Сестры Катя и Маша с детства учились музыке. У обеих способности были не просто выдающимися, а уникальными. Не просто звуковысотный слух, чувство ритма - это само собой разумеется, но абсолютная музыкальность, пропущенная через каждую клеточку души и тела. Обе начали петь раньше, чем говорить. У каждой в свое время сформировался бесподобный тембр голоса. Они прекрасно пели соло, дуэты, пели за столом, у костра, и везде, куда звали. При этом профессионально вокальному искусству ни одна из них не училась. Катя стала хормейстером, а Маша пианисткой. Обе счастливо вышли замуж, венчались в один день и народили много детей. Время шло, дети росли, тоже учились музыке, но... природа не то, чтобы решила отдохнуть, но выдавала положенное строго по регламенту, безо всяких там царских подарков, обломившихся мамочкам.

И вот теперь я подхожу к событию, о котором, собственно, и хочу рассказать.
Жизнь на Земле не вечна. И однажды Кате и Маше пришлось расстаться со своей мамой, тоже музыкантом, профессором, вложившей в дочек большую и лучшую часть своей души. И с тех пор её память семья ежегодно чтила концертом. Сначала выступали дети и ученики, потом стали подрастать играющие и поющие внуки.
Тетя Катя и тетя Маша стали поговаривать о том, что, дескать, пора завязывать со сценой и уступать дорогу молодым... Это, кто знает, мучительное чувство - петь и ощущать всем существом, что в зале сравнивают твое выступление с прошлогодним, в твоем голосе ловят снижение пластичности, звучности и филигранности, и, возможно, думают: "Эх! Это уже не та Маша/Катя/nn, что раньше..." А молодые, наоборот, входили в силу, пробовали на вкус аплодисменты в зале и легкое головокружение от своего выступления.
В нынешнем году перед концертом решили тёти обыграть свой возраст и возможное завершение певческой деятельности исполнением квартета из "Евгения Онегина". Ну помните, где девочки поют дуэт у окна, а матушка и няня в это время разговаривают в саду. Дуэт должны были выучить старшие внучки бабушки-профессора, ну а "старушки" - они и есть старушки. Выучили. На концерте встали на сцене двумя парочками: две девушки в красивых разноцветных платьях, две тётеньки в строгом чёрном.
Зазвучал Чайковский, полились знакомые любовно-печальные пассажи. - Слыхали ль вы, слыхали ль вы за рощей глас, за рощей глас ночной...
Неокрепшие, срывающиеся от волнения голоса, но юные, но красивые, но вдохновенные! Тётеньки стоят, опустив глаза, еще не пришло время. Но вот...
- Они поют, и я певала...(ощущается завистливый вздох), ...в давно прошедшие года! Ты помнишь ли? (Почти требовательно). - И я певала! (Утвердительно, никто больше не сомневается, что она точно певала, и еще как!)
Но нянечка, язва, не дает расцвести эйфории:
-Вы были молоды тогда! - констатирует она, и хозяйка, проглотив горькую правду, пускается в воспоминания о Ричардсоне и Грандисоне.
Но зал уже пленён, он немеет, всецело захваченный рассказом о том, как бесславно угасла искра таланта, которого не поняли и не поддержали... Никто теперь не обращает внимания на историю юноши с потухшими глазами. Внимание слушателей приковано к ожившим фигурам в чёрном. А они уже в полном согласии сходятся на том, что привычка свыше нам дана. Да! Если привыкли петь, то будем петь, пока поётся! Привычка свыше нам дана, поют пожилые сёстры в идеальную терцию, замена счастию она. И не замена, а само счастье, петь вместе на сцене, друг с дружкой, и с молодыми, вспоминать, как раньше мама аккомпанировала им, видеть, как память о ней передается "из рода в род"!
И зал взрывается аплодисментами! Становится понятно, что не нужно спешить, что есть что-то выше и больше возраста, образования, способностей, привычек, счастья и даже взаимоотношений жизни и смерти.
Имя этому "чему-то" - Любовь.