- Ой, бабацка! – на подоконнике, уткнувшись носом в оконное стекло, сидела девочка. Таращась на трепыхавшуюся между оконными рамами бабочку, она неожиданно стукнула по стеклу ладошкой. Бабочка метнулась в сторону и замерла.

В бедно обставленной, но уютной комнате, притулившись к ещё неостывшей печке, сидела молодая женщина и, о чём-то задумавшись, смотрела на отрывной календарь. 8 Марта 1956 года… Она встала, оторвала верхний листок и, ласково взглянув на девочку, протянула руки:
- Иди ко мне, доча. Ты можешь разбить стекло и порезаться. Скоро братишка из школы вернётся, вы обязательно поиграете. А пока… нам нужно прибраться, - нараспев прошептала она и, вопросительно взглянув на дочь, добавила: - И где у нас веник?
Девчушка встрепенулась и засеменила на кухню. «Помощница растёт», - улыбнулась мать и, брезгливо поморщившись, вытряхнула из пепельницы окурки. Подташнивало…
«Эх, знает же, что от этих запахов меня воротит… Опять в стельку… но спит – уже счастье…»
Она посмотрела на дочь, неумело размахивающую веником, и с нежностью положив ладонь на свой округлившийся живот, подумала: «Дурёха я дурёха, где двое – там и трое, справимся… Да, и человек он замечательный – папка наш. Авось, одумается…»
Внутри неё зарождалась жизнь… Жизнь, которая могла оборваться по её вине.

Она вспомнила обжигающий ветер и колючий царапающий снег… Сарай… Нервно подрагивающий тусклый фонарь и одинокие тени на тёмной, глухой улице…
«Аборты запрещены, жизнь от получки до получки, обещания мужа – слова, слова… А мне только двадцать восемь». Она залезла на крышу и прыгнула…

Тёплый, ласковый луч привычно проскользнул в окошко, пробежался по краешку одеяла и коснулся ресниц девочки. Она зажмурилась и осторожно открыла глаза. «Ой, солнышко»... Откинув тоненькое, байковое одеяльце, смотрящее круглым глазом из ситцевого линялого пододеяльника, она прямо босиком, по теплым, солнечным лучам прошлёпала к окну и, забравшись на подоконник, стала наблюдать. Людей не было...
Возле взъерошенного куста сирени сидела большая, серая ворона и, придерживая когтистой лапой корку хлеба, настойчиво долбила её клювом. Девочка с интересом следила за ней, но вдруг вспомнив, что тоже хочет есть, стремительно слезла и побежала на кухню.

- Ну, и кого ты хочешь? Братика или сестричку? – спрашивал отец, ласково потрепав четырехлетнюю дочурку по светлой шапке густых, слегка вьющихся волос.
Она таращила на него свои большие серые глаза, уже зная, что папка с мамой пошли за ребёночком, но смущённо молчала.
Родился мальчик… Он, как и положено при появлении на свет божий, закричал, но потом…
- И в кого ты такой – безголосый? - спрашивал отец, наблюдая, как сын пускает слюни и, старательно разглядывая свои ручонки, косит глаза.
А малыш терпеливо молчал, словно боялся потревожить своим криком маму, которая когда-то хотела избавиться от него. Он как будто бы чувствовал свою вину за то, что так цепко держался…

Если бы он знал, что его ждут скандалы редко трезвого отца; побеги от них в залатанной, переходящей от брата и сестры, одёжке; несколько приводов в милицию – бои за справедливость; работа, на которой он потеряет два пальца; Чернобыль с его жарой – свинцовые предохранительные щиты на окнах столовой они сбрасывали; инсульт, после которого он с трудом будет передвигаться даже по комнате…
Если бы... Возможно, он постарался бы и ускользнуть. Но он родился…

А акушерка, переводя взгляд с роженицы на малыша, с теплотой в голосе говорила:
- Вот это настоящий мужичок, русский мужик, богатырь…
А на столе, суча коротенькими ножками, лежал он – большеголовый, нескладный и смотрел на окружающий мир большими, пока ещё синими глазами.
Его ждали сестричка и брат. Любящая их всех мама. И большой, светлый, но такой разный и непонятный мир.

…А по двору роддома, весело подпрыгивая, носилась девочка и, дёргая отца за рукав, оголтело кричала:
- Папа, папа! Смотри! Бабочка…

2013