Ступеньки старого крыльца доживали свой век, как, впрочем, и сам домишко, покосившийся в сторону высоченной ели, которая давным-давно переросла все деревенские постройки. Каждое утро Василий спускался по скрипучим подгнившим доскам во двор, усаживался на низкой скамейке под окном и, закуривая папиросу, наблюдал за восходом солнца.

Тёплый южный ветер подсушивал росу на траве. Стоящая перед глазами одна и та же картина с уходящими вдаль ровными полосками огородов действовала умиротворяюще, создавая ощущение устоявшегося порядка и напоминая о прежней размеренной жизни. Сдвинутая на затылок кепка открывала загоревшее с весны лицо Василия. Он не спеша обдумывал дела на текущий день, вздыхал, потом плевал на окурок и гасил его о днище старого ведра.

Привычка дымить во дворе привилась с тех пор, как в дом пришла молодая красавица-жена Таисия Петровна. Смешно наморщив нос и размахивая руками, она то и дело выгоняла Василия из избы: «Ишь ты, как паровоз! Всю комнату прокурил, да и здоровье своё гробишь почём зря. Видать, сто лет жизни себе намерял?»
Вот уж пять годков прошло, как не стало Таисии… какая-то скоротечная форма ангины забрала на тот свет любимую жену; с тех пор заботиться о его здоровье было некому, только привычка посмолить «цигарку» на воздухе и осталась.

Василий вошёл в полутёмные сени, нащупал куртку и пошарил по карманам. Потёртый тощий кошелёк напомнил, что деньги три дня как закончились. К соседке Макаровне идти не хотелось; позавчера она принесла пару яиц и пол-литра молока. Спасибо, выручила одинокого мужика. Деньги от пенсии почти все пошли на ремонт сарая, который грозил вот-вот развалиться от старости. Следующим заходом планировалось заменить ступеньки крыльца.

Василий взглянул на наручные часы, лежащие на комоде. Сверив время, подтянул гирьку часов на стене и передвинул стрелки. Начавший мерное движение маятник нарушил тягостную тишину в доме.
Полбанки простокваши и несколько сухарей успокоили голодную ноющую боль в животе. Тоска заглушала все прежние желания: не хотелось ни с деревенскими мужиками поболтать, ни суетиться по хозяйству и даже радио надоело своим пустопорожним вещанием.
Безденежье выводило из себя… «Да-а-а, как ни оттягивай, но придётся всё-таки расстаться с единственным надёжным другом – хрюшкой Борькой! Жалко…сколько годков вместе! Только с ним одним и можно поговорить, да пожаловаться на судьбу, но и ему, видать, пришёл черёд… Но, никуда не денешься: хоть на несколько недель спасёт от жизни впроголодь… а там, глядишь, и конец лета, начну картошку копать…» – размышлял Василий, чувствуя как от тяжёлых мыслей заныло сердце.

За окном стемнело. Он задёрнул шторки и решил пораньше лечь спать. Во сне привиделся Борька. Он тыкался в ладонь хозяина влажным пятачком и смотрел грустными глазами, предчувствуя скорую кончину. Василий чесал его жёсткую щетину на спине, говорил ласковые слова, хотя понимал, что никаким утешением они не станут.

Хмурое утро добавило тоски и без того паршивому настроению. На кухне дребезжал пустой холодильник, а на столе стояла немытая банка от вчерашней простокваши. Открыв дверцы буфета, Василий достал графинчик с водкой, налил в стакан грамм сто пятьдесят и залпом опрокинул в рот. Закусить было нечем.

В кладовке отыскался увесистый молоток. Терзавшие душу сомнения отступили; пришлось принять окончательное решение: «Что б уж сразу, наверняка…» От водки стало жарко и душно. Василий расстегнул ворот рубашки, ладонью потёр покрасневшую шею.

Всё случилось в одно мгновение: размахнувшись, Василий изо всех сил ударил Борьку молотком по голове. Керамическая копилка в виде розовой свинки разлетелась на множество осколков… Несколько монет скатилось со стола и упало на пол. К большой радости, из копилки вывалился ещё с десяток мелких купюр, и одна – даже в тысячу рублей.

«Ну вот, теперь и ступеньки на крыльце починю, а то свалюсь, не ровен час, и расшибусь, хлопот потом не оберёшься…»