*Однажды этот рассказ родился как что-то вроде ответа на одноимённое стихотворение Ланы Юриной.

В Дашиной комнате спит дождевое марево:
рябью туманной колышется вдоль стены.
Даше не нравится попусту разговаривать –
с тем, кто ни разу не видел такие сны.
Лана Юрина, «Марево»


Из приоткрытой форточки в мою жизнь сочилось вешнее томление с примесью неизвестности.
Так благоухает ранней весной предвкушение.
Что оно может принести?
Я осторожно скользнул взглядом по обрезку неба, по верхушкам чёрных крон – и ощутил пугающее напряжение. Ткнулся в привычную безучастность подушки, зажмурился, дёрнул плечом, сжал коленями ладони. Вдоль стен колыхалось, расползаясь по комнате и забирая меня в свои объятия, спасительное марево.
Больше не страшно.

- Тебе не дует, Тимми?
Дина никогда не ждала ответов, а я никогда не пытался отвечать. Но в последнее время что-то менялось. Я стал украдкой разглядывать нежные изгибы её профиля, локоны цвета светлого золота на её плечах, мягкие выпуклости под блузкой. Тихое журчание её голоса волновало меня.
Дина убирала в моей комнате, приносила еду, заставляла мыться и чистить зубы. А ещё она читала мне, показывала буквы, рассказывала о мире за белой дверью. И тот мир становился не таким уж враждебным.
- Вы не обязаны так возиться с ним, Дина. Это совершенно бесполезно, - сказал как-то доктор Хэм.
- Мне это не трудно…
- Как хотите.
Однажды он и сам решил помучить меня:
- О-дин. Повтори, о-дин! Да смотри же сюда, Тимми, это единица!
Я давно знал, что это единица, знал я и другие числа. Но ненавистный табачный запах и раздражение доктора Хэма испугали меня до ужаса, и я спрятался в марево.

Окно и белая дверь – границы между мирами. Прежде, если я слышал оттуда новые звуки, марево всегда приходило на помощь.
Теперь же, когда Дина появлялась на пороге моего мира, в её золотых локонах так красиво оживали частички мартовского солнца, что нестерпимо хотелось провести по ним рукой.
Это тревожило, пугало. Марево бросалось на мой зов, но я успевал увидеть, как вспыхивает отчаяние в её глазах. И тогда мне хотелось остаться с Диной. Они словно спорили за меня.

- Ты помнишь, как жил не здесь, Тимми?
Когда Дина вдруг спросила об этом, марево меня спасло. Но потом она спросила снова, и снова. И марево уступило, впустив сновидение. Я увидел облака и радугу, а в них нечто, что мне хотелось обнять, мучительно знакомое. Но как только я приблизился, вокруг него стало растекаться что-то вязкое, ужасное, и чем ближе, тем оно становилось ужаснее, и не было больше ни радуги, ни облаков, только ужас. Я стал вырываться, и марево меня выпустило.
Теперь я нигде не мог чувствовать себя в безопасности. Этот сон возвращался всякий раз, когда я искал убежища. Похоже, Дина придумала сразу два способа выигрывать спор, и даже не знаю, какой из них был сильнее: её трудные вопросы или нежность, с которой она гладила мою руку.

Это была весна моего шестнадцатилетия.
Я проснулся немного раньше, чем осторожно скрипнула белая дверь и Дина вошла. Я снова закрыл глаза: пусть думает, что ещё сплю.
Послышались тихие шаги, на меня легла тень. Дина замерла на несколько секунд – и вдруг моей щеки коснулся невесомый пух её пряди, а потом я ощутил тёпло её влажных губ. И ещё раз, и снова. Странное, изнуряющее чувство сковало тело. Я желал ещё и ещё наслаждаться чудесными прикосновениями, а она ласково прожурчала:
- С днём рождения, Тимми!
Что случилось со мной в тот момент, не понимаю. Зачем-то я обхватил Дину, притянул к себе, вжался в её мягкое тело. Что-то смутное заворочалось в моей памяти, и одновременно с ним что-то неясное завладело мной. Я почувствовал, что дрожу, а потом беспомощно заплакал. Громкие рыдания поразили меня самого не меньше, чем Дину. Я разжал объятия. Очень хотелось немедленно спрятаться, исчезнуть, но почему-то я продолжал слышать собственные всхлипы и видеть Дину.
Марево снова меня предало.
- Что ты, милый, что ты… - девушка гладила мою руку и напряжённо всматривалась, готовая на всё, лишь бы не отдавать меня мареву. Странно, однако я был ей благодарен.
- Ты ведь… понимаешь меня? – задумчиво произнесла Дина.
Почему она никогда не спрашивала об этом раньше? Боялась, что я её разочарую? Мне стало совестно, и я неожиданно кивнул.
Дина вскочила.
- Тимми! Кивни ещё раз, прошу тебя…
Я кивнул, потом кивнул в третий раз.
Дина плакала и повторяла:
- Ещё раз, пожалуйста!
Я кивал, а она всё плакала. Почему так тяжело от её слёз? Что происходит со мной? С нами? Я дотронулся до золотой пряди:
- Не… плачь.
Дина впервые слышала мой голос.

Похоже, доктор Хэм в тот день испытал большое смятение: как могло произойти, что я стал вести себя осмысленно и даже заговорил? В ответ на его обычное брошенное в пустоту «Здравствуй, Тимми, как твои дела?» я вдруг выдавил из себя робкое, но абсолютно чёткое:
- Хорошо.
Брови доктора взметнулись, он застыл у белой двери. В ответ Дина одарила его счастливой и одновременно тревожной улыбкой. Казалось, она готова одним прыжком одолеть любое расстояние и ринуться в бой, вздумай я снова замолчать.
Следующим утром я жадно всматривался в каждую мелочь за окном: меня занимали деревья, тянущие к солнцу кривые тёмные ветви, прыгающая по земле рябая птица, щербинка в стене сарая. Всё это впервые меня не пугало.
Дина только вошла и напряжённо изучала моё лицо, боясь, что вчерашний день окажется неправдой.
- Доброе утро, Дина.
- О-о, Тимми, - по комнате радужными бликами расплескалась её улыбка. – Выспался?
- Хочу туда, - неожиданно указал я за окно.
Мы обошли двор и задержались у высокой ограды, за которой слышался неясный шум. Я приник к щели. По широкой улице неслись автомобили – как в книжке, что читала мне Дина. По тротуару прошла женщина, она катила перед собой большую коробку на колёсах.
- Что она везёт?
- Это коляска, Тимми, в таких возят малышей.
- А им не страшно? – я недоверчиво проводил коляску взглядом.
- Что ты, им нравится. И тебя в такой возили. И меня. – Дина расхохоталась, а я невольно зажмурился и дёрнул плечом.
Впервые мне в голову пришёл вопрос: почему я живу в клинике доктора Хэма, а не в одном из тех домов за оградой? И кто возил меня в коляске?
Когда мы вернулись, я спросил:
- Ты говорила, что работаешь здесь, так как должна помогать своей семье. А я? У меня есть моя семья?
Дина присела рядом, обняла. Мне нравилась её близость и нравился её запах. Стало спокойнее.
- Тимми, твой отец приезжал сюда дважды за время моей работы в клинике. Ты не узнавал его… или не хотел узнавать. Когда он входил, ты становился… ну, каким часто бывал… Твой отец уезжал хмурый. Впрочем, он и приезжал сюда таким...
- А моя мать? Она приезжала?
- Нет, Тимми… – Дина решительно выдохнула. – Ты был самым обычным шестилетним ребёнком. Что-то произошло, и она умерла, а ты… в общем, отец привёз тебя сюда. Доктор Хэм сказал, что из-за потрясения твоё сознание помутилось, но совсем скоро ты поправишься. Время шло, а ты молчал, всего пугался... Сначала доктор считал, что ничего не должно тебе напоминать о прошлом, поэтому лучше вам с отцом не видеться. Ты прожил здесь почти год, но ничего не менялось. И тогда доктор подумал, что если ты мысленно переживёшь случившееся заново, есть шанс. Тебя свозили домой, но стало ещё хуже. Доктор сказал, что надежды больше нет.
Я ловил и жадно поглощал каждое слово. Отец? Отец… Мать… умерла? Мама?
- А ты что-нибудь помнишь, Тимми?
- Не помню.
Значит, у меня была мама. Хорошо бы выяснить, что с ней случилось. Я понял, что хочу поскорее увидеть отца. Во-первых, он должен узнать, как я изменился. Во-вторых, надо расспросить его о маме.
Следующие дни заполнились ожиданием и радостным волнением.

Встреча была странной, мучительной и короткой. Я пытался разглядеть в его глазах признаки радости, но видел только замешательство. В смутно знакомом сутулом облике, казалось, иногда вздрагивало и снова застывало мрачное удивление.
- Тимми? - так он сказал и замер, словно ожидая подвоха.
- Да, - ответил я и тоже замер, ожидая чего-нибудь. Но ничего не происходило. Он молча разглядывал мою долговязую фигуру и ни о чём не спрашивал.
Тогда спросил я:
- Почему умерла мама?
Думаю, если бы на нас упало небо, мой отец опешил бы меньше. Он отпрянул, лицо его дёрнулось. О, какой это был взгляд! В нём пульсировал испуг – не тот ли, который испытывал и я все эти годы?
Марево, где же ты, подлый предатель? Мне так нужно сейчас исчезнуть, не чувствовать, не помнить этого страха в его глазах, этой паники в его движениях!
Чего я ждал? Ничего не сбылось. Сделав несколько неуверенных шагов назад, он промямлил что-то, повернулся и быстро вышел из моей комнаты. Он сбежал.

Я долго лежал, всё ещё призывая на помощь марево, которого не было. Не было и Дины – как назло, она не пришла в этот день из-за болезни. Меня покинули все, в ком я нуждался.
Чем же я так испугал отца? Почему он не ответил? Я силился понять случившееся и незаметно уснул. Мне снилось женское лицо – в золотых локонах, как у Дины, но это была другая женщина, невозможно знакомая, и я тянулся к ней, а она улыбалась. Вдруг её лицо болезненно исказилось, а я вскрикнул и сел на кровати. Видение казалось таким реальным, что ещё какое-то время я озирался, надеясь увидеть это лицо и рассмотреть, что же с ним случилось.
Вдруг я отчётливо осознал, что видел маму – впервые за много лет.

Несколько дней я не хотел и не мог разговаривать. Дина брала меня за руку, а я отворачивался и дёргал плечом.
- Пожалуйста, Тимми, не делай так больше, - просила она жалобно, и я слышал слёзы в её голосе. Мне нечего было ответить. Я слушал, как она зовёт меня, гладит мои волосы, поправляет мою постель. Запах её тела больше не тревожил меня, тепло её рук не отзывалось во мне сладостным напряжением.
Мне не было дела до тех, кто не может объяснить, почему моя мама сейчас не со мной.

Я наблюдал в окно, как дворник колотил о стену большой метлой – видно, что-то с неё стряхивал. Внезапно меня обдало жаром: вместо метлы я видел голову с золотистыми локонами. Дворник продолжал бить её о стену, золото волос быстро окрашивалось багровым. Я закричал.
Мне на помощь кинулись Дина и марево. Первым успело марево – и я погрузился в его спасительную безучастность.
Но, похоже, оно снова предало меня, отдав сновидениям. Мне снился большой тёмный дом, я переходил из комнаты в комнату, ища родителей. Их голоса всё ближе, я начал различать, что они кричат:
- Нет! Не отдам тебе сына!
- Заткнись, шлюха, и можешь убираться отсюда! – гнев отца был таким яростным и грубым, что я заплакал от страха.
- Уйду только с ним!
Я приблизился и заглянул. Мама сидела на полу, прижимая к себе какие-то вещи. Светлые пряди разметались по её плечам, лицо раскраснелось. Я хотел кинуться к ней, но замер, услышав резкое:
- Забудь про Тимми!
Мама тяжело поднялась и направилась к двери. Ещё немного, и она поравнялась бы со мной, но огромная жилистая рука отца схватила её за волосы. Я услышал визг и несколько глухих ударов. Перед моими глазами по стене, оставляя страшный багровый след, сползала мама. Я успел услышать бормотание:
- Шлюха… заткнись… заткнись…

Это была моя последняя весна в клинике доктора Хэма.
Горячее майское солнце освещало белую дверь. За ней слышались голоса. Значит, уже утро. Сегодня мне предстоит ещё одна встреча с отцом. Надо ничего не забыть. Надо всё сделать правильно. Надо, чтобы Дина не приходила – незачем ей.
Я умылся, тщательно почистил зубы. Аккуратно застелил постель, передвинул книгу на столе. Пусть будет порядок.
Мне сказали, отец заедет до завтрака. Я ждал.
Весна за окном уже заставила позеленеть двор и наполнила соками последние распухшие ароматные почки. Из приоткрытой форточки сочилось вешнее томление с примесью неизвестности.
Так благоухает предвкушение.
Но что оно может изменить?
Шаги приблизились. Долгие секунды настороженной тишины – и белая дверь, наконец, открылась.
Я шагнул к отцу, не дожидаясь его лживого приветствия. Зажатый в руке столовый нож и мой здоровенный рост помогли исполниться задуманному достаточно быстро: тело отца сползало по стене, оставляя на ней багровый след.
Я убедился, что всё свершилось как надо, лёг рядом, неуклюже ткнулся в безучастность отцовской спины, зажмурился, дёрнул плечом, зажал коленями ладони. Спасительное марево расползалось по комнате, забирая меня в свои объятия.
Больше не страшно.