Глеб щипал себя за руку.

– Это сон. Это сон. Сейчас проснусь, и всё будет как прежде.
Но сон не проходил, всё казалось более чем реально, и Глеб недоумевал.

Он очутился в незнакомой комнате. Да нет, как же незнакомой? Глеб точно знал, что он здесь жил когда-то, но так давно, что и забыл когда. НО ОН ТОЧНО ЗНАЛ, ЧТО ЗА ШКАФОМ, КОТОРЫЙ БЫЛ ПРИДВИНУТ К СТЕНЕ, БЫЛА ДЫРКА ОТ ГВОЗДЯ И ОТВАЛИЛАСЬ ШТУКАТУРКА! Вот её шкафом и прикрыли они с Лидой. Какой Лидой? У него жена Оля. И живёт он, после того как они с Олей развелись, в маленькой квартирке на окраине города.

Вот туда, в эту квартиру, он и ехал на трамвае после работы, пока не услышал: «Конечная. Трамвай дальше не пойдёт». И всё. Он – в этой комнате. Да он и не успел даже выйти из трамвая! Точно, это сон. Глеб чуть успокоился и огляделся. Теперь, когда он решил, что это сон, пришла радость узнавания.

Манекен! Он ему достался от прежних хозяев. Заходя в дом, он вешал на него своё пальто, сверху клал шляпу – и создавалась иллюзия присутствия другого человека. Это был как бы его двойник, который скрашивал его одиночество. Умел слушать не перебивая. Ему он мог доверить все свои холостяцкие тайны, не боясь огласки.

Картинки на стене. Их они с Лидой покупали вместе на Арбате у художника старика. И Лида так настойчиво торговалась, что ему было за неё чуть неудобно. Лида… Он вспомнил запах её волос, гладкую нежность кожи на шее за ухом, тёплые, такие родные руки. Вот сейчас она придёт, и они будут обедать. Он вдруг почувствовал, как сильно хочет есть.

– Надо подождать, – подумал он. Подошёл к креслу и вспомнил, что вчера, сидя на нём, читал газету и уронил очки.

Глеб наклонился – и правда, справа на полу лежали его очки. Стоп! ОН НИКОГДА НЕ НОСИЛ ОЧКИ! У НЕГО СТОПРОЦЕНТНОЕ ЗРЕНИЕ, – ударила мысль, но как-то через миг ему уже стало всё равно: носил – не носил, было – не было. И стало так естественно и спокойно, что он посмотрел на часы, стоящие у стены, подумал: надо подтянуть гири, – и просто стал ждать Лиду.

Сегодня наконец он решил сделать ей предложение. Они встречались уже несколько месяцев, и он всё сомневался.
Видел, что она была бы не против, чтобы их союз был закреплён печатью. «А то неудобно как-то, люди осуждают». Да пора уже и ему о семье подумать. Чтобы не он ждал, а его ждала любимая. И не с пельменями из магазина, а с пирогами и улыбкой – тёплая, родная, желанная…

Часы отбивали мерно: тик-так, тик-так, Ли-да, Ли-да – и, захрипев, боем начали ОБРАТНЫЙ ОТСЧЁТ! Гулко ударили в виски: бом, бом, бом, – и остановились.

– Мужчина! Мужчина! Просыпайтесь же! Дальше не едем. Тупик! – Ещё не понимая, что пассажир уже не проснётся, теребила Глеба водитель трамвая. Шёл дождь. И стеклоочиститель в кабине на лобовом стекле, мерно отстукивал : «Где… я… где… я... Ли…да… Ли…да…»