Один человек заблудился ночью в лесу. До выцветающих звезд на небе он бродил, оставляя на ветках кустарника свой испуганный голос, а к утру гудящие, как рельсы, ноги вынесли его на высокий холм. Там он увидел мельницу, разросшуюся на вершине его, словно пузатый дуб, раскинувшую ветви-крылья от облака к облаку, и солнце стекало по ним, блеклое, точно разбавленная водой акварель. Человек протянул к небу высохшую ладонь, и рыжим набрякшая капля упала на кончики пальцев, и мельница скрипнула изломанно-треснувшим голосом, приветствуя заплутавшего, и черные двери дупла распахнулись ему навстречу.

Пачкаясь в мучнистой пыли, человек вошел внутрь. «Гамк!» – сказали гигантские губы, засов языка рухнул за его спиной с протяжно-медленным скрипом, и двери закрылись. Под веки навалилась темнота, душная, как мешок, пропитанный мельничной пылью, и пойманный бился бабочкой о стены и дверные косяки, стирая со щек солнечно-рыжий загар, и мельничные жернова скрипели над головою, размалывая его крики в меловую труху.

Мельница оживала, словно старый, изъеденный гнилью дуб по весне, урчала гулким, как кадка, нутром, перекатывая добычу внутри, белесыми червяками вскрывали стены побеги-трещины. «Р-румс… хрямс…» – надломленными досками половиц прорастали из-под низу клыки, резцами ощеривались мукой припорошенные стены, пойманный выл, обжигаясь укусами до красно-каленых дыр, и мерно двигались деревянные зубы, и алым окрашенная слюна пузырями вспухала на кончиках их.

Когда, выдирая прожарено-ломкие лучи из запутавшихся в облаке крыльев, солнце встало над мельницей, словно пылающая заревом крона, пойманный окончательно стих внутри, безголосый, как бабочка, пустой, тонкий и бесполезный, точно дырявый мельничный мешок. «Т-т… гумм-м!» – сказала мельница, выплевывая его на дорогу, ведущую прочь от холма. «Ям-мк… – сказал лес, трогая его круглой, колючею пяткой заблудившегося перекати-поля, – невкусно, слишком много муки и соли! Давайте пустим его по воде, может, что-нибудь вырастет!»

И холм улыбнулся стеклянно-дождевою улыбкой, от уха до уха, заросшего травой и серебристо-зеленым мхом, растекся прозрачно-голубым и туманно-мучнистым озером посреди леса, и пойманный опустился на дно, вздохнув на прощание пузырьками, скользкими, словно рыбьи бока, и наконец-то уснул, впервые за всю эту гулко-странную ночь. А озеро стояло над ним, холодно-белыми волнами укутывая его сны. А над озером стояла мельница, широкая, как раскидистый дуб, и звезды качались в ветвях его, блеклые, точно рассыпанные капельки муки.