Я гулял по парку в Баден-Бадене и набрёл на круто поднимающуюся вверх, узкую улочку. Во дворе, на возвышении стояла статуя пушкинской Татьяны. Маленький дворик словно окутал меня лёгкой пеленой, напомнив о давней истории.

В нашем классе были две сестры-близнецы – Татьяна и Ольга. Татьяна была серьёзной и загадочной, всегда недосягаемой. Но именно строгость и умение держать себя на расстоянии делали её ещё более привлекательной. Сестра Оля была, как солнышко, – улыбчивая, приветливая. К ней тянулись все мальчишки, а я ещё в восьмом классе влюбился в Татьяну и всегда робел, боялся к ней подойти. Иногда подсовывал под её портфель записки со стихами. Она, кажется, замечала мои старания, но ответов не было, и это создавало напряжённость между нами и, наоборот, не сближало, а разъединяло.

На выпускном балу я осмелился пригласить её на вальс, но больше мы не танцевали. Однажды, уже после окончания школы, мы встретились в городе, зашли в кафе, заказали кофе и круассаны, я очень волновался, заговорил о Пушкине, спрашивал об Оле, отвечал невпопад. Потом во мне вспыхнул внезапный приступ ревности и я что-то спросил о Глебе, это был наш одноклассник, который постоянно делал Тане знаки внимания. Она отвечала всё неохотнее, а потом сказала, что у неё важные дела, и ушла.

После этой встречи Таня исчезла из моей жизни. Вскоре я узнал, что она вышла замуж и уехала в другой город. На мои письма Татьяна не отвечала, и мои попытки сохранить хоть какую-то связь с ней потерпели неудачу. Потом, через полгода, пришло одно её письмо, она написала, что в тот вечер в кафе она ожидала услышать от меня совсем другие слова – наполненные настоящим живым чувством. А у меня не хватило смелости, и я говорил о постороннем, не о нас.

И теперь я смотрел на статую пушкинской Татьяны и видел в ней свою одноклассницу, «ту, чей вид напомнил смутно… забытые черты», до сих пор живущую в моих мечтах. Прошли годы, а я так и остался в тени своих собственных грёз, сожалея о том, что жизнь давала мне возможность сказать, что я на самом деле чувствовал, и она ждала этого, но тот момент ускользнул, как песок сквозь пальцы.

И сейчас я понял, что ничего не прошло, мои чувства к ней так же сильны, как и раньше, и именно это помешало мне сказать о них, и я, сквозь пушкинский образ, обращаясь к своей Татьяне, стал говорить горячо и страстно, не заботясь о том, что меня услышит кто-то другой.

Но я почувствовал себя Онегиным…