Это была процедура очень знакомая, в особенности, дачникам: те вещи, которые "убедили" своих хозяев в своей ненужности, отлежав или отвисев положенные сроки в шкафах, упаковывались наконец в большие картонные коробки или старые чемоданы и вывозились на дачу. При очередном наведении порядка в дачных комодах и ящиках, хозяева уже не испытывали терзающих душу угрызений совести перед тем, как отправить что-либо из вещей или обуви в печку, а то и на свалку. Правда, бывали случаи, когда приходилось кое-что донашивать - из особенно любимого. Сортировка касалась также мебели, посуды и прочего скарба.

Марина протёрла пыльные полки серванта и взялась за разборку большой, распираемой по бокам, картонной коробки с вещами, которую постоянно переносили с места на место, так как она мешала, куда ни поставь. Зимнему пальто из искусственного меха, нескромно называемому шубой, предстояло отвисеться в шкафу, расположенном подальше от глаз, на мансарде. Серебристого цвета, толстая, на синтепоне куртка сына была почти неношеной. Он покупал её, когда ездил кататься на лыжах в Словакию, года три-четыре назад, а теперь она оказалась никчёмной, главным образом из-за того, что занимала чуть ли не треть от общего пространства в шкафу. Может быть, кому-то она бы и пригодилась, но предлагать её было некому, а просто оставить на скамейке у подъезда - жалко. Вздохнув, Марина повесила куртку в шкаф, авось ещё кто-то и поносит.

На дне коробки лежал свёрток: что-то завернутое в простыню. Марина силилась вспомнить: что же она могла так упаковать? Развернула и увидела пиджак отца со всеми орденами и медалями, которыми он был награждён за боевые заслуги, - память о войне. В горле запершило. Дыхание остановилось, сделать первый вздох оказалось непросто. Только после того, как хлынули слёзы, удалось немного прийти в себя. Поток мыслей, воспоминаний, чувств, (из них, более всего – горечь сожаления) рушили и сметали на своем пути спокойное, умиротворённое настроение, которое всегда бывает на даче от положительных эмоций, вызванных видом и запахом цветов, созревающих ягод, овощей, плодов и прочих удовольствий, знакомых любителям дачных хлопот и редкого отдыха.

«Как я могла?» - спрашивала она себя. Как мог пиджак любимого папы-папочки оказаться в числе вещей, предназначенных для вывоза из дома? Могло ли случиться так, что за прошедшие десять лет со дня его смерти, притупились чувства порядочности, гордости и любви? Как можно было эту память отдалить от себя? Марина достала из коробки ещё один пиджак с орденскими планками, пришитыми на левой стороне к верхней кромке кармана. Она отпорола их и положила в пакет, чтобы забрать с собой.

Когда возникла в её сердце острая потребность любить и быть любимой? Да, кажется, после смерти родителей. Мамы нет уже два года. Родительская любовь всегда – безусловна, безоговорочна, она просто есть, и нет необходимости жить вопросами, сомнениями и страхом, что она куда-то исчезнет. Пока есть мама с папой, ты живёшь с неосознанным ощущением спокойствия, защищённости, благодарности и той нескончаемой радости, которой всё время собираешься с ними поделиться, но, как правило, всегда бывает поздно и ты остаёшься с неудовлетворённым чувством сожаления и неоплаченного долга…

Вернувшись домой, Марина первым делом взялась за чистку и отпаривание пиджака. Привела его в порядок, повесила на вешалку и, прильнув к нему лицом, вдохнула знакомый запах, возвращающий её в детство и юность, когда все ещё были живы, молоды и, особенно, папа-шутник и защитник своей дочи перед мамой, частенько поругивающей её за мелкие, не слишком серьёзные провинности. Пиджак был повешен в шкаф, укрыт сверху чистой старенькой простынёй.

Поздно вечером, укладываясь спать, Марина почувствовала, что наконец-то наступило некоторое душевное облегчение, а потом нахлынули другие мысли, за пределами сегодняшнего потрясения, наверное, не менее важные, но не такие явственные и волнующие одинокую совестливую душу…