Каждый будний день около шести вечера, возращаясь с работы, я прохожу мимо небольшого сквера на углу Владимирской и Прорезной. Резной чугунный фонтан в виде чаши, вымощенные жёлтым камнем тропинки, полдюжины скамеек в окружении цветущих каштанов — наверное, лучшее место в городе, чтобы присесть после изнуряющего трудового дня, откинуться на спинку скамейки, задрать голову и приходить в себя, сортировать свои мысли, набираться новой энергии, глядя на бесконечно голубое небо через дыры в густых листьях каштанов.

С Ником я познакомился случайно. Он присел рядом со мной, открыл блокнот и принялся графической ручкой набрасывать эскиз домов напротив.

Заглянув ему через плечо, я увидел как чётко он выводит линии, как на белом листе чёрточка за чёрточкой и почему-то коричневой тушью вырисовываются улица и дома. Деревья, только что изображённые художником, приняли зелёный цвет, а несколько птиц, пририсованных тут же, - синий.

Художник посмотрел на меня.

- Нравится? - коротко спросил он.

- Очень, - честно ответил я. - Только вот не пойму, как так получается, что ручка сама меняет цвет.

Он улыбнулся.

- Это специальный рапидограф. Он воспроизводит предметы так, как я их чувствую.

- А, вы — дальтоник?! - осенило меня. - Поэтому и рисуете одним цветом, чтобы не ошибиться.

- Напротив, - художник смотрел мне прямо в глаза, словно соображая, можно ли мне доверять и стоит ли рассказывать дальше, - я прекрасно отличаю красный от зелёного. Более того, я вижу не менее пятидесяти двух оттенков каждого из этих цветов.

- Но как же... ? - начал было я, и запнулся, не зная что сказать.

Он продолжил:

- С домами и улицами просто - они терракотовые. Малахитовый цвет деревьев обычно тоже не вызывает вопросов. Птицы - ультрамариновые, они впитывают в себя небо и меняют цвет почти сразу же, как начинают летать.

- Здорово! - воскликнул я. - А люди?

Художник стал серьёзным.

- А это напрямую зависит от человека. Бывает, что красивая девушка оказывается полнейшей стервой, сломавшей жизнь не одному молодому человеку, своей лучшей подруге, да ещё и пинающая бездомного котёнка, который прячется в её подъезде от холода.

- И что тогда? - нетерпеливо спрашиваю я.

- Тогда вместо прелестного личика на бумаге появляется её натура - гадкая уродина, ядовито-гнойного цвета или, что ещё хуже, совсем чёрного. И форма модели преображается — вместо стройной хорошей фигурки на бумаге появляется только бесформенный контур, да ещё и пустой внутри. Как она сама.

- Да, - проговорил я, - такой рисунок заказчику не отдашь. Не узнает себя, а ещё хуже - побьёт.

- Вот именно, - подтвердил он. - Хотя бывает и наоборот. Старушку в старом обветшалом пальтишке я вижу такой, какой она была в свои восемнадцать лет — молодой, прекрасной и беззаботной.

- Что-то мне это напоминает... - проговорил я.

- Вы будете смеяться, но именно что «я художник, я так вижу», - вздохнул мужчина. - Поэтому я и не пишу портреты. Только пейзажи! Ведь людей, которые и душевно такие же, как снаружи, совсем мало... - И после короткой паузы добавил: - Ну, разве что дети... Особенно маленькие, они получаются полуденно-солнечные с блестящими пузырьками лимонада вместо волос и смешными розовыми конопушками.

- Я бы с удовольствием посмотрел на эти ваши картины! - восторженно воскликнул я.

Он снова улыбнулся.

- Я тут бываю каждый день, - пытался я уговорить художника. - Приходите завтра, хорошо?!

- Договорились, - наконец сказал он. - Завтра в шесть часов на этой же скамейке.

Мы представились и пожали друг другу руки.

- И знаете что, - проговорил Ник на прощанье, - я, пожалуй, нарисую завтра ваш портрет...

Для конкурса планеты Голливуд "Стоп-кадр-1" http://litgalaktika.ru/publ/77-1-0-1194