Комната, вернее комнатка, затопленная темнотой. В центре - огромный стол из почерневшей от старости древесины. По нему рассыпаются квадратики карт, тоже замусоленных и пожелтевших от старости, и все же контрастно-ярких на фоне черного дерева. Свечи в массивном позолоченном подсвечнике оплыли, в их мерцающих огоньках наши с Джошем тени то растут до невидимых во мраке стен, то съеживаются.

За столом сидит старуха в странном цветастом платке на голове. Ее сухие загорелые пальцы разбрасывают карты, потом подбирают их и вновь разбрасывают веером. Старуха что-то глухо бубнит о дальней дороге, о пиковой и крестовой дамах, о будущей известности, потом выпрямляется и мазнув по лицу Джоша цепкими глазами, четко произносит: "Да, уж парень, ты из тех лошадок, что вечно спрыгивают с карусели!" "А я?" - обиженно спрашиваю я, и ведьма медленно переводит глаза на меня. Они настолько черны, что радужка не отличается от зрачка; мне становится страшно. Кажется, что старуха видит меня насквозь, со всем моим прошлым и будущим, со всеми мечтами и страхами. Мне страшно, но все равно очень хочется, чтобы ведьма подтвердила: я - такая же смелая и независимая, как мой старший брат. Но старуха лишь отрицательно качает головой в цветастом платке, и я чувствую, как обида сводит горло, а из глаз вот-вот хлынут слезы. Ведьма тоже понимает, что я готова расплакаться, и неожиданно мягко говорит мне: "Не с каждой карусели стоит спрыгивать! Иные карусели хороши! Не всегда потом найдешь лучшую!" - и, помолчав, угрюмо добавляет: "Может, оно и к лучшему, что твоя лошадка посмирнее. Слишком уж большую цену платишь за каждый соскок с карусели. Причем платишь не только ты..."

Это случилось давно, так давно, что я и не помню, где события реальны, а где вымысел: ведь порою услышанный рассказ так явственно себе представляешь, что все кажется произошедшим в реальности, да и детям свойственно путать сны, сказки и жизнь. Я была совсем ребенком, когда недалеко от мэрии установили карусель. Для нас, детишек, открытие карусели стало праздником: городок был нашим ровесником, да и городок ли? Несколько десятков только выстроенных коттеджей, небольшой заводик по обработке руды, церквушка и школа на краю пустыни. Для развлечений с малышами по выходным приходилось пару часов трястись в автобусе до настоящего города, но кому из родителей это было под силу? День за днем все катилось по знакомому кругу: работа - дом (готовка, стирка, уборка), а наутро - опять работа.

А тут - карусель, да какая! Лошадки - как живые, друг на друга ничуть не похожие, у каждой свое выражение деревянной мордашки. Говорили, что Джузеппе - хозяин карусели, сам их вырезал из дерева, а крутящийся механизм купил в городе, и для этого влез в большие долги. Ну да нас, малышей, это мало занимало! Мы с Джошем стояли в очереди, сжимая билеты в потных ладошках, и заранее выбирали себе скакуна, споря, какой лучше. Джошу нравилась черная - вороная, почти вставшая на дыбы, а мне - белая, поспокойнее с золотистой гривой и ласковыми глазами. Помню, мама взглянув на коня, выбранного Джошем, заметила, что все лошадки этой карусели как будто хотят спрыгнуть с нее и убежать куда-то, а папа в ответ рассмеялся: "Ты, Мири, навязываешь им свои желания! Жизнь - есть жизнь и она всегда идет кругами: спрыгнув с одной карусели, рано или поздно попадаешь на другую, и порой не такую праздничную. Нужно держаться того, что есть!" Не помню, достались ли нам в тот раз выбранные нами скакуны; но мы не раз потом бегали на карусель и всегда норовили оседлать именно своих любимых.

Мы - это я с Джошем; он был старше меня и я вечно ему надоедала. Внешне он был похож на папу, а характером - на маму. Мама и папа были очень разными. Папа до старости выглядел худым подростком, но в быту предпочитал основательность и стабильность; беспорядок его всегда раздражал. Мама - напротив, с возрастом погрузнела и расплылась, но в душе осталась девчонкой, норовящей лошадкой спрыгнуть с карусели. От нее всегда можно было ожидать какой-то неожиданности. К семилетию Джоша, она, к примеру, выписала откуда-то пианино, бухнув на эту покупку и ее доставку почти все сбережения семьи. Какая-то случайно встреченная бывшая учительница музыки, сказала, что у мальчика - абсолютный слух, и мама решила вырастить из ребенка Паганини. Папа долго сердился, но ему пришлось несколько лет подряд оплачивать никому не нужные уроки музыки для сына, хоть зачем ему музыка? Дай Бог в простенький колледж поступить после нашей школы! Но мама умела настоять на своих выдумках...

Джош сперва бунтовал против еженедельных гамм, а потом свыкся; он, как и мама начал фантазировать о концертных залах, побольше нашего школьного. Музыка у него действительно шла на ура, да и фантазии было не занимать. Он вечно придумывал какие-то приключения и затягивал в них меня. Однажды ночью, втайне от спящих родителей он вытащил меня в парк, который к тому времени разросся вокруг нашей карусели: появились новые качели, клумбы, кусты и даже чахлые деревья поодаль. Мы затаились в кустах, глядя на карусель, которая уже не работала. Джош велел смотреть на наших лошадок, чуть видных в свете фонарей, и я послушно таращила на них слипающиеся глаза. Неожиданно они ожили, стали перебирать точеными ногами и одна за другой начали спрыгивать со своей круглой платформы.

Не знаю, куда умчались остальные, но "наши" подбежали к нам и замерли выжидая, когда же мы залезем в седла. Я уже не помню в точности, куда они нас тогда понесли. Кажется, в незнакомый огромный парк с озером. Мы гуляли по иллюминированным аллеям вдоль его берегов; одно из этих деревьев и вовсе показалось мне волшебной громадиной, особенно по сравнению с жалкими его собратьями из наших пустынных мест. Оно стояло поодаль от прочих; вся крона его была украшена мерцающими фонарями, которые отражались в воде озера, и все это сливалось в какую-то праздничную феерию.

Славное это было время! Ночные вылазки с лошадками вошли у нас с Джошем в привычку. Иногда я думаю: не приснились ли они мне? Если да, то сны повторялись довольно часто. Некоторые эпизоды волшебных путешествий врезались в память так глубоко, что до сих я вижу их очень отчетливо. Например, тропическое побережье и наши подводные танцы с целыми стайками узких серебристых рыбок. Или гигантский концертный зал под стеклянным куполом; сквозь прозрачное стекло потолка можно было разглядеть облака, а зеркальный пол их отражал. Пианино с юным пианистом за ним и скрипачкой рядышком, казалось плыло по небу в потоке света и музыки. Как мы попадали в эти странные места? Помню лишь теплый ветер, обвевающий наши лица, точки звезд, которые из-за полета казались сверкающими черточками и необузданную радость, вызванную полетом и таинственностью. Иногда тайна пугала; но сказки часто бывают страшными.

В последний раз, помнится, мы оказались в покосившейся заброшенной хижине в лесу. Об экзотически одетой старухе я уже рассказывала. Не знаю, может я ее придумала? Так или иначе, это путешествие оказалось последним.
В нашем городке неожиданно стали пропадать подростки. Пропажа ребенка в провинциальном городке - ЧП, а тут один за другим, и полиция никак не возьмет след. Двух, самых маленьких, обнаружили в другом штате. Малыши несли какую-то ахинею о летающих лошадках с карусели, и подозрение пало на Джузеппе; его арестовали, но вскоре отпустили за недостатком улик. Да и зачем ему чужие подростки? Но людская молва, не признающая логики, записала беднягу в местные Чикатилы, и он предпочел от греха подальше убраться, прихватив с собой свою карусель.
Моя лошадка прилетала ко мне попрощаться; она застыла у моей кровати, и я четко понимала тогда, что сев в седло, я домой не вернусь. Я не решилась, а Джош, наверное, рискнул. Он стал последним из пропавших без вести...

Я не люблю вспоминать последующие дни. Горе затопило наш дом по самую крышу; в нем поселились гнетущая тишина, пустота и непреходящее ощущение боли. Родители почернели и осунулись; казалось, что все живое в них угасло, даже любовь ко мне. Я старалась лишний раз не попадаться им на глаза; мне чудилось, что, видя меня, они вспоминают Джоша и сравнивают нас не в мою пользу. Папа так и не оттаял, да и мамино "Я сердцем чувствую, что он жив" звучало до самой ее смерти. Я выросла, вышла замуж за учителя местной школы. Мы с ним переехали в столицу штата. Родители не противились моему отъезду. Они даже отдали мне пианино Джоша: у них в доме некому было на нем играть, а моя дочь, а потом и внучка, неожиданно оказались способными к музыке.

Столица - не крохотный городок: в самом центре города раскинулся парк со старыми деревьями. В выходные и по праздникам мы часто гуляем по этому парку. В центре его - красивое озеро с плавающими по нему лебедями. Но особенно красиво это озеро по вечерам, когда повсюду в кронах деревьев зажигаются разноцветные праздничные фонарики и их отражения мерно колеблются в темной воде. Иногда мне кажется, что уже видела когда-то в детстве этот пейзаж, но вряд ли мои родители привозили меня ребенком в столицу: она была слишком далека от родительского дома.

Если хорошо подумать, то и в столице жизнь похожа на ту же карусель: дом, работа, дом - круг за кругом. Просто карусель эта поярче, попраздничней, да и музыка звучит погромче. Но вот лошадки в центральном парке попроще, постандартнее, чем на карусели Джузеппе; вряд ли они путешествуют по ночам.

Да и зачем? Дерево с фонариками растет в нашем парке; в нечастые отпуска мы едем к океану, где детям раздолье нырять с рыбками. В столице талантливому ребенку есть у кого учиться музыке, есть где выступать. Моя внучка, правда, предпочла в итоге скрипку пианино, но ее очень хвалят. Недавно она не просто выступала - солировала рядом с какой-то заезжей знаменитостью в большом концерте. Я, ясное дело, смотрела больше на нее, чем на приезжего пианиста; я фактически по небу плыла от восторга, как и остальные слушатели. Но когда я случайно перевела мокрые от слез гордости глаза на знаменитого аккомпаниатора...

Мне показалось, что за пианино сидит мой отец. То же лицо, та же мальчишеская фигура. Может это - постаревший Джош? Фамилия не совпадала, но ведь фамилию можно и сменить. Лицо - в морщинах, но успех никогда не приходит даром. Если это - все же Джош, то он своего добился: не зря он спрыгнул тогда со своей карусели... Но цена наверно оказалась немалой...Чем же он оплатил свой юношеский соскок? Или платил не он, а родители? Нет, наверное, это - все же не Джош...

Но сама картина: мальчик за пианино, девочка со скрипкой, воображаемые небеса, куда занесла всех эта музыка...
Такое непреходящее ощущение дежавю...