На кухне царил запах кофе и сигарет. За стеной у соседей мурлыкал допотопный шлягер: «Там, где клен шумит над речной волной, говорили мы о любви с тобой. Облетел тот клен, в поле бродит мгла, а любовь, как сон, стороной прошла...»

— И какой идиот эту старую муть сегодня слушает только... — Юля с неприязнью покосилась на стену, за которой звучало это форменное эстетическое безобразие. Подруги пили кофе с бальзамом и старались говорить о духовном.

— ... А стихи я писать бросила, как замуж вышла. Стало не до стихов, и вообще не тянет как-то... — полненькая брюнетка Юля долила в чашки кофе из закопченной турки, достала из шкафа печенье. Усевшись на мягкий табурет, закурила тонкую сигаретку. Её подруга — незамужняя бездетная Ира по-прежнему красила волосы в льняной цвет, писала романтические стихи о прекрасных незнакомцах, своей никем не понятой душе и туманных жизненных перспективах.
— Я бы так не смогла... — изрекла она.
— Как?
— Ну... Без прекрасного... Вот так, как ты... Не жизнь, а гадость.
— Какая гадость?! — Юля возмущённо стряхнула пепел мимо пепельницы. — Ты для начала замуж выйди! Потом будешь умничать.
— О нет! Боже упаси! И вообще, мне сплошь козлы какие-то попадаются.
— Да ладно... Они все козлы... — раздраженно поддакнула Юля.

Дверь распахнулась от удара, в кухню ввалился возбуждённый белобрысый карапуз лет пяти. Подбежав к столу, выхватил печенье у Юли, скандируя, как заведенный:
— Куры-дуры, куры-дуры, куры-дуры...
— Рот закрой! — не выдержала мать. — Ну Павлик... Хоть при гостях вёл бы себя прилично!
— Ко-ко-ко! — огрызнулся Павлик, скорчив перекошенную гримасу.
— Фу, как некрасиво. Ты глуп, как пуп! — укоризненно покачала головой Юля.
— А ты глупа, как три пупа! — выдало чадо и нахально загыгыкало.
— О Боже... Как же ты меня достал! — вздохнула Юля. — Так бы и отпорола.
— Детей бить нельзя! — авторитетно заявил малыш.
— Никакой управы... — смутилась Юля.
— Я бы дала по заднице... — заметила Ира.
— Расскажу воспитательнице, будете знать! — заявил Павлик.
— Что ты расскажешь? — всплеснула руками гостья.
— Что вы меня вдвоем били. Били-били и курили! — захохотал отпрыск.
— Да тебя пальцем никто не трогал! — крикнула Юля.
— Тогда дай шоколадку, а то будешь лошадкой! — просиял Павлик и вдруг, обхватив Юлю, прижался лицом к ее бедру.
— Тебе нельзя. У тебя аллергия.
— Жадина-говядина, тупая шоколадина!
— У меня есть шоколадка. Гипоаллергенная! — сказала Ира и потянулась к сумке. — Веганский шоколад, без молока, без какао, без кофеина и без сахара. На вот, держи. Это меня друг один, веган, угостил. Бери-бери! Я всё равно такое не ем.

Павлик развернул плитку, принюхался.
— Она шоколадкой и не пахнет!
— Тебе кушать или нюхать? — возмутилась Юля.
— Кушать! — ответил ребенок и молниеносно затолкал в рот всю плитку.
— О Боже! Что ж ты сразу-то всё... — всплеснула руками Юля. — Кто тебя учил так есть? Подавишься.
— Так всё равно же не вкусно! — еле выговорил Павлик с набитым ртом.
— Горе луковое... — растерянно пробормотала Ирина, глядя, как быстро малыш перерабатывает шоколад, двигая челюстями. — Как хомяк...
— Точно, хомяк... Хомячок мой! Ла-апа-а... — хихикнула Юля.

Павлик сделал последний глоток и вдруг расплакался. Плакал он от души, громко, с рёвом и обильными слезами. Пока Юля хлопотала вокруг орущего малыша, пытаясь выяснить причину истерики, Ира вжалась в спинку кухонной сидушки, подобрала под себя ноги и произнесла:
— Не дай Господь...
— Да кому ты нужна... — с досадой бросила подруга. — Ещё и Господа своего приплела сюда. Богомолка. Сороковник скоро, а дура дурой.

Ира вспыхнула, но подумала: если и есть этот Господь, то он уже и так ей ничего не дал. Замуж ей не то что бы не хотелось, но вот это всё... Дети, муж, расплывшаяся юлькина фигура, это детское нытьё... И главное — стихи. Перестала бы писать их как Юлька? О, нет! На такие жертвы Ирина ни за что не пошла бы.
Спустя еще несколько секунд в голове закопошились новые мысли: а может, не такие уж у неё и хорошие стихи. Читают, в основном, какие-то безликие мужские аватары в сети. И то, из-за фотографий. Пляжные, и не только пляжные. Всякие. Селфи. На фото она очень даже ничего. А стихи хвалят, конечно, но скорее из вежливости, или чтобы завести разговор. К тому же, как правило, после реального знакомства разговора о стихах ни разу не возникало.

Наконец, Павлик всхлипнул и прерывисто выдохнул:
— Я не хомяк!
— Ну хорошо, не хомяк, — торопливо согласилась Юля.
— Я мальчик! — крикнул он, размазывая слёзы по красному лицу.
— Мальчик, мальчик! — суетливо закивала Юля. — Только не плачь, тебе плакать нельзя.

Павлик вышел из кухни.
— Играться пошел! Слава Богу, заколебал, — облегченно вздохнула Юля.
— Юль... А помнишь, мы в детстве какими были? И плакали, и шоколад человеческий ели, и молоко пили... И всё нам было можно... Проще мы были, что ли. Кстати, заметила, он всё время в рифму говорит у тебя. И внезапные истерики... К психологу надо его сводить бы тебе.
— Мы и так ходим к психологу. Кучу денег тратим на это. Ничего страшного. Психологиня сказала — поэт растёт. Дар по наследству, наверное, перенял от меня.

Стало тихо. Подруги молча допивали кофе. Юля думала, как бы выдать Ирку замуж. И что с ней не так? Симпатичная, духовно развитая личность... Порядочная. Не стерва какая-нибудь. Нет, надо её определённо познакомить с нормальным мужиком, без творческих завихрений.
Ирина думала, что не хотела бы выйти замуж за вегана. Всю жизнь есть какие-то эрзацы. Шоколад без шоколада, мясо без мяса...
Павлик, уютно устроившись на мягком диване с яркими, весёлыми подушками, в обнимку с огромным плюшевым тигром, зачарованно рассматривал покемонов на огромном экране домашнего кинотеатра.

За стеной кто-то снова врубил старенький хит, который когда-то пел ВИА «Синяя птица»: «А любовь, как сон, а любовь, как сон, а любовь, как сон, стороной прошла...»