написано на основе реальных семейных событий

Агрия Карловна, казалось, не замечала времени. Уже начало смеркаться, а она никак не могла остановить свой монолог. О времени и о себе. Недавно ей исполнился 81 год. Она с трудом передвигалась: больным ногам помогала тросточка. И все же, этим летом Агрия Карловна решилась на далекую поездку. Сюда, на сельское кладбище, где упокоились её бабушка и дедушка. А еще тот, кому при встречах она так и не решилась задать главный вопрос своей долгой жизни: почему в мартовский день 1949 года он, родной дядя Освалд, не дал на денёк мясорубку, за которой послала её мама?

- Ну вот дядя Освалд, я и пришла к тебе в гости. Наверно, в последний раз, - старушка сидела на лавочке, напротив памятника из мраморной крошки и поминутно вытирала платочком слезящиеся глаза. - Скажи мне хоть сейчас, почему ты тогда не спас семью своей родной сестры? Помнишь, как я, школьница, прибежала к тебе вечером за мясорубкой? Мама хотела с утра котлет нажарить папе в дорогу, ведь он собирался в Лиепаю по делам. А оно видишь, как повернулось: дорога предстояла нам всем, да такая, что и в страшном сне не приснится.

Агрия Карловна смахнула влажным платочком то ли слезу, то ли видение из прошлого и продолжила тяжелый разговор:

- Ты ведь знал, что этой ночью всю нашу семью схватят, посадят в вагон и вышлют в Сибирь? Не мог не знать! Ты ведь тогда в сельсовете работал, сам эти списки для высылки печатал. И мясорубку потому не дал, что знал: не сможем мы тебе её вернуть. Я вот только одного не понимаю: неужели голос страха перед властями может быть сильнее голоса крови? Если бы тогда ты, дядя Освалд, хоть намёком, хоть запиской предупредил мою маму, свою сестру, о запланированных репрессиях, мы бы все ушли на несколько дней куда-нибудь, ну хоть в лес. А прошла бы эта волна, вагоны ушли бы, о нас и не вспомнил бы никто!

Опять это "бы"... Если бы...

- А как ты спал в эту ночь? Спокойно? Или бессонница мучила?

Агрия Карловна долго вглядывалась в фотографию на памятнике, но ответа так и не получила.

- Они приехали под утро на открытом грузовике. В дом ворвались солдаты и нас, ещё теплых ото сна, стали выталкивать в мартовский холод. Ни одеться толком не дали, ни взять что-то с собой. Из этого взрослые сделали вывод, что нас повезут на расстрел. Мама моя успела накинуть на ночную рубашку шубу и схватить со стола Библию. Так она и поехала в Сибирь, поливая тяжкую дорогу материнскими слезами и молитвами.

С нами тогда жили твои родители, дядя Освалд, помнишь? Не можешь не помнить... Так вот их не забрали, потому что не захотели возиться со стариками, мол, сами скоро концы отдадут. Так и вышло. От горя, от того, что не оставили даже внуков, мой дед, твой отец, в ту ночь покончил с собой. Он выпил уксус. Как ты жил после этого, дядя?

Дорога заняла почти месяц. Когда мы поняли, что нас не расстреляют, затеплилась какая-то надежда. Конечная станция - Омск. Там мы и прожили все десять лет. Как жили? Долго рассказывать, да ты и не поймёшь. Одним словом, всех нас Библия спасла, а через нее - сам Господь. Но ты и этого не поймёшь, коммунистом ведь был.

Знаешь, а я мечтала после школы поступить в институт и стать детским врачом. Не получилось. Клеймо репрессированной закрывало дорогу не только в институт.

Вернулись в Латвию все, слава Богу, никто не остался лежать в сибирской земле. Хотя маме, твоей сестре, мало оставалось до этого. Голод там был страшный. Но ты ведь голода не знал никогда. Вернулись, а дом наш уже обжили чужие люди. Да и не прописывали нас нигде. Кое-как пристроились. Кое-как прошла жизнь. Словно через мясорубку.

От ворот сельского погоста медленно удалялась одинокая фигура. И было ощущение, что там, позади, она оставила всю тяжесть своей жизни.