Утомлённое солнце едва коснулось речной глади, окрашивая её червонной чешуёй бликов, и на дороге появилась сначала одна, затем другая… и вот уже целое стадо коров тяжело бредёт в клубах подымаемой им пыли, наполняя округу мычанием. Где-то лает собака, из степи доносится пение цикад, гомон лягушек с речки и отдалённая песнь сверчка.

Мать, уставшая от жары и дневных забот, за ужином попросила:

– Завтра пораньше отвези отцу продукты и чистую одежду.

На пасеку ездить я любил, и, навещая на выходных, старался повидать отца, который жил в летнем домике. С детства любил запах воска и мёда, жужжание пчёл, дым горящей бересты...

Утро дышало туманной свежестью. Ещё не вырисовалось каждое дерево, каждый цветок и в этой акварельной размытости с прозрачными каплями росы, дрожащими на паутине, чувствовалось лёгкое раздумье. Я оседлал велосипед и поехал. Дорога была через поле, и травянистая поверхность земли мягко взмывала кверху. В косых лучах солнца горели высокие травы, вдали толпились тонкие стройные берёзы. Я ехал не спеша, впитывая неуловимую красоту, которая таилась вокруг. И яркая белизна бересты, и не смятая трава, и синь неба, сверкавшая в просветах облаков – всё было наполнено светлой силой жизни.

Волнующе смешанный запах сена в стогах – едкий, острый, вольный и аромат свежей сырой травы и цветов впитал в себя всю горячую, молодую силу утра. Я заметил, что нацеплял на брюки колючек, остановился у стога и сел. Тишина летнего рассвета, сразу приблизившись, коснулась души.

Я был уверен, что рядом никого нет, но услышав из-за круглого стога тихий мужской молодой голос, я невольно застыл, боясь пошевелиться и выдать своё присутствие. Но вдруг раздался другой голос – более низкий, но глубокий, будто шёл из самой души.

– Не понимаешь ты меня! Эх, не понимаешь! – громко, горячась шептал парень. – А я как на духу с тобой! Сила у меня такая внутри… так и рвётся! Я не могу ждать за годом год... Я сейчас столько на себя взять могу. Вдруг всё мне открылось... ты слышишь меня?

– Да, куда уж, слушаю я, – ответил женский голос, и я словно увидел невесёлую усмешку.

– Слушаешь… а не веришь… или веришь? – зашептал парень. – А я уже не сомневаюсь. Мне в город уехать надо... Не могу уже себя дальше ломать… подступило, не могу... от тебя уйти тоже не могу, я об этом каждый день думаю. Как мне без тебя? Но я увидел силу свою... не совладать… Всё я смогу! Всё преодолею! Всё мне ясно теперь, всё сложилось в моей голове…

Его голос умолк, но слова будто повисли в тишине, словно и ветер, и скошенная трава услышали их и погрузились в раздумья.

Не зная, что мне делать, испугавшись, что они могут меня увидеть и тогда разрушится их хрупкая светлая тайна, я осторожно облокотился на стог и опять услышал шорох и мужской голос, теперь уже более тихий и неуверенный.

– Ань, ну что ты, Ань!

Ответ я услышал не сразу.

– Ну что ты… Что тебе?

– Как мы теперь с тобой будем, что решим? Не молчи, Ань…

– Да что… всё так же и будем – тихо сказала женщина. – Я давно уж всё поняла. Тебе всё едино в мои или чьи ещё глаза глядеть. Ведь ясно же… только о себе ты думаешь… только сам собой весь мир застишь. Такая твоя правда.

Я пытался узнать голоса, но не мог. А в это время снова раздался шорох и голоса стали громче. Мужской голос теперь звучал уверенно, даже дерзко:

– Поди сюда… ну что ты… давай ко мне ближе...

Что-то снова зашуршало, и я услышал тихий и осторожный шепот:

– Аннушка, ты скажи… на каком ходишь-то?

– А сам не можешь посчитать, забыл, когда первый раз было?

– Да я… помню я… нет, ты всё-таки скажи…

Она тихо и счастливо засмеялась и шепнула:

– На пятом. Видно скоро будет… прознают уж.

– Я что… Ну и пускай все прознают. Я не скрываюсь…

Чуть дыша, я осторожно отодвинулся от стога и приподнялся. Крадучись, я выпрямился и попытался сделать шаг, боясь упасть на скользкой, покрытой утренней росой траве и снова замер, услышав женский голос:

– Ох, знаю я, что нелегко мне будет! Сама на себя эту ношу взваливаю… Да ладно уж… Судьба видно такая… Езжай уже!

И тут я увидел его. Парень стоял за стогом, высокий, ладный, сдерживая дыхание, расходившееся в просторной груди. Он поглядывал узкими смелыми глазами, из которых било и пело изнутри молодое сияющее счастье. На миг наши глаза встретились и я, скользя по траве, спотыкаясь, добрался до велосипеда и помчался по тропинке на пасеку.

Отец стоял на поле, поросшем клевером, и увидел меня издали. Я достал крынку с молоком, лепёшки и овощи, завёрнутые в белый платок. Отец позвал меня за столик в тени большой старой липы. С удовольствием разломив лепёшку, я погрузил её мягкий излом в глиняный горшочек с мёдом и ел, не отрывая глаз от отца, молча и нежно смотревшего на меня. Я вспомнил – мать говорила, как похожи наши глаза – старика и юноши – сияющие, золотистые, подобные сгущённому цвету солнечного луча.
Я подумал, что придёт время, и на меня поднимет глаза маленький сынишка. В них, золотистых, отразится окружающий мир. Но будет он гораздо ярче, светлее и радостнее – как тот, который я сам видел в детстве.