Саня Петров, двадцатидвухлетний оболтус, проснулся поздно. Посмотрел на часы – одиннадцать ноль пять. Значит, универ сегодня опять пролетает. Да хрен с ним! Классно вчера погудели! Он с удовольствием вспомнил вчерашний грохот ночного клуба, блики цветных вспышек, весело орущую в микрофон диджеиху с торчащими, почти ничем не прикрытыми грудями. Весёлую пелену хмельного угара, сладко прижимающуюся к нему деваху, как её, Галя, что ли?
Да вот же она, сопит рядом! Или не она? Да какая разница, сейчас узнаем. Он толкнул девицу в плечо.
– Эй, Галка, вставай!
– Какая я тебе Галка, – сонно заворочалась та, – иди ты лесом, дай поспать!
– Хватит спать, пойди лучше сделай кофе – башка трещит!
– Какое кофе, чувак! Сейчас пиво надо!
– Во-о! Сходила бы за пивасиком, а?
– Щас, разбежалась! Сам иди!
В дверь позвонили. Сашка, как есть голый, пошёл открывать. Ввалился Вадька, притащил пиво. Кое-как одевшись, радостно гомоня, компания уселась на кухне. После первой же бутылки в голове прояснилось, Сашка даже вспомнил, что девчонку зовут Мариной, что подцепил он её вчера уже на выходе с дискотеки, когда Галка, так сладко прижимавшаяся к нему, куда-то исчезла. Вскоре пиво закончилось. Все закурили, блаженно потягиваясь.
– Ну что, братья-славяне, – нарушил молчание Вадим, – сегодня пятница, универ побоку, завтра выходные, какие предложения?
– Ты как? – спросил Санька у Марины. – Тебе на работу не надо? Или в школу?
– Мне пофиг, – лениво ответила та, выпуская изо рта ровное колечко дыма.
– Тогда вот что, – решительно сказал Вадим, – банкет продолжается! Собираем, у кого что есть и гудим дальше. А вечером опять в клуб!
Он порылся по карманам, достал несколько смятых банкнот.
– Да-а, – протянул разочарованно, – не густо…
Саня полез в карман, небрежно выложил кучу мелких купюр, гордо выпрямился:
– Я вчера никому не отказывал!
– Ну, – Вадька задумчиво почесал щёку, – придётся мобилу продавать.
Отмахнулся от вопросительного взгляда Саньки:
– Вечером новую добудем, – тихо сказал он, – что, впервой, что ли?
Они посмотрели на Марину. Та апатично потянулась к своей сумочке, вытащила две бумажки по двадцать долларов.
– Вот, заработала вчера, – она цинично усмехнулась, – это за двоих.
– За каких двоих? – недоумённо уставился на неё Вадька
– А ты чё, тихо сам с собою вечером будешь? Мне, между прочим, не по приколу тусоваться вместе с какой-то незнакомой тёлкой, я лучше Анжелку позову, или ты клятву верности давал?
– Ловко ты придумала, – Вадька восхищённо покрутил головой, – ладно, давай свою Анжелку!
Марина стала звонить, с кем-то договариваться, хихикать в трубку. Парни пошли на рынок, нашли знакомого барыгу, продали Вадькин смартфон, обменяли доллары. Попили ещё пивка, набрали водки, продуктов. Часть денег оставили на вечер.
Дома Марина ждала их не одна. Анжелка оказалась маленькой, весёлой, пухленькой хохотушкой, в контраст своей ленивой, высокой, вальяжной подруге. Она вся была утыкана пирсингом, носила длиннющие ногти фиолетового цвета.
Они ещё выпили, посидели на кухне, потом по очереди уединялись в комнате – Саша с Мариной, а Вадька с Анжелкой. Затем ещё выпили, поели и снова уединялись, только уже наоборот: Саня с Анжелкой, а Вадька с Мариной. Ну, а что, прикольно же!
Вечером ребят разморило, они бы не прочь были и дальше оставаться дома, но неугомонные подружки потащили их в тот же ночной клуб. Они снова пили, колбасились на танцполе под грохочущие ритмы, потом вышли на улицу, где Вадька глазами показал Сане на одинокую фигуру богато одетой девушки, говорившей в сторонке по дорогому телефону. Ясно, гламурная лохиня, непонятно как оказавшаяся одна в ночном клубе. Они переглянулись и сразу поняли друг друга:
– Подходим, плотно зажимаем, я даю ей по голове, ты хватаешь мобилу и ходу.
– А девки?
– Хрен с ними, мы своё от них получили, новых найдём!
Всё так и сделали. Но затуманенный алкоголем Вадькин мозг неверно дал команду, и кулак только скользнул по лицу девушки. Она пронзительно завизжала. Вадька ударил ещё раз, девушка упала, Саня завладел телефоном, но было уже поздно. На крик выскочил здоровенный парень, видно, был совсем рядом. С ходу ударил Вадьку ногой в живот и тот согнулся пополам. Санька бросился на парня, но навстречу ему выскочили ещё двое, такие же крепкие, спортивные ребята. Он бросил телефон, хотел увернуться, но получил ошеломляющий удар в лицо, а затем под дых.
Саня уже не чувствовал, как их добивали сильными, прицельными, профессиональными ударами тяжёлых ботинок с коваными носками; не видел, как через минуту парни вместе с девушкой убежали в темноту, сели в машину, уехали. Не слышал, как приехала скорая и врач равнодушно ощупал их, сказав фельдшеру:
– Грузим в машину и в больницу, пусть доктор разбирается. Хотя, оба не жильцы, один уже, по-моему, не дышит.
– А, туда им и дорога! Нажрутся, как свиньи, потом кидаются друг на друга. А мы из-за них, может, к настоящему больному не успели…
… Как сержант Ломакин докладывал по рации начальству:
– Драка в ночном клубе. Два парня между собой что-то не поделили, подрались, да так, что оба, похоже, того… Да, оба пьяные… Так точно, прослежу, – он ещё раз посмотрел на парней, которых затаскивали в машину, отключил рацию, озабоченно покачал головой: – хорошо бы вам, ребята, побыстрее окочуриться. Для вас уже всё кончено, не жильцы вы… А нам зачем лишние проблемы?



Яркий свет совсем не слепил глаза. Боли он тоже не чувствовал. Не чувствовал и тела. Саня знал, что после таких ударов он, если и останется жив, будет испытывать нестерпимую боль. Но нет, он как бы парил в яркой, светлой невесомости. Может, его накачали наркотиками? Но почему тогда все мысли его так ясны? Вдруг Санька понял: он уже умер, вознёсся на небо… Хотя, какое там небо! Если Там что-то есть, то ему после всех его «подвигов», небо явно не светит.
Он увидел, как справа от него, в углу появилось некое существо. Такое же белое, как свет, не обладающее телом, но в тоже время явно имеющее облик – высокий человек со спокойным, серьёзным лицом и белыми длинными волосами.
– Ты кто? – спросил парень.
– Можешь считать меня ангелом…
– Так я умер?
– И да, и нет.
– Как это?
– Неважно. У нас мало времени. Смотри, – он махнул рукой куда-то в сторону, и Саня увидел ряд человеческих фигур. Вот статный усач в холщовой рубахе, перепоясанной широким шёлковым поясом, в руке древнее ружьё. Вот старенький седой священник в потёртом облачении. Вот ещё какие-то люди в старинных одеждах и в военной форме. Все молча смотрят на него, смотрят строго и осуждающе.
– Кто это?
– Это твои предки, славяне. Вон тот, с ружьём – черногорец Дра́ган Пе́трович, погиб, защищая свою землю от турок. Священник – русский батюшка, отец Пётр, пойман и расстрелян за веру в 1925-м. Вот поручик Петренко, погиб, сражаясь с немцами в Первую Мировую. Вот гвардии капитан Петрук, сгорел в танке в 1943-м. Они не все твои прямые прадеды, просто это славяне из древнего рода Петра. Есть там не только русские, но и словенцы, и болгары, и поляки, и сербы, и прочие… Все они разные. Кто сражался за свою свободу с захватчиками, кто защищал свою веру от инородцев или безбожников. Были и те, кто просто жил, работал, растил детей.
Хотели предки твои, чтоб и ты жил на своей земле, счастливо жил. Работал, вечером приходил в свой дом, к жене, ребятишкам. Честно трудился, Бога почитал. Нет уже ни турок-гонителей, ни большевиков-богоборцев, ни извергов-фашистов. Но сейчас другой враг не даёт нам жить. Он хочет, чтобы русские, да и остальные славяне, жили, как ты жил – блудили, пьянствовали, воровали. Чтоб глохли от громкой музыки, умирали от водки и наркотиков, убивали своих детей в утробе! И если предки твои боролись с врагом, то ты сдался ему в плен, стал послушным рабом его! Ты смертью своей весь род опозоришь: прадеды на поле брани умирали, а вы, миллионы славян, сейчас гибнете как скот: без чести, без славы, без достоинства… – Ангел помолчал. – Не умрёшь ты сейчас. Тебя твои предки у Бога вымолили. Прямые твои предки, Драган Петрович, отец Пётр. Святые они, сильна их молитва. Уходи назад, живи. Не так, как раньше, живи, а достойно предков своих! Есть на Руси ещё люди, которые так живут. И учти, если к старому вернёшься, жуткой смертью умрёшь. Вечной.
На долю секунды, показавшуюся ему бесконечной, Саня увидел яркий, невообразимо белый свет, от которого исходило такое тепло, такая неземная любовь, что он отчетливо ощутил ту мерзость и грязь, пропитавшие всё его скорчившееся перед этим светом существо и впервые за много лет разрыдался горькими, покаянными и в то же время очищающими слезами…
** *
Андрей Васильевич, врач городской больницы скорой помощи, прикрыл простынёй второе тело, подошёл к умывальнику, тщательно вымыл руки.
– Пьяная драка с обоюдным смертельным исходом! – громко фыркнул он в сторону Серёжи, молоденького практиканта. – Конечно! Их били коваными ботинками, били прицельно, профессионально! В печень, в область сердца, в висок! Так, чтоб насмерть, чтоб не выжили, не опознали потом.
– Так почему же… - Серёжа замялся.
– Потому. Сейчас мы что имеем? Два трупа. Потерпевшие, они же убийцы. Процесс закрыт. А так, заводи дело, ищи ветра в поле, получай висяк. Там били ребята непростые, я уже таких, как эти – он кивнул на тела под простынями – принимал. В общем, ездят по дешёвым ночным клубам детки разных шишек, ну, драйв у них такой. И берут с собой нескольких ребят из закрытых ведомственных спортобществ, для охраны. А те следов оставлять не любят… С ними связываться никто не хочет, лучше сразу – шито-крыто!
Он уже собирался выходить, как вдруг резко развернулся и бросился к одному из столов: лежащий на нём парень еле слышно застонал.
– В реанимацию, быстро! – заорал доктор на всё ещё не понимающего Серёжу.
** *
…Андрей Васильевич торопливо разлил спирт по мензуркам, себе – полную, Серёже чуть-чуть.
– Как же мы проглядели, что он жив? – Серёжа недоумённо вертел в руках свою долю.
Пожилой доктор мотнул головой, медленно выцедил спирт, запил водой.
– Ничего мы с тобой не проглядели, – тихо сказал он – парень был мёртв. Мёртв, как… (он пощёлкал пальцами)… как Ленин! Я, Серёга, двадцать лет врачом, навидался всякого. Так вот, мёртвый он был. Мёртвый. С такими увечьями не живут!
– Так что же, воскрес он что ли, как Христос?
Всегда спокойный, ироничный Андрей Васильевич, вдруг резко схватил Серёжу за грудки, притянул к себе, выдохнул:
– Ты с этим, парень, не шути! Ты щенок ещё, а я старый пёс, второй раз в жизни вижу, как трупы оживают. Тут Бог рядом, тут страшное происходит; у меня, у старого циника, мороз по коже, а ты кощунствуешь!
Он почти отбросил молодого парня от себя, махнул рукой, сгорбился и побрёл из ординаторской.
** *
А в реанимации врачи возвращали к жизни искалеченное Санькино тело, дивились его странной живучести, а особенно обильным слезам, катившимся из глаз…