- А я люблю своё утро начинать именно с эспрессо по-римски, - говорит Марко. - Нет, ты только представь себе: маленькая чашечка, но обязательно с толстыми стенками, чтобы кофе не остывал слишком быстро. Полдольки лимона и ложка сахара. Прямо в чашке ложкой выдавливаем лимонный сок и перемешиваем, чтобы сладость распределилась по всему напитку. Не стоит добавлять в кофе другие специи типа кардамона или корицы. Эспрессо по-римски пьётся одним глотком, слегка ослепляя, как восход солнца. И только едва заметный кофейный осадок остаётся в чашке.

Я соглашаюсь. С Марко не нужно спорить. Практически всё, что он говорит и делает, получается просто здорово. Вот и сейчас он осторожно касается дольки луны, водит пальцем по чёрному, как эспрессо, ночному небу, пытаясь захватить как можно больше сахаринок-звёзд, а потом одним глотком выпивает. Наступает рассвет. Яркий прожектор солнца обнажает, обесцвечивает вечный город, пока ещё заспанный и ленивый, молчаливый и пыльный, так похожий на любой другой. Будто проснулся, неохотно открыл глаза, и в первые мгновения не понимает, где он находится.

- Доброе утро, красавица. Пора просыпаться! - кричит Марко, сложив ладони рупором, в медленно голубеющее небо. Смеёмся.

Марко обнимает меня за плечи, и мы идём по светлеющим перед нами улочкам. Просыпающийся город наполняется жизнью: открываются окна, из которых какофонией звуков на улицу выливаются голоса женщин, готовящих завтрак, мурлыкающее пение бреющихся мужчин, баритон радио, грохотание кофемолок, писк, смех и хныканье детей.

Рынок Фиори, мимо которого мы проходим, раскрашивается всеми мыслимыми и немыслимыми цветами. Открываются кафе, наполняя город запахами чабатты и розмарина, ванили и шоколада. А сахарная пудра, словно пух, летает между домами и оседает у нас на губах. Останавливаемся.

Присаживаемся на мраморную оградку фонтана. Марко ловким движением выхватывает из воздуха крошки сахарной пудры, частички муки и сдобы, и передаёт мне вкуснейший на свете соффиони. Есть их нужно очень медленно, чтобы не было передозировки счастьем. В противном случае можно забыть своё имя, родной язык и остаться в кондитерской на семь лет в виде привидения. Впрочем, многих подобное побочное действие соффиони не останавливает.

С Марко я могу часами не разговаривать. Но он рядом, я это знаю, и мне всегда спокойно. Несмотря ни на что. Я знаю, что придёт время, и он опять придумает что-то необычное.

Словно прочитав мои мысли, Марко говорит:

- Жарко становится. Эх, на море бы сейчас.

- До моря километров тридцать, - отвечаю.

- Это если по земле добираться, - парирует Марко. - Пойдём.

Оказавшись на площади Испании, мы садимся в фонтан-лодочку. Хорошо, что нас никто не видит. Марко достаёт из-за пазухи неизвестно откуда взявшийся парус, и подхваченная восточным ветром лодка поднимается над домами и несёт нас туда, где на волнах блестит солнце, отражаясь от чешуйчатой кольчуги проплывающих мимо рыб.

Мы выходим из лодки, и она исчезает, растворяется в фата моргане прибрежного воздуха.

- Как же мы будем добираться обратно? - спрашиваю я.

Но Марко беззаботно машет рукой, и я успокаиваюсь. Он обязательно что-нибудь придумает.

В город мы возвращаемся ближе к вечеру, когда начинает смеркаться. Просто заходим в пляжную кабинку для переодевания, а выходим из дверей одного из домов на Трастевере. Садимся тут же, в первой попавшейся траттории. На этот раз мы не заказываем ничего. Нас здесь уже знают и ждут.

И только после ужина, бродя по исчезающим за нами улочкам, мы возвращаемся к мосту Ангелов и занимаем свои места на постаментах, подсвечивающихся новым созревшим лимоном луны.