Было промозгло. Стоял унылый осенний день. Хотя почему стоял? Скорее лежал,расплющенный тяжёлой, серой и абсолютно бесчувственной беспросветностью. Ни выпрямиться, ни вздохнуть полной грудью. Небо придавило всё. Даже ветер превратился в сквозняк. Он крался понизу, не выше лодыжек, пощипывая за ноги, пробивая любую обувь, будто сам хотел согреться. Как потерявшийся и жутко голодный щенок, прошедший все стадии отчаяния. Что уж говорить про людей. Они ходили сгорбившись, даже не пытаясь смотреть на небо, потому что неба, как такового, и не было, только нескончаемая стальная серая плита. Ходили быстро, словно пробегали под застывшим прессом, боясь быть окончательно раздавленными. Им хотелось тепла и покоя. И если первое они находили, спрятавшись в доме, то второго найти не могли. Потому что, глядя в окно, не создавалось чувство защищённости, как в обычную непогоду. Промозглость не знала границ и, если не могла достать тело, заползала в душу.
Единственным средством спасения от неё была и всегда, наверное, будет – память. Только там, в счастливых воспоминаниях, можно укрыться от этой, разъедающей сознание, безнадёги. Ты начинаешь вспоминать всё светлое, что было у тебя в жизни, собирая по секундам моменты счастья. Возможно, именно в такие дни и происходят искажения чувств. Ведь отрывая лоскутки радостных воспоминаний, мы отбрасываем, как бесполезное: тёмную ткань обид, трущие уголки печалей, заскорузлые нитки несправедливостей. И наскоро сшиваем спасительный плащ безмятежности. Отбрасываем, а потом и вовсе забываем. И под старость лет рассказываем своим внукам какая счастливая и радостная была жизнь.