Когда мой подопечный наконец-то отправился домой, на Питер уже опустилась промозглая зимняя ночь, ронявшая с темного неба редкие мокрые снежинки-комочки.

Сергей брел через небольшой парк, расположенный под высоким холмом, на котором возвышалась девятиэтажка с продуктовым магазином на первом этаже. В этом доме на пятом этаже, в захламленной, затхлой, заполненной ломаной мебелью и пустыми бутылками «однушке» и жил Сергей, за которым уже почти три месяца я следовал неотступно.

На одной из скамеек около детской площадки под склоном холма, запрокинув голову, уронив шапку на сугроб, спал мужчина в распахнутом пальто и свисавшем с шеи клетчатом замусоленном шарфе.

Мой подопечный воровато огляделся, удостоверился, что парк пуст, направился к спавшему, еще раз посмотрел по сторонам и привычными быстрыми движениями обшарил карманы пьяного.

Вытащил несколько купюр из найденного кошелька, не побрезговал и мелочью.

Вместе со мной за этой сценой наблюдал Антон, сидевший на спинке скамейки рядом со своим подопечным.

- Он не замерзнет? – поинтересовался я.

- Не волнуйся, Вадим, он и в мороз уже ночевал на улице, сегодня оттепель, прорвемся. Он, когда пьян, не подвержен никаким погодным невзгодам, - сообщил мне Антон. – Твой, похоже, на покой уже? – он кивнул на взбиравшегося на холм по скользкой тропинке Сергея.

- Похоже. До встречи.

На вершине мой подопечный направился к погрузочному пандусу. Витринами и входом для покупателей магазин смотрел на проспект, а к парку был обращен грузовыми воротами и служебным входом, в железную дверь которого и забарабанил Сергей.

Вскоре из приоткрывшейся щели выглянул заспанный ночной сторож Славик, получил деньги, захлопнул дверь, но уже через минуту вернулся и протянул позднему посетителю бутылку водки.

Обогнув здание, Сергей, набрав код, скрылся в своем подъезде.

В квартире он, не раздеваясь, прошел на кухню, включил свет – запыленную и засиженную мухами лампочку, одиноко свисавшую на длинном черном проводе над забросанным окурками и корками столом. Скинул на пол куртку, вытащил из горы грязной посуды в раковине стакан, вытряхнул из него окурок, налил до краев и поспешно выпил. Поставил бутылку на стол, наклонился, поднял куртку, порылся в карманах, достал смятую пачку сигарет, закурил, еще раз налил, выпил, бросил окурок в раковину, ушел в комнату, упал поперек кровати и вскоре захрапел.

В соответствии со всеми инструкциями настало мое свободное время – подопечный спит дома, я могу не присутствовать, будучи готовым при первых признаках пробуждения оказаться рядом.

Проверив, что газ на кухне перекрыт, перенесся в пространство, которое мы – хранители жителей данного микрорайона – называли Гостиной или Комнатой отдыха. У хранителей каждого микрорайона было свое подобное место. Это пространство, конечно, ничем не ограничено, но, тем не менее, есть полное ощущение, что оно обособлено, что имеет границы. У нас тоже есть свои предубеждения и фантазии.

Сегодня здесь было мало наших.

Дело в том, что этой ночью на Загородном проспекте в Филармонии Джазовой Музыки был прекрасный ночной джем-сейшен, организованный Голощекиным, и там выступала подопечная Симоны – Ангела-хранителя уже с вековым стажем. Все, кто любил джаз, уложив подопечных, выбрали не Гостиную, а ночной концерт. Таковых среди нас было много.

Поэтому я парил в Комнате отдыха почти в одиночестве.

Появился я здесь несколько месяцев назад, когда был зачислен из претендентов в Хранители-стажеры. Именно здесь я проходил долгий инструктаж, проводимый Хранителем-наставником, который впоследствии и передал мне своего подопечного – Сергея, так как сам получил в хранение новорожденного. Это был закон – хранителем новорожденного мог стать только очень опытный Ангел, очень уж ответственна и трудна работа.



Я часто вспоминаю некоторые наши тогдашние беседы.

- Вадим, мы, как врачи, всеми доступными нам средствами обязаны хранить подопечного. Отрешись от своих человеческих воспоминаний и критериев. Представь на секунду, что бы случилось с человечеством, если бы врач спасал только тех, кто ему симпатичен, приятен, а остальных бы оставлял без помощи.

- Вадим, не жди благодарности за свою работу. Твой подопечный будет на тебя плевать, как в переносном, так и в прямом смысле этого слова.

Тут я вспомнил:

- Очень давно, я только начинал работать в такси, вез какого-то дедульку, совсем старенького. Спросил у него, мол, можно я покурю. Он – кури. Лето было, тепло, я окно открыл, туда и дым выдыхал, и пепел стряхивал, а потом и окурок выбросил. Дедулька так на меня странно посмотрел: «Что ж ты, милок, творишь? Там же твой Ангел-хранитель летит!» Я удивился, не верил во все эти религиозные байки. Но он так проникновенно сказал, что я уже потом никогда в окно не бросал ни окурки, ни пепел. Такая вот история была.

- Прав твой пассажир был, - объяснил наставник. – Испокон века мы у человека за спиной парим. А когда человечество на автомобили село, то, естественно, мы рядом с автомобилем, чтобы ситуацию контролировать. Так и собираем на своем лице пепел, окурки и плевки. Видишь, как получилось, вроде и не верил, а все же поостерегся. Напомнил ты мне одного моего подопечного. Он у меня в середине двадцатого века был. Нильс Бор. Слыхал?

- Это же ученый. Физик, кажется.

- Да. Так вот, как-то к нему пришел брать интервью один журналист и увидел над дверью прибитую подкову. Удивился: «Вы – великий ученый, неужели, верите в эти суеверия?» Бор ответил: «Нет, кончено!» Журналист: «Зачем же тогда?» Бор наклонился к нему и так доверительно проговорил: «Знаете, мне говорили, что помогает независимо от того, веришь или нет». Так и у тебя было – ты не верил, а Ангел тебя хранил. Теперь пора и тебе послужить людям. Твоя обязанность – всеми средствами хранить подопечного. Это железное правило, это никакому сомнению нельзя подвергать, иначе случится хаос. Ты можешь только в одном случае оставить своего подопечного.

- В каком?

- Если получишь Распоряжение.

- А это бывает?

- Я знаю только один случай. Уже почти две тысячи лет назад случился. Такое Распоряжение получил наш Главный Ангел-хранитель, который с тех пор не имеет подопечных, его работа руководить всеми нами и контролировать нашу работу.

- А что случилось с тем его подопечным?

- Его распяли.

- Это…?

- Давай не отвлекаться. Тебе все ясно с твоей задачей?

- Да. Но какие у меня средства для ее выполнения.

- Их, с одной стороны, много, с другой – мало. Ты можешь являться своему подопечному во сне, принимая разные образы и пытаться внушать ему наиболее безопасный путь в той или иной ситуации. Ты можешь звучать в его разуме. Люди это называют – внутренний голос или интуиция. Ты никогда не сможешь спасти своего подопечного от естественной смерти, ты никогда не сможешь уберечь его от того, на что он идет абсолютно сознательно. Тебе не дано изменить его окончательное, осознанное решение, но ты можешь раскачивать и усиливать его сомнения, направляя их на его спасение, на его безопасность. Любое такое сомнение и колебание ты обязан использовать во благо только своего подопечного. Если ты будешь заподозрен, что использовал не все средства ты не пройдешь стажировку.

- Долго она будет.

- Десять земных лет. Потом ты станешь Ангелом, а еще через сто земных лет ты сможешь брать в подопечные новорожденных.



Вскоре, после закончившегося концерта, стала наполняться наша Гостиная.

Я отвлекся от воспоминаний, втянулся в общие беседы.

Потом постепенно, по мере зарождения нового рабочего дня, наши начали разлетаться, вскоре я опять остался, практически, в одиночестве. Сон начал покидать сознание моего подопечного только к полудню, и я снова перенесся в его квартиру, ожидая окончательного нелегкого пробуждения.

Первую часть дня мы провели около пандуса магазина, где Сергей окончательно пропил с товарищами то, что сумел вытащить вчера из чужого кошелька. А под вечер мы, уже не в первый раз, отправились к Сбербанку в соседнем районе, где мой подопечный мог надеяться, что его никто не узнает.

За этим филиалом банка находился то ли большой двор, то ли небольшой сквер, за которым было несколько жилых домов.

Сергей караулил у входа в банк.

Первый пожилой мужчина, вышедший на улицу, показался моему подопечному слишком крепким, Сергей не стал рисковать, хотя старичок и двинулся к домам через уже погрузившийся в сумерки сквер.

Следующая потенциальная жертва – очень невысокий, худой, хромой дедушка с тросточкой. За этим Сергей направился без сомнений. На дорожке сквера, предварительно оглядевшись, стал догонять ничего не подозревающего человека. Но тут уже я громко прозвучал внутренним голосом: «Обернись». Подопечный послушался и увидел въехавшую на проезд вдоль сквера милицейскую машину, сбавил шаг, свернул на перпендикулярную дорожку, сделал круг и вернулся с банку.

Повезло ему с бабулькой в старом потертом пальто и сером пуховом платке.

Он ударил ее сзади, оттолкнул, вырвал сумку и бросился бегом прочь из сквера.

Пролетая над старушкой, я увидел безмолвно катящиеся по ее морщинистому лицу слезы отчаяния и обиды.

Улов был неплохой – месячная пенсия.

Сумка была выброшена в помойный бак в соседнем дворе, деньги перекочевали в карман.

На подходе к своему дому около входа в магазин Сергей столкнулся с Нюркой. Это была уже не раз встречаемая мной особа неопределенного возраста с торчавшими из-под шапки спутанными волосами, синяком под глазом и почти беззубым ртом:

- Сергуня, привет.

- Пошли.

В магазине он купил выпивку, хлеб и даже две банки консервов.

На кухне подопечного Нюрка, отыскав в раковине два стакана, плюхнулась на табурет:

- Наливай.

- Отсоси сначала, иначе хрена тебе налью, мои деньги, - Сергей распахнул куртку, расстегнул штаны и приблизился к гостье.

Привычную работу она делала умело, но поспешно.

Картина никаких эмоций, кроме брезгливости не вызывала. Я взглянул на Нину – хранительницу Нюрки, похоже, она разделяла мои ощущения.

Подопечные пили долго, один раз ходили уже после закрытия магазина к служебному входу. Потом на Сергея напало раздражение, выгнал Нюрку, допил и завалился спать.



Проснулся поздно, надел куртку, спустился в магазин, купил пару бутылок пива и ушел вниз под холм, на детскую площадку, уселся на лавочку и с наслаждением припал к горлышку первой бутылки.

Допил, закурил.

На площадку пришла его соседка и бывшая одноклассница – Люся со своей маленькой дочкой – крошкой в красном комбинезоне, теплых сапожках и беленькой шапочке с двумя помпонами.

- Привет, Серега, поглядишь за Серафимой. Я на секунду, в магазин. Посмотри, чтобы не ушла.

- Конечно, Люська. Погляжу, - согласился мой подопечный.

Мама, осторожно ступая, поднялась по скользкой тропе на холм, скрылась за углом дома.

Девочка, сидя на корточках, ковыряла совочком слежавшийся снег, пытаясь собрать его в синее ведерко. Моника – ее хранительница – парила над плечом ребенка. Сергей, умиротворенно покуривая, наблюдал за Серафимой, выбросив окурок, откупорил вторую бутылку.

В этот момент сверху раздался непрерывный звук клаксона, сопровождаемый возмущенными криками.

Дело было в том, что водитель, привезший продукты в магазин, ушел оформлять бумаги, припарковав свою «Газель» поперек площадки на самом ее краю, «заперев» стоявший в углу шикарный «Мерседес». Хозяин легковушки, стоя у распахнутой дверцы, жал на сигнал и поносил во весь голос хозяина грузовичка. Видя, что шум не помогает, он двинулся к «Газели», начал стучать по капоту, а потом в сердцах со всей силы пнул переднее колесо.

Водитель, торопясь, забыл поставить грузовик на «ручник», а накатанный снег сравнял покрытие площадки с бордюром, отгораживающим ее от склона холма. Машина качнулась и начала медленно скатываться вниз, постепенно набирая скорость. Не надо было обладать никакими особыми качествами, чтобы сразу определить, что траектория движения была направлена на игравшего внизу ребенка.

Моника заметалась, пыталась звучать в девочке, но та не реагировала, продолжая ковыряться, сидя спиной к несущейся на нее машине.

С холма раздался душераздирающий крик – это мама, выйдя из-за дома, мгновенно оценила ситуацию, бросилась вниз, вслед за машиной, упала, скользя и сдирая в кровь о наледь выставленные вперед ладони.

Сергей замер с приоткрытым ртом, держа перед ним горлышко бутылки.

Секунды сочились, как мне казалось в замедленном темпе, и тут я уловил у своего подопечного почти неуловимый, неимоверно слабый импульс в самом глубоком уголке души. Не мгновения не сомневаясь, я многократно усилил импульс, довел до крика внутренний голос: «Давай! Успеешь! Ну же!»

Проскользнув ногой по снегу, выронив бутылку, Сергей внял мне и кинулся вперед, падая на колени, выпихнул девочку в сторону, в туже секунду сдвоенное заднее колесо накатилось на его спину, треснули ребра, протыкая легкие и вонзаясь в сердце. Машина качнувшись перекатилась через уже бездыханное тело, проехала еще несколько метров, в полной тишине звонко ударилась о детскую горку и замерла.

Люся окровавленными руками подхватила дочку, прижимая к груди.



Хранитель-наставник был суров и печален одновременно:

- Вадим, ты сам понимаешь – ты преступил основной закон. Тебе никто не давал права даже оставить подопечного, а ты сам толкнул его на риск и смерть. Мне, несмотря ни на что, жаль с тобой расставаться. Ты был мне симпатичен. Я думаю, если бы мы были людьми, то тебя многие б поняли и поддержали. Но… Но мы не люди, мы Хранители, мы служители, не нам решать судьбы, мы всего лишь исполнители. С этого момента ты уходишь в резерв, и боюсь, что твои шансы вернуться, практически, равны нулю. Ты совершил самое страшное преступление, которое можно представить у нас. Ты взял на себя решение судьбы. Это страшно, это может привести к хаосу, это может повлечь за собой крах людского мира. Ты хоть это понимаешь?

- Нет, - я действительно не понимал, во мне еще живы были какие-то совсем другие, людские представления, я еще не так давно, как Наставник, был здесь.

- Я могу, хотя и не обязан это делать, сообщить тебе планируемую историю твоего подопечного. Через десять лет он должен был попасть в суровые долги, которые грозили ему смертью. Чтобы отдать их, он вынужден был сдаться за большие деньги в исследовательский центр, где разрабатывали вакцину против очень страшной болезни, которая грозила человечеству. В силу своей жизни он обладал почти всеми болезнями присущими группе риска этой болезни. Именно исследования на нем позволили бы исправить вакцину и спасти тысячи жизней. Но этого не произойдет. Ты помешал этому. Прощай. Каждый земной год ты будешь здесь появляться, когда производится отбор стажеров. Но у меня очень большие сомнения, что тебя отберут опять. Прощай.



Прошло много лет.

Я уже в полной мере оценил суровость наказания. Нет, меня волновало не то, что я преступник, что я нарушил закон, меня угнетала невозможность увидеть свой город, увидеть людей, услышать их, почувствовать себя среди них. Пустота – это самое страшное наказание. Только теперь я понял, чего я себя лишил, и лишил, похоже, навечно.

Каждый год я появлялся в Гостиной, но безрезультатно. Меня не отбирали, оставляли в резерве.

В этот раз столкнулся там с Моникой:

- Привет.

- Привет.

- Как ты? Как твоя подопечная?

- Серафима?

- Да, - я вспомнил ту маленькую девочку в красном комбинезоне, ковырявшую снег у ног Сергея.

- Пока храню. Но все труднее это удается.

- Почему?

- Ты не знаешь?

- Нет.

- Несколько лет назад она организовала банду. Похищают детей, получают выкуп, а детей убивают, чтобы не было свидетелей. На них идет охота. Двоих из ее банды уже убили. Но ее мне удается пока хранить. Трудно, но справляюсь.