Белая ворона

Лизонька с детства слыла белой вороной. В семье, садике и школе она выделялась особой отстранённостью: всё находилось как будто по другую сторону её души. Было ей не одиноко, наоборот, приятно, – когда забравшись с ногами в глубокое кресло, она сидела словно в гнезде, не отрываясь от приключенческой книги, не желая узнавать, что творится в реальном мире.

Для старшей сестры Лиза была последней куклой перед взрослением. Выйдя замуж, Ира не переставала вместо вечно уставшей матери сердечно заботиться о младшенькой, даже когда у самой родились сыновья. Лизонька пошла в школу, серьёзно в помощницы не годилась, так и росла игрушкой для баловавшей её старшей сестры.

Люба и Таня, средние сёстры, находившиеся по возрасту ближе к старшей, малышку не замечали, в игры не брали, интересами не делились. Младшая привыкла для одной сестрёнки быть куколкой, а для двух других пустым местом. Они рано выскочили замуж, как следует ничего не узнав о будущих мужьях, – слишком тесно жилось всем вместе в хрущёвке. В течение жизни все три сестры разводились, сходились, снова расходились. К сорока пяти они по очереди окончательно разуверились в семейной жизни в отечестве, и оставив на родине вставших на крыло детей, упорхнули за зарубежным счастьем.

После смерти родителей Лизонька осталась одна в гнездовище-квартире, переделанной из двушки в трёхкомнатную. Замужеством и знакомствами не интересовалась. Любила работу в библиотеке, где за высоким бортиком стойки сидела словно в уютной дуплянке. С пушистыми светлыми волосами и в мягком вязаном свитере больше всего походила она на милую птичку.

Ира к тому времени в одной из стран осела окончательно, выйдя замуж за разведённого скандинава, соскучившегося по нормальной семейной жизни. Ей хватало теперь всего, но всё чаще терзала мысль о неудавшейся судьбе младшей сестрёнки. Имея нерастраченные запасы деятельной энергии, время и желание, пятидесятилетняя женщина сподвигла (тридцатилетнюю с небольшим) сестру на головокружительные перемены. Та уволилась, продала квартиру и перелетела к старшей, где стала жить в гостевом домике, с отдельно стоящим удобством во дворе. Ей отдали в безвозмездное пользование старую машину. Получив права, ездила на языковые курсы, без которых невозможно было получать пособие или искать работу. Сестра безуспешно в то же время подыскивала ей жениха, но дальше вечера при свечах в местном ресторане дело почему-то не сдвигалось.

К осени Лизонька нашла, наконец, работу в шикарном отеле недалеко от моря. Приезжала к сестре только на выходные, сняв для большего удобства и спокойствия родственников жильё неподалёку от работы. Коллектив был интернациональным и давно слаженным. Новую горничную встретили с приветливыми, но будто приклеенными к лицу улыбками. Она почувствовала себя чужой и здесь.

Работала девушка без огонька, но старательно, не загадывая о чаевых, отрабатывая внеочередные смены без надежды на ответную любезность. Девицы быстро перестали судачить в раздевалке о новенькой, не видя её себе конкуренткой ни в чём. Она тихо проходила мимо ресепшена, молча переодевалась, выслушивала просьбы о подменной работе, послушно мотнув головой с пышным светлым хвостом. Закончив уборку, так же неслышно проходила к выходу и незаметно исчезала на тропинке, ведущей к арендованной комнатушке под крышей каменного домика на морском побережье.

Рядом с ней в мансарде оказался только один жилец: Паша – повар. Десяток лет основательно мотало его по морям-океанам, а прибился неожиданно для себя к этому берегу. Не сказать, чтобы он был красавцем, но к умному парню с широкой душой и весёлым нравом потянулись сердца. Незанятые никем девичьи сердечки в присутствии Пашки выстукивали разнообразные ритмы, вплоть до марша Мендельсона. У замужних дам поднималось настроение при беседах с молодым человеком, искренне рассыпающим комплименты и с удовольствием балагурящим. С его приходом на кухне повкуснели обеды и ужины. Бывший кок умудрился из национальных, невразумительных для большинства иностранцев местных рецептов сочинять вполне съедобные блюда.

Что ему не удавалось, так это подобрать правильный тон в общении с привлекшей его мужское внимание Лизонькой. В попытках понравиться он то пересаливал в шутках, то перебарщивал с каламбурами, то молчал и краснел. А она поднимала светло-голубые глаза и спокойно рассматривала веснушчатое лицо и крупные уши под мягкими кучерявыми волосами.

К зиме Паша внезапно съехал из обустроенной комнаты и поселился в центре городка. В гостинице повар деловито работал, сухо и скупо теперь поправляя подчинённых. Кухарки и официантки раньше других почувствовали изменившееся душевное состояние шефа, горничные завидовали и не понимали новенькую.

Лиза поначалу ощутила непривычную вечернюю пустоту второго этажа, но позже использовала её с выгодой. Она перетащила скрипучее кресло из комнаты в коридор к круглому окну, выходящему на пирс. Теперь, забравшись в кресло с ногами, девушка перелистывала электронную книгу по вечерам. Для полного счастья ей не хватало лишь прикосновения пальцев к шуршащим страницам.

Ты будоражишь

"Ты похожа на рыбу, которую я не могу поймать", – сказал Паша Лизе на пикнике, куда они вынуждены были поехать вместе со всеми. "Ты будоражишь меня", – непонятно добавил он. Лиза, не глядя на повара, легонько улыбнулась и ответила на предыдущую фразу: "Ты ведь бывший кок, а не рыбак".

Их отель готовился к новому сезону, уже наперёд на лето были арендованы конференц-залы и большинство номеров. Руководство решило провести санобработку и отпустило служащих во внеочередной выходной.

"Я пошутил", – засмеялся Пашка, довольный тем, что девушка вступила с ним в диалог. – Ты похожа на те цветы!" "На крокусы?" – Лиза посмотрела на лиловеющие на освободившихся от снега участках земли нежные ростки с серединками в виде собранных в пучок оранжево-карамельных гвоздиков. – Ни капельки!"

"А вот теперь тютелька в тютельку", – сказал Паша, сняв с себя фиолетовую кепку и бережно надев её на голову с вьющимися льняными волосами, повернув козырьком так, чтобы на лицо девушки не падали жгучие лучи солнца.

Они сидели несколько поодаль ото всех на раскладных стульях. Лиза сама оттащила свой стул к обрыву под предлогом удачного ракурса для съёмки. За зиму коллеги привыкли к её чудачествам и перестали называть между собой "новенькой", хотя она так и не откликалась на любые аналоги имени (Элизабет, Лайза, Илзе или Алжбета).

Километрах в тридцати от административного центра в частном доме благополучно проживала старшая сестра Ириша вместе с мужем Оливером. Лиза приезжала к ним каждые выходные порадовать сестру, души в ней не чаявшую. Супруги, вступившие в шестой десяток своих жизней, почти годящиеся по возрасту в родители Лизе, после плотного ужина проводили время за собиранием скучных картинок, для чего в столовой перед телевизионной панелью был выделен огромный низкий стол. Лиза почему-то сразу отыскивала в кучке буро-зелёных пазлов безуспешно разыскиваемый фрагмент травянистого склона, а в рассыпанных по периметру будущей картины серо-коричневых картонках примечала потерявшийся кусок крепостной стены. Оливер старался не показывать вида, что злится из-за невесткиной прыти, а старшая сестра весело подмигивала и не скрывала улыбки от мужа.

Ириша, скучая по сыновьям, оставшимся на родине, и недавно родившемуся внуку, знакомому лишь по фотографиям и видео, занималась поисками жениха для Лизы, но всё без толку. Женихи находились, разведённые и состоятельные, отягощённые взрослым потомством и основательным брюшком, но потенциальная невеста на встречах сидела немой рыбкой – красивая и холодная.

Раза три за зиму ужины проходили в ресторане, где Паша был шеф-повар, а Лиза горничная. И хотя с осени молодой человек решил выбросить из головы не замечавшую его привлекательную девушку, ему это не удалось, потому что сам оказался крепко пойманным на крючок. Во время ужинов, для которых повару пришлось готовить сложные блюда по заказу ухажёров, у Паши раскалывалась голова, вылетала посуда из рук: закончив с готовкой он уходил из кухни, сославшись на отвратительное самочувствие. Помощники переглядывались с официантками, а Паша не мог заставить себя идти на съёмную квартиру, стоял в тени разлапистой ели и ждал лизиного выхода, страдая и боясь увидеть, как она садится в дорогой автомобиль. Но Лиза уходила одна, в дом с мезонином на побережье. Паша на большом расстоянии тенью шёл за ней, а потом не возвращался в центр городка, а бродил вдоль кромки моря, пиная гальку и вскидывая голову, чтобы ещё раз посмотреть на освещённое окно.

Вместе с приходом весны что-то изменилось в отношении Лизоньки к повару. То ли успокоившись и умерив пыл, он перестал пугать девушку напористостью бывалого моряка, то ли ей больше не с кем было поговорить на родном языке в будни, но теперь они переговаривались и смешили друг друга при встрече.

"Подари мне один цветок", – попросил Паша, протягивая девушке букетик сиреневых цветов. Она взяла подарок, выбрала нераспустившийся бутон и протянула парню: "Возьми!" "Как единичка! – почему-то обрадовался Паша. – Подари ещё один!" Она протянула широко раскрывшийся бутон. "О, а теперь – нолик! А знаешь, у моей сестры, – сказал Паша, – интересный номер телефона, из одних нулей и единиц, легко запомнить". Сводная сестра Паши оказалась этой весной в центре боевых действий вместе с детьми. О них давно не было вестей, и Паша не мог не вспоминать о сестре, вот как сейчас.

Пикник закончился, убрали вещи в автобус, водитель довёз до центра городка и высадил всех у гостиницы. Паша хотел проводить Лизу, но она отказалась, постеснявшись множества глаз, любопытно следящих за парочкой.

На следующее утро ей пришлось уехать к Ирише, та сломала ногу и нужен был уход. Когда Лиза вернулась, то нашла недельной давности записку, положенную хозяйкой на стол. Паша вынужден был срочно уехать на родину, причину не написал. Внутри записки лежал засушенный крокус, тот самый – нераспустившийся бутон.

Лиза стояла перед окном, острые крики чаек тревожили её. Следя за холодным скандинавским солнцем, растворяющимся в волнах, она негромко сказала вдруг: "Ты будоражишь меня". Обращаясь то ли к близкому морю, то ли к далёкому теперь Павлу.

Взросление души

Всё, что должно исчезнуть, прекрасно. Это понимаешь после потери, спустя время.

Лиза сидела до ночи у окна, смотрела на ускользающую по морским волнам лунную дорожку. С тех пор, как Павел уехал на родину, девушка не спускалась в просторную кухню, чтобы перекусить с остальными горничными в уютном уголке. В отель приняли нового шеф-повара, обеды-ужины опять стали невкусными: так она себе объясняла. На самом деле грустно и одиноко стало без шуток и ласковых взглядов Паши.

С потенциальным женихом, найденным неугомонной старшей сестрой Ириной с трудом для Лизоньки, младшая сестра в этот раз отказалась идти на встречу. Ира серьёзно и надолго обиделась.

Чтобы расцвёл цветок, ему нужно почувствовать ветер и оказаться под дождём. Лиза остро почувствовала в себе что-то вроде взросления души. Её стали привлекать обыкновенные житейские мелочи. Она перестала держаться за своё отечественное имя, теперь откликалась и на Илзе, и на Алжбету. Не желая потакать коллеге – к недоумению горничных, привыкших к другому поведению – девушка отказалась выходить не в свою смену. Днём побродила по городку, зашла в музей, пообедала в кафе напротив отеля, в котором трудилась с осени. Вечером не стала как всегда сидеть в кресле-гнёздышке с электронной книгой в руках, а вышла к морю. Было полнолуние. "Луна наполнена обидой! – подумала Лиза. – Нет, это я обижена: на судьбу или на себя?" Глаза вдруг повлажнели. Лунный лик, показалось, приобретший пашины черты, усмехнулся. Лиза, сгорбившись, опустила голову, отвернулась и пошла к дому.

На следующий день набралась смелости и попросила номер телефона Паши у парня, дружившего с бывшим шеф-поваром, что, впрочем, оказалось бесполезно, телефон был отключён от местной связи. Тут, как во множестве прочитанных романах во времена учёбы, а потом работы в библиотеке, пришла к ней спасительная мысль. Лизавета вспомнила забавный диалог на пикнике. Тогда Паша сорвал в подарок букет крокусов. Она отдала два, закрытый и полностью расцветший, а молодой человек сравнил их с цифрами. И произнёс номер телефона сестры, состоящий из этих цифр. При этом, сидя на складном стуле, барабанил ладонью по колену с забавным запоминающимся ритмом. Лизонька непроизвольно произнесла: "Чудо!" А Паша шутя принял эпитет на свой счёт, но совершенно серьёзно ответил: "Я стал чудом только потому, что ты разбудила его во мне". И долго смотрел на смущённую девушку.

Жизнь – как пазлы. Несчётное количество вариантов начать и продолжать. Если в конце концов картинка сложилась правильно, значит, всё было не зря.

Лиза приняла решение круто изменить жизнь. Ириша провожала до аэропорта, не веря, что младшая уезжает, предчувствуя, что навсегда.

Добравшись до родных мест, она побродила по улицам и знаменитому проспекту, постояла на набережной широкой, отливающей стальным холодом, реки. Найдя недорогую гостиницу, Лиза, сев на кровать в номере, наконец позвонила сестре Паши, набрав запомнившиеся ритмично-музыкальные цифры телефона. Она оттягивала этот момент, боясь, что так же, как за границей, никто не ответит. Но через пару гудков взволнованный женский голос проговорил: "Да". Лизавета пыталась быстрее и понятнее рассказать, кто она такая, но Вере не надо было уже ничего объяснять. Она даже как будто не удивилась ни звонку, ни сбивчивому рассказу. Странно, что верин телефон вообще работал в городе, где было неспокойно, а в последнее время всё чаще рвались снаряды. Муж Веры ушёл защищать их малую родину, и Вера с подростками, своими и чужими соседскими детьми, пыталась налаживать быт и учёбу в сложных, ещё не мирных условиях. Где Паша, она точно, не знала. Он свалился ей как снег на голову, когда они разбирали завалы на бывшей главной улице. Знала лишь, что Пашка тоже теперь служит, на флоте. Один раз он ей позвонил, но это было сразу после встречи.

Лиза заверила Веру, что обязательно вскоре приедет к ней, несмотря ни на какие границы. Себе же она говорила: главное, она теперь знает не почему едет, а – зачем.

Девушка нашла людей, которые занимались гуманитарной помощью. Деньги, полученные за проданную квартиру, лежали в банке. Лизавета сняла внушительную сумму, отдала закупить необходимое. И напросилась сопровождающей грузов. Личных вещей было немного. "Ничего: скоро лето – не замёрзну", – улыбалась она.

Лиза сидела в одной из машин гуманитарной колонны и планировала жизнь. Подбирала кусочек к кусочку, как пазлы. Она обязательно останется с пашиной сестрой и его племянниками, станет помогать отстраивать жилые дома, школы, библиотеки. Хорошее образование и библиотечный опыт несомненно потом, в новой жизни, пригодятся.

Девушка посмотрела в окно. За ним мелькнул косогор, на котором щедро, как на клумбе, распустились обыкновенные одуванчики. "Столько пушинок одуванчика улетит в никуда, – думала Лиза, – хочется быть той, что оставит корни". Елизавета подняла глаза с быстро пробегающего лесного массива на небо. По солнечному лику рассыпались веснушки, а лучи оттопырились по бокам солнца двумя смешными крупными ушами.
Проснулся лизин телефон, высветилась заставка – селфи на обрыве: он и она, и сиреневый букетик крокусов между улыбающимися лицами. Звонила Вера: у неё были хорошие новости о Павле.

апрель 2022