Любовь, да… Особенно первая. Такая она яркая со своим волшебством воспоминаний, которые мы очень даже запросто прячем в тот самый дальний ящик допотопного стола собственной истории. От воспоминаний этих часто убегаем в сторону стеснительно, не давая проявиться им в жизненной суете. Но если уж нахлынут, то милым эмоциям нет предела, нет преград нежным чувствам, что ты… Первая влюблённость без сегодняшнего ума с разумом, она такая наивная и беззащитная, голая и чистая. А всё потому, что первая любовь – это очаровательная сказка, это нами же придуманное цветное широкоформатное кино, при просмотре которого мы сами, на основе полученного опыта, и приходим к некоторым выводам, рисуя красивую картину во взрослой голове.

Лично я всегда был влюблён. Всю жизнь. До самых сегодняшних дней. С тех пор, как себя только помню, любил и не представляю без этого никакого вообще существования. Кто-то помнит себя с раннего малолетства, но я, почему-то, только с семи лет. И уже к этим годам имелась в моём детском жизненном арсенале глупенькая, но влюблённость.

Ничего особенного, это была соседка, так бывает чаще всего, Ленкой её звали. Мы жили на окраине города, на широкой улице в обычных однотипных домах, построенных нашими родителями, недавно прибывшими из деревень на постоянное городское место жительство. Ленка всегда перед моими глазами предстаёт в таком образе: бежит вприпрыжку в коротеньком ситцевом платьице, в стоптанных сандаликах, а в руках держит гранёный стакан и кричит:

— Вовчик, побежали!
— Куда? — отодвигал я в сторону игрушечную машинку.
— Ты что, воду продавать! Щас… на мороженное… запросто… мне дядь Женя сказал… так можно-о-о!

О-о-о… Это был первый в моей жизни бизнес. Да, в те года, вы что, какое там… Мы с Ленкой, не поверите, простую воду продавали. Наливали её из обыкновенной уличной колонки. Жара невероятная стояла, градусов под тридцать пять. Люди шли по раскалённому асфальтовому тротуару вдоль только что сданного в эксплуатацию Проспекта Текстильщиков. Вот и мелькала в головах тогдашних Советских граждан с гражданками вполне уместная мысль — культурно попить водички холодненькой из стаканчика, а не прямо из-под колонки. Копейка — стакан, и дел никаких. Красота! А нам на удивление! Столько денег, с неба вдруг рухнувших, в руках держать, ох как приятно было от всей души нашей искренней. Я, конечно, за кассира. А кто ещё? У кого есть карман в потрёпанных шортиках, тот и главный. Закон природы. Как сейчас помню: я обеими руками зависал на тугой ручке водопроводного агрегата и… вода с остервенением лилась на камни, обдавая нас, новоявленных предпринимателей, незабываемой кучей холодных, но горячих брызг.

Ленка на подхвате, такая лёгкая вся, порхала бабочкой со стаканом здоровенным, да ещё и с песенками от всемирного удовольствия, свалившегося ниоткуда на наши детские головы. Прохожие улыбались удивительной непосредственной нелепости, но лезли в карманы с сумками, доставая драгоценную волнительную копеечку. Нет, я теперь думаю, что не за воду, а за что-то другое доставали и улыбались, улыбались без конца. Копеек тридцать мы тогда заработали — целое богатство, которое тут же было потрачено на два эскимо и два стакана газировки с сиропом.

Я со своей подружкой почти никогда не разлучался, нам было интересно и весело. А маленький водяной бизнес сдружил так, что… В одном из сараев, при игре в докторов и раненых на войне, мы как-то непринуждённо сняли друг перед другом трусики. Вот тут-то и встал вопрос ребром…

— Ай! — сказала Ленка, округлив в пятаки свои карие глазёнки, в которых явственно вырисовывалось слово мама.
— Ой! — также непроизвольно сказал я. — Ничего себе! Совсем у неё ничего!

Ленка в упор смотрела на меня, а я на неё. Руки скорее пошли вниз и потянули вверх то, что до этого с такой лёгкостью сняли. Вот ведь, мы, как говорится, вроде бы единое целое, неразделимое, оказались вдруг на такой высоте, когда удивительно внезапно поняли что-то такое, словами необъяснимое, но указывающее на своё место. Лично мне, тогда в голову пришло сразу одно, что мы оказывается совершенно разные люди. Конечно, многие мысли тут же стали говорить о том, что теперь к прошлому нет возврата, а это значит разные пути, потому что не подходим друг к другу и отношения должны в корне поменяться. Это я уже сейчас взрослым умом, примерно, предполагаю, что где-то так оно и было. Мы глядели уже в пол сарая, переминаясь с ноги на ногу, позабыв про всё на свете, особенно я.

— А побежали воду продавать! – вдруг закричала Ленка.
— Ага, побежали! — поддержал я свою подружку, идя у неё в очередной раз на поводу, совершенно не замечая, что она была инициатором всех наших начинаний.

И мы побежали! Да, побежали по нашему прекрасному, удивительному детству, наполненному и счастливому, вперёд к стремительно наступающему новому миру со своими ошалелыми примочками и необыкновенными заморочками!

Ни в коем случае здесь не может быть первой любви, это и так всем понятно. Просто хочу попытаться из всех своих влюблённостей её определить, начиная с самых истоков.

Следующая влюблённость случилась чуть позже. Сейчас-то я точно осознаю, что тогда, в те давние спокойные, стабилизирующие мозги Советские времена, не в девчонок я влюблялся, а в собственные чувства и переживания, потому что обретал их изначально в своей жизни, делая самые, что ни на есть, первые шаги в области любовных отношений.

Не подозревая даже о характере и привычках того, в кого вдруг влюбляемся, на подсознательном уровне мы усердно пытаемся подогнать чужие мысли и переживания под своё собственное эго, а отсюда совершаем, не думая, неординарные поступки и прочие жизненные безобразия, которые непременно затрагивают взрослый интерес наших воспитателей, учителей и родителей.

Танечка, обычная симпатичная девчоночка, каких в подготовительной группе детского сада «Солнышко» было предостаточно, ну просто завались! Уж что я в ней увидел такого, отличного от других девчонок? И что она увидела во мне?

Целоваться мы начали в детском деревянном домике на одной из очередных прогулок. Пару девчонок стояли по краям домика. А мы просто прикасались губами, а потом ходили кругами с загадочным видом по детской площадке и наслаждались завидущим взглядам, исходящих от подружек.

Через некоторое время мы обнаглели до такой степени, что начали целоваться и в дело, и не в дело, при любом удобном случае и в любом месте. И вот, однажды, нас застукала воспитательница другой группы. Вот тут-то всё и началось.

— Вы что творите, целовальщики? – кричала уже наша воспитательница. — Совсем с ума посходили, чё ли?

За себя я нисколечко не переживал, только как-то волнительно стало за возлюбленную. Мне, как истинному джентльмену, пришлось сделать Танечке предложение:

— Таня, — с задумчивым видом сказал я, — после того, что произошло, я просто обязан на тебе жениться! Не хочешь ли ты тоже?
— Да, конечно, и я хочу на тебе жениться, только, что скажут родители?
— Мы ведь тайно поженимся, никто не узнает. А когда вырастем, тогда и расскажем.
— Нет, так я не согласна. Или щас, или никогда.
— Ну, что ж, пусть будет по-твоему. — пошёл на уступку я и начал обдумывать план дальнейших действий.

Долго переживал и мысленно пережёвывал я всё, что скопилось в голове при создавшейся волнительной ситуации, совершенно не зная, как отнесутся ко всему этому родители. Но оказались напрасными мои трепетные мысли с терзаниями на подготовительном этапе перед серьёзным разговором, в первую очередь, с мамой. Она, не задумываясь, просто ответила:

— Да, пожалуйста, женитесь! Эка невидаль… — потом посмотрела в потолок и, улыбнувшись, добавила: — Только где ж вы жить собираетесь?
— У меня в комнате, это уж точно! – на полном серьёзе, с невозмутимым видом ответил я.
— Но у тебя в комнате ещё и твой старший брат живёт, который тоже мой сыночек…
— Твой старший сыночек давно уже вырос и ему пора подыскать себе другую комнату.
— Нет уж, дружочек, так дело не пойдёт, — сказала мама и нежно щёлкнула по моему носу.

Тут-то до меня и дошла одна из непреложных истин, что тот, кто женится, тот и должен себе искать комнату для жилья.

Это было время, когда меня одного отпускали из дома, потому что бояться было некого и потому, что рос совершенно самостоятельным ребёнком. Я ворвался на площадку перед корпусом воспитательного заведения и тут же увидел свою подружку.

— У меня порядок! – кричал я. — Все вопросы почти решены! А у тебя?
— Мне строго-настрого наказали, чтобы я больше никогда не виделась с этим дурным мальчишкой. — насупилась Танечка.

Её мама посмотрела грозно на меня и покачала головой из стороны в сторону так, что мне показалось будто совсем немного ещё и эта голова отвалится.

Детишки давно зашли в помещение, а воспитательница звала, махала руками, пока не скрылась за дверью вслед за ними, не заметив меня, стоящего за углом. Не знаю, какие силы привели меня к тому, что я подобрал на детской площадке первый попавшийся камень и с особым остервенением запулил его в окно. Стекло звякнуло с напрягом, и с дребезжащим стеклянным надрывом вывалилось из рамы вместе с осколками моего детского сердца. Я рванул с места к забору, где был кем-то и когда-то проделан небольшой лаз, выскочил наружу и помчался по направлению к собственному дому.

Больше в сад я не ходил. Нет, не по собственной прихоти, лишь только потому, что нужно было идти в школу.

И что оно такое, эта первая любовь? Сейчас, уже пребывая во взрослом состоянии, находясь постоянно в рутинной суете, я не перестаю удивляться тем мыслям, которые когда-то посещали мои детские полушария доморощенного мозга, не устаю восторгаться, иногда чуть-чуть стыдливо, тем чувствам и тем эмоциям, возникавшим, казалось бы, из ниоткуда, но так сильно повлиявшим на дальнейшую судьбу. Школьная пора — очаровательное время, чем-то и когда-то восхитившего каждого из нас, где мы впервые, очень осторожно, стали испытывать удивительное влечение к противоположному полу.

Кто-то влюблялся с первого класса, кто-то с седьмого, кто-то нёс это непревзойдённое чувство на протяжении всего школьного времени. Я, как уже говорил, влюблялся всегда!

На линейке я сразу и влюбился, не успев ещё попасть даже в класс! Она стояла такая, такая… В общем, какая-то не такая, как все. Хоть в белоснежном ярком переднике, а без косичек и бантов, но с короткой стрижкой почти угольных волос. Очки строго подчёркивали милое девчачье личико, которое произвело на меня неизгладимое тогда впечатление. Её мама, стоящая рядом, суетливо стреляла глазками по сторонам, то и дело, бросая на асфальт тревожную фразу:

— Да что же это такое? Где же он есть?

Я понял, что кто-то должен принести цветы, но опаздывал, приводя в неистовое положение мамочку и в плачевное состояние её собственную дочку. Я, недолго думая, отдал свой букет. Светочка так засветилась от моего неожиданного порыва, так вспорхнула над асфальтом, что кроме этого ничего совсем взамен не надо было мне! Она громко-громко засмеялась, доставляя мне, тем самым, неизведанное доселе удовольствие, прошедшее милой волной через всё моё тело!

Увы, Светочка быстро позабыла про те цветы. По доброте своей наивной, но и с надеждой хоть чем-то привлечь к собственной персоне, мне пришлось для начала дарить подарки. Это были фотографии героев целой серии фильмов про «Четырёх танкистов и собаку». О, это был удивительный многосерийный фильм, идущий на допотопных тогдашних телеэкранах! По тем временам, для нас — просто настоящий шедевр, ведь по-другому, это увлекательное кино никак не назовёшь. На втором этаже, где учились старшеклассники, был оборудован целый стенд, посвященный этому фильму. Удивительный Янош Косс, Франтишек Печка, грузин Григорий с Шариком и другие… смотрели на нас, открывших рты, из любительских черно-белых фотографий, как бы говоря, мол, вот мы здесь, с вами.

Друзья моего брата частенько пользовались услугами этого стенда и нагло подворовывали фотографии для своего личного пользования и обозрения, в чисто эгоистических соображениях. В чисто других соображениях, совершенно не зная откуда берутся эти фотографии, я потихонечку тырил их у самих воров и дарил с особым торжествующим чувством своей возлюбленной. Короче говоря, они, эти фотки, по замкнутому кругу, опять возвращались в школу, где их, моя ненаглядная Светочка, передаривала направо и налево, благодаря чему и пользовалась большущим успехом.

Польза от этих изысканных подарков несомненно была, так как мне было разрешено таскать портфель от школы до дому моей избранной принцессы, несмотря на великий крюк, стоящий на пути к моим родным пенатам. Но иногда мне стало казаться, что лучше бы этой пользы не было. Совсем недолго я доставлял в пункты назначения эту тяжеленую и, вскоре, совершенно ненавистную мне портфелюгу! Сначала ваш покорный слуга перестал носить набитый, как мне тогда казалось кирпичами, портфель от дома в школу. Затем я прекратил это делать и в обратном порядке. Через некоторое время у Светочки появился новый носильщик, а моя любовь внезапно стала проявляться в совершенно других, уже в ревностных, качествах, неведомых мне до той поры. Недолго мысли мои кувыркались во влюблённой голове, пока не уяснили одну немаловажную вещь, что подарками и услугами нельзя заработать к себе те чувства, которые ты сам испытываешь.

На этом и закончилась моя очередная детская влюблённость, после которой я очень скоро, ещё более страстно, полюбил другую девчонку и неумолимо стал понимать другие, не менее важные вещи, в области Амура, которые до меня ещё не доходили и никаким боком не касались. Но это уже будет совсем другая история, которую я непременно вам расскажу.