тимура, Электроника, Робинзона, Томина (не майора, а красного командира, у нас памятник около дома был красивый), Юрия Гагарина и даже динозавра из первого моего ужастика «Легенда о динозаврах». На него меня тоже папа сводил. Мне было лет пять. На опасения мамы был ответ: «Она ж не дурочка, поймет, что это кино». Но я опять подвела папу, в этот раз в плане интеллекта, фобии увеличились: к мухам добавились динозавры и вулканы.

Папа где-то раздобыл книги про то и другое. Так у меня появились любимые книги.

Вскоре в ту же категорию попали Подвиги Геракла. Папа читал мне их вслух. Так у меня появился миф.

Мир чудесного расширили папины сказки, причудливые миксы из мифов Древней Греции и приключений Синдбада. В каждой сказке герой по заказу слушательской аудитории обязан был сразиться с танцующими скелетами и одержать победу. Мама ворчала, ей казалось, что скелеты добавились к мухам. Для профилактики мы с папой стали изучать скелет человека по медицинской энциклопедии и рисовать его в анатомических подробностях, насколько позволяли мои художественные данные и пятилетний возраст. Папа рисовал чудесно. Он расписывал все, что разрешала мама. Стены кладовой и дверь ванной. В кладовой радужная сова раскинула крылья, и под ними уютно уместились рыба-кит с чудесным городом, теремами и садами, и остров Буян с дворцом и дубом, где белка песенки поет. Я готова была жить в кладовой. Но мама запрещала там играть, боялась, что я задохнусь, теперь мне понятно, откуда мои мухи.

Самая чудесная папина сказка была про доброго солдата, спасителя и защитника несчастных от разной нечисти. Мне так жаль, что детская память не сберегла подробности сюжета, а записать их тогда я, конечно, не могла. Раз солдат пришел в родную деревню, стоят дома нетронуты, двери отперты, на столах обеды накрыты, в курятниках куры, в гусятниках гуси (и так вся животина на местах), а людей — ни души. Кинулся он к колодцу, заглянул в него, а там… Вот так и живу я с этим чувством потери народа целого поселения и полным незнанием, что же в том колодце увидел солдат, потому как уснула не вовремя и «проспала Царство Небесное». Так в моей жизни появилась неразгаданная тайна.

Индейцы Купера и Вождь краснокожих Генри, негры, борющиеся за свободу в «Хижине дяди Тома» и Вий тоже вошли в мою дошкольную жизнь по папиному приглашению. Так же как и понимание хрупкости жизни. У папы были свои фобии, его мухи росли из страшной реальности: автомобильные аварии, пожары, разбои и всюду хрупкие, уязвимые люди, хрупче и уязвимее которых были только человеческие дети. Разговоры о работе (не со мной, конечно, с мамой) были куда страшнее виев и японских динозавров, как сама папина реальность.

Папа вытаскивал соседей из пожара, мама вопила: «Куда ты в кримпленовых брюках?», разбирал завалы обрушившейся пятиэтажки, потом кричал во сне: «Они там! Я слышу!», перетягивал простынями жертвы топорного рубища, потом оказалось, что «работник ножа и топора» был в это время в квартире, прятался в туалете. Гораздо позже мне стало понятно, почему строго запрещено вместе со всеми бегать на строительный карьер, купаться без взрослых, лазить по подвалам и сараям и еще кучи всякого обидного на тот момент «нельзя, я сказал». Но как в сказке, «сколько ни берег царь царевну», папиному кошмару пришла пора сбыться.

«Петрович, только не волнуйся!» — бригада, вернувшаяся с вызова на дорожную, в отчете Старшему врачу начала издалека. Волноваться, действительно, было не о чем, я отделалась ушибами и испугом, под колесами автомобиля погиб велосипед. Наверное, папины мухи были моими ангелами-хранителями.

Кроме чувства чудесного и ужасного у папы было чувство юмора. И проблем оно доставляло больше, чем первые два. На 7-е Ноября какого-то лохматого года работникам Скорой помощи была предоставлена возможность приобрести кур без очереди. Костлявые, мороженные тушки, «зато умершие своей смертью», привезли в коробке по числу сдавших деньги. Папа прицепил к ним оставшиеся после демонстрации красные ленточки, атрибуты революционности. Синие куры с красными лоскутами на грудках, наверное, при жизни не выглядели так великолепно, агитационно-плакатно. Нет, папу не принесли в жертву Сталину, как нынче принято думать, его разбирали на профкоме. Но урок не впрок и спустя время он реализовал коммерческий проект: «Сбор денег на памятник Штирлицу». Памятник был в форме и функции телевизора для комнаты отдыха бригад.

Папа на пенсии первый год. Теперь у него есть личный пациент, а у мамы личный доктор. 27. 06. 2022 папе исполнилось 72