Моя Лара была очень чутким ребенком – в чем-то похожим на меня в детстве, только по-девчачьи нежнее и тоньше. В ней жило какое-то неуемное восхищение перед всем, что летает, бегает, ползает, цветет и тянется к солнцу. Камни на дорожке – и те казались ей живыми. В знойные дни она поливала их из лейки, а на мой недоуменный вопрос: «Зачем?» неизменно отвечала: «Папа, им жарко! Ты что, не понимаешь?» Я понимал, и от ее безыскусной доброты на сердце у меня становилось светлее.
Ранним утром наш сад пробуждался от ее звонкого смеха. А когда Лара, еще не умытая и не причесанная, сбегала с крыльца – превращался в заколдованное царство, точно бриллиантами осыпанное сверкающей на солнце утренней росой. И по нему шла она – растрепанная спросонья принцесса – здороваясь с каждой улиткой, с каждой божьей коровкой, с каждой ромашкой или астрой на клумбе.
Ее тонкие пальчики обладали удивительной силой – одушевлять все, к чему ни прикоснутся. Однажды Лара, развлекаясь, воткнула в землю палку – обыкновенную ветку, мертвую и сухую, неровно отломанную. И уже через месяц та покрылась молодой листвой, а спустя несколько лет из нее вырос роскошный куст белой сирени. Впрочем, не о кусте я вам хотел сегодня рассказать.
В дочкин шестой день рождения мы с Анной устроили большой праздник в саду. Гостей собралось много: родственники, друзья, знакомые, соседи, какие-то друзья друзей и знакомые знакомых. Все веселились от души, самозабвенно – как в последний раз. Уж не знаю почему. Но больше таких многолюдных и шумных празднований в нашем доме не случалось. Августовское небо стремительно темнело, и на террасе, а так же в беседке и на веранде, где стоял накрытый стол, зажглись разноцветные фонарики. К сожалению, единственная семья с детьми, двумя девочками, ушла рано – еще засветло. И моя дочь бродила среди взрослых, как в лесу, правда, ничуть не смущаясь. Дядя моей жены – Феликс развлекал ее нехитрыми фокусами с картами и платками. Второй дядя пил пиво, развалясь за столом, и каждый раз, когда Лара проходила мимо, добродушно спрашивал:
-Ну, как дела, маленькая фея?
Не помню, кто из них двоих – а может, и кто-то еще из гостей – подарил моей дочери связку разноцветных шариков, надутых гелием. Она тут же подбежала ко мне – похвастаться.
- Папа, это мои новые друзья! Смотри! Вот это Йон...это Петер... Это Джери. А вон тот, розовый – Лейла. Смотри, как она танцует!
И правда. Шарики толпились в воздухе, невесомо ударяясь друг о друга, рвались в полет. Их шевелил слабый ветер.
Беседуя с гостями, я на какое-то время потерял дочь из виду. А когда снова увидел – Лара жалобно всхлипывала, съежившись в комочек и забившись в угол беседки.
Я кинулся к ней:
- Что с тобой? Кто тебя обидел?
- Шарики улетели, - ответила Лара и зарыдала в голос.
Запрокинув голову, я долго вглядывался в темные верхушки деревьев, в надежде, что связка шаров зацепилась за ветки, а значит, их можно легко достать. Но, увы. В глубокой черноте неба медленно дрейфовали жемчужно-серые облака, похожие на осколки льдин в ночном океане. Между ними поблескивали звезды... И ни следа беглых шариков. А ребенок плакал.
Я сел рядом и бережно обнял дочку одной рукой.
- Послушай, малыш, я расскажу тебе одну историю.
Лара притихла и стала слушать. А я продолжал:
- Когда тебя еще не было на свете... – и запнулся, ожидая почти неизбежного вопроса: «А где я была?»
Но дочка молчала. Она все еще горевала о своей потере.
- Так вот, еще до твоего рождения, я как-то раз встал рано утром и отправился на луг – нарвать полевых цветов для твоей мамы. Васильки, гвоздики, колокольчики, ромашки, душица... дикие маки... яркие, разноцветные, в золотых брызгах солнца... я отряхивал их от росы и собирал в букет. От его свежего запаха кружилась голова. Зато как обрадовалась твоя мама! Она могла бы зайти домой и поставить букет в вазу. Но ни за что не хотела расстаться с цветами. И мы поехали в город – на электричке. Машины тогда не было ни у меня, ни у нее. Мы гуляли, катались на чертовом колесе, ели мороженое... И все на солнцепеке, на жгучей июльской жаре. А цветы не вяли. Хотя я даже не догадался обернуть их стебельки влажной тряпкой. Как будто существовало в мире что-то еще, кроме воды, что могло питать их цвет и свежесть. Радость, любовь... не знаю, что. Наверное, это было маленькое чудо. Да... так и есть. Чудеса случаются, Лара.
- Я знаю, - пискнула она.
Ну еще бы! Ей ли не знать. А я продолжал:
- Головки ромашек склонились только к ночи, когда мы, усталые и счастливые, возвращались домой на последнем поезде. И лепестки гвоздик слегка увяли... И чуть-чуть потускнели васильки. Мы сидели в электричке и... – я старался, чтобы история звучала целомудренно, все-таки я рассказывал ее маленькой девочке, - твоя мама неосторожно разжала пальцы, и сквозняком букет вытянуло в открытое окно. На ветру цветы растрепались, но полетели не назад и не вниз, а прямо в небо. И чем выше поднимались – тем ярче разгорался их свет. Они превратились в звезды. В новое созвездие, разноцветное, как летний луг. В нем были звезды, розовые, как гвоздики, и красные, как маки, и голубые, как васильки, и фиолетовые, как колокольчики. И белые, с желтыми проблесками – как дикие ромашки. С ними черное небо стало и красивее, и богаче... Я еще долго видел их ночами, эти прекрасные новые звезды. Остаток лета и всю осень – пока их не погасили зимние холода.
Я вздохнул и посмотрел на дочку. Она улыбалась сквозь слезы.
- И мои шарики... тоже?
- Да, милая.
- Я их вижу! – вдруг закричала Лара, показывая куда-то вверх, туда, где ночной ветер колыхал черные верхушки яблонь. – Вот Петер, Лейла... – перечисляла она, называя своих друзей по именам.
Я не видел, но энергично закивал.
- Да-да. Они теперь всегда будут нам светить.
В ту ночь мы легли спать поздно. Лара уснула сразу, но и во сне она крепко сжимала кулачок, словно пытаясь удержать рвущиеся в небо воздушные шары.
А я ворочался в жаркой постели, размышляя, откуда взялась эта история? Я ее выдумал, чтобы утешить дочку? Или она случилась на самом деле – в этой или в какой-то иной жизни? Но как можно такое забыть? Мои пальцы как будто помнили росистую влажность букета. Я ощущал его свежий аромат, радость первого свидания, волнение и небывалую легкость во всем теле. Цветы благоухали чем-то неуловимым, нежным. Наверное, так пахнет в раю. Ведь рай – это и есть вечность, полная любви.