– Выйдешь, бывалоча, из дому – да лопату надо взять, и разгребаешь снег у дверей и у ворот часа два, аж в пот ударит, – Дмитрич привычно примял папироску и пыхнул ароматным дымком. – А уж в баньке-то сидишь, терпишь, пока взрослые парку́ добавляют. А потом выбежишь, и в сугроб – ух!! аж с головой уйдёшь. Вынырнешь, нырнёшь, и опять в баньку. А потом отец с дядьками, братьями своими, помоются, сядут в предбанничке, кто с пивом, кто с чайком – водку, как нынче, не жаловали особо, ну если по праздничкам бутылки три на пятерых выпьют, под капустку, под сальцо и ну свои разговоры разговаривать. Нам-то, пацанам, что до тех разговоров? Оденешься быстренько, шубу, что батька таким же мальцом проносил всю жизнь, накинешь, санки с собой, и на горку! А уж там народу-то! И взрослые, кто помоложе, порой были. И все катаемся до упада, пока из старших кто не придёт, домой не кликнет. Горка-то большая, ты её видел, к Дворцу Спорта выходит. И не называй его Центром – что за жизнь?! Спортивный центр, торговый центр, всё как будто люди хотят себе и другим доказать, что если они в каком центре закупаются или занимаются, то они круче. Или на лыжах, скажем, – уйдёшь в лесок и до темноты ходишь. И никакой тебе оттепели не было, снег выпал – и в марте только тает. А сейчас – ни снега тебе, ни зимы, одно название – погода!

И Дмитрич сердито пыхнул своей папироской, глядя на лужи и комья грязного снега у палаток и на шоссе.