Приключение в детском центре – это как ремонт на даче. Никогда не заканчивается.
Вот у меня есть Али (имя я, понятно, изменила). Он тихий, как премиальный седан. Пока другие орут и насыпают песок в штаны, Али сидит. Играет в шахматы на телефоне. Или учит английский.
И тут – удар под дых. Доносят: Али матерился. Причём, не «ну, ё-моё», а прямо вот с такой архитектурой слова, которую обычно осваивают к тридцати пяти годам на стройке или в кабинете следователя.
Зову. Али подходит. Глаза – два магнита, приклеенные к коленкам. Я лихорадочно думаю: надо же сказать что-то, что войдёт в его жизнь, как сотовая связь в мировое пространство. Но что? В голове только скрип.
Ладно. Если сотовая связь не работает, начнём с «почтового голубя».
– Али, – говорю. – Это правда, что ты сейчас выразил своё глубокое мнение о другом человеке через самую непечатную форму нашего великого и могучего?
Молчит. Опустил голову до уровня пупка.
И вдруг я понимаю, что вся эта педагогика вообще никогда и ни с кем не работает, начиная с Адама и его жены. А тут маленький Али. И он напуган.
Обняла его. Чуть-чуть. Как полагается…чтобы не сбежал.
– Слушай, – говорю. – Я тебе честно скажу: когда нас что-то задевает, первое, что приходит на ум – это мат. Потому, что он, как аварийный клапан… Это правда, а потому я тебя понимаю, как никто…Но есть нюанс.
Али поднял глаза. Ждёт.
– Маты, они знаешь откуда? – и тут Остапа понесло. Как УАЗик по бездорожью. – Из древности. Это были заклинания. Чтобы урожай вырос. Чтобы корова дала молока. Магия, в общем, колдовство.
Али слушает. Я вижу, как он представляет деда с бородой, который матюкается на поле для хорошего колоса.
– А потом, – продолжаю, – потом пришёл прогресс. И сказали мудрейшие: это не от Бога. (Али чуть сдвинул брови, как будто пытался вспомнить, где он это слышал). Это всё бесовское. С тех пор эти слова считаются плохими. Так это или нет, я не знаю. Но мозг наш уже научен: это запрещено. И вот ты говоришь плохое, запрещённое, а тело... тело не в курсе про заклинания и бесов. Оно думает, что на него напали и начинает выбрасывать гормон стресса. И ему плохо, Али.
Мальчик смотрит уже не на пол, а на меня. Он увидел связь: слово – тело. А не слово – наказание.
– Но… задерживать гнев – тоже вредно, – констатирую. – Гнев надо выпускать. Но без вреда для тела. И без наказания от учителей и родителей. Так что будем делать?
Али молчит и ждёт решения. Они всегда ждут решения.
– А вот что мы будем делать – придумывать свой словарь. Словарь гнева, который не бьёт по почкам. Ты сам будешь сочинять. Например, морковка африканская. Или жираф в кедах, или пельмень талгарский . Ну что, нормально?
Али расцвёл. Как будто только что выиграл партию шахмат у Каспарова.
– В общем, задание, боец: придумать десять слов, чтобы выпускать пар, чтобы было смешно и гормон стресса бездельничал. Ах, да, и чтобы никто не мог наказать тебя за капустный лист.
Али кивнул. Встал и пошёл, о чём-то раздумывая и улыбаясь. А я смотрела ему вслед и вдруг вспомнив, что задерживают зарплату, почему-то подумала так: "Вот же...кабачки жареные".