Настоящим музыкантам мамы застёгивают пуговицы вплоть до выпускного. Приносят в музыкальную школу термос с тёплым протёртым супчиком и робко стучат в дверь кабинета:
– Зайчик, умоляю: выпей хоть несколько глоточков, у тебя же гастрит!
Мать Жени временами не могла вспомнить имя дочери и говорила так:
— Ты, этттаа, жрать есть чо? Нет? – и снова роняла голову на грязную подушку.
— Сейчас, мама, я что-нибудь придумаю поесть, – шептала маленькая Женя. От матери несло немытым телом и перегаром. За окном сотней голосов пела бесконечная вьюга, батареи совершенно не грелись. Какие уж тут гаммы и этюды?
Но Женя всё же смогла. Никто не знал, чего стоило ей вырваться из плена покосившегося провинциального барака и поступить сперва в музыкально-педагогический колледж, а затем и в университет – не фунт изюму – на факультет искусств. Никаких особых талантов у девушки не наблюдалось. Неизменно тиха, безупречно пунктуальна – вот и все достоинства. На специальность "орган" в тот год брали всех желающих, умеющих хоть немного нажимать на клавиши.
Женя почти не выступала в качестве солистки, но была незаменимым человеком на факультете: мыла стаканы после студенческих посиделок, безотказно приходила на концерты однокурсников, когда у тех возникала необходимость в ассистенте – переворачивала нотные странички и переключала органные регистры. Студенты называли её Перевертмейстершей. Женя никогда не обижалась – ей нравилось помогать и приносить пользу.
Училась она еле-еле, играла простые произведения, не требующие использования педальной клавиатуры органа. Ни техники, ни темперамента...
Внешность Перевертмейстерши никогда не становилась предметом обсуждений – лишь однокурсник, китайский студент, которому как-то понадобилась помощь ассистента на концерте, попросил своего профессора:
– Передайте, пожалуйста, девушке с такой причёской – он изобразил пальцами прямую чёлку – что я прошу подойти её на репетицию к половине третьего.
– Кого вы имеете в виду? – спросил профессор, – Евгению, наверное?
– Не помню, как её зовут. Она некрасивая, как будто не из России. В России все девушки — красотки, — ответил поганец.
Профессор Борис Иванович тщательно скрывал ото всех, что различает китайских студентов только по расписанию: пришёл в пять – значит, Чжао, в шесть – Хуа.
– Смотри-ка, а они нас, оказывается, умеют друг от друга отличать. Ну, по крайней мере, девушек, – неразборчиво пробормотал профессор себе под нос. А студенту, вглянув на часы, громко ответил:
– Конечно, Чжао, я позвоню Евгении.
С этого момента Борис Иванович, человек свежеразведённый и ещё вполне бодрый, начал присматриваться к безотказной ученице. Ему срочно требовалась жена: лишенный женской ласки профессорский быт стремительно летел в тартарары – за полгода в доме закончились все чистые носки. Профессор попытался их проветривать на балконе, но это почему-то помогало слабо. Заклинанием, включающим стиральную машину, он не владел.
Борис Иванович с ужасом начал замечать: когда он подсаживается на уроке поближе к какой-нибудь симпатичной студентке, дабы собственноручно показать особенности артикуляции барочной трели, девушка морщит нос и старается отползти по гладкой органной скамье подальше.
– Это печально, но предсказуемо. Пора искать новую жену, – подумал хитрый профессор. — Надо составить план!
В голове у него играл баховский ми-бемоль мажор, мешал сосредоточиться на проблеме.
Предыдущая жена Бориса Ивановича – статная, красивая органистка Светлана – не вернулась с зарубежных гастролей. Заблудилась где-то между Веной и Зальцбургом, написала профессору дружеское письмо: утомилась стирать носки, завязывать шнурки и листать ноты гению – будет строить свою карьеру. Зла не держит, но лишний раз беспокоить её всё же не надо.
– Ах, вот как, зла она не держит! – бурчал Борис, – а добра ты тоже не помнишь? А кто тебя, добрую, так выучил, что ты теперь можешь в Вене концерты давать?
Сперва – сразу после исчезновения Светланы – профессор задумал жениться на певице Марине, с которой выступал уже много лет. Та была ярка, сильна, остра на язык — привлекала внимание, будоражила воображение творческого человека, – но как раз в этом-то и таилась опасность. Предложи эдакой диве собрать по квартире ворох грязных носков – что она скажет? Возможно, Марина вполне успешно справилась бы с задачей, но профессор не желал рисковать.
– Нет уж, теперь я буду умнее, – сказал себе Борис, пытаясь завязать скользкие шнурки на старой зимней обуви. – Женюсь на самой невзрачной и хозяйственной девушке! Женюсь на Жене!
Пальцы его, только что – на репетиции – с немыслимой быстротой и точностью порхавшие по клавесинной клавиатуре, в данный момент категорически отказывались заниматься прозаичной и низменной деятельностью. Профессор кое-как запихнул непокорные верёвочки внутрь ботинок и пошёл к метро, неловко загребая ногами свежий вечерний снег.
— Да подумаешь – чёлка идиотская, – размышлял он вслух, осторожно пробираясь вдоль канала по бугристому льду и заставляя остальных прохожих испуганно ускорять шаг, – девушка очень даже милая, не акула какая-нибудь. В Вене играть никогда не будет.. Приодеть, причесать... Кажется, она мне давно нравится, но я об этом до сих пор не задумывался!
Вечером он позвонил Жене и включил свой самый бархатный голос:
– Евгения, я попрошу вас ассистировать на моём концерте в следующую субботу.
"Вы избраны королевой бала!" – услышала Женя.
– Хорошо, Борис Иванович, я согласна, – ответила девушка сдержанным – истинно королевским – тоном, хотя сердце её заколотилось от восторга.
– Помните, Евгения: очень важно будет правильно разложить ноты, проверить все странички, – строго сказал профессор.
– Я всё сделаю, – твёрдо пообещала студентка.
Профессора Женя боготворила. Собственно говоря, не попади она по контрамарке своего захудалого музыкального училища на его сольный концерт – поступила бы в институт на логопеда. Хорошая специальность — денежная, спокойная. Но в голову Жени проник и навек впечатался злокозненный ми-бемоль мажор.
Она мечтала стирать его носки. Чувствуя запах запущенного тела, Женя не воротила нос – наоборот! – мечтала обнять источник. Отмыть в ванне с душистой пеной, любовно застегнуть пуговицы на отглаженной белой рубашке. Купить ему, дурню, наконец-то, ботинки на липучках.
На ужин она сварганила бы что-то вкусное, уютное – нежный крем-суп из мякоти пузатой оранжевой тыквы, пышные оладьи с брусничным вареньем. Готовить Женя совершенно не умела, но была уверена: по такому случаю – мигом научится.
Накануне концерта у неё тряслись руки. Быть ассистентом органиста – адский стресс. Стоя за спиной музыканта, помощник следит, какой такт в данный момент играет исполнитель. Иногда странички приходится листать очень быстро – и одновременно с этим нужно успевать замечать в нотном тексте торопливо начириканные пометки музыканта о смене тембра органа. Горе ассистенту, который случайно включит громоподобное Tutti в момент, когда должно звучать нежное соло флейтового регистра.
"Главное – это проверить, в каком порядке разложены ноты!" – думала Женя, засыпая в крошечной, вылизанной до блеска комнатке общежития. Всю ночь ей снился бесконечный бег по тёмным запутанным лабиринтам — она мчалась, звала на помощь и не могла отыскать вход в зал, где должна помогать любимому педагогу.
Перед сольным выступлением Борис всегда нервничал. Стоял на балконе рядом с инструментом, пытался унять дрожь в руках. Он знал, что все неприятные ощущения пройдут после первого аккорда, но злился, что примостившаяся позади на органной скамье девушка может уловить его состояние неуверенности и легкой паники. Профессор любил казаться сильным, спокойным и загадочным – особенно перед женщиной, которую он всерьёз рассматривал в качестве потенциальной укротительницы своих грязных носков.
У Жени от ужаса кружилась голова.
— В токкате перевернуть страницу и сразу выдернуть регистры три, пять и восемнадцать, – мысленно повторяла она, наблюдая, как быстро наполняется слушателями просторный зал лютеранской кирхи, — в фантазии не забыть включить тремулянт!
Когда начался концерт, волнение лишь усилилось. Женя поняла, что едва успевает одновременно следить за стремительным бегом фуги и нащупывать на инструменте нужные кнопки и рычаги. У неё пересохло во рту, голова кружилась от мощного рёва органных труб.
Профессор впал в трансовое состояние – ритмично тряс длинными седеющими кудрями, хрипло шептал какие-то диковинные слова. Все его конечности двигались слаженно и точно. Там, где Женя ошибалась, он молниеносно исправлял ситуацию — выдёргивал или задвигал нужный регистр, не останавливаясь и не обращая внимания на помощницу.
К концу концерта Женя немного расслабилась — всё шло гладко, самые сложные произведения были позади. Но беда, как известно, всегда приходит в самый неожиданный момент. В финальной пьесе ноты не были склеены – их нужно было постепенно сдвигать влево. Выключая язычковый регистр, Женя рукавом свитера зацепила последнюю страничку хоральной прелюдии – нотный лист слетел с подставки прямо на педальную клавиатуру. Женя открыла рот в беззвучном визге. На секунду ей захотелось броситься с балкона вниз головой.
Профессор продолжал играть как ни в чём не бывало, – даже крошечной паузы не сделал. Женя пыталась подобрать злосчастную бумажку но она, как в страшном сне, лишь улетала, проваливалась ещё глубже под органную педаль...
После заключительной речи пастора и оваций музыканты по традиции пошли отмечать событие – глубоко в недрах церкви для этой цели была запрятана специальная тайная комнатка.
Женя тихо ревела. Кто-то добрый – кажется, Чжао, а может, Хуа, – не спрашивая о причине рыданий, плеснул ей коньяка в чашку с горячим чаем, но слёзы по-прежнему текли безостановочно.
– Женечка, почему ты плачешь? Что случилось? – ласково спросил Борис, внезапно переходя на "ты". Он наконец-то дослушал восторженные поздравления от коллег и студентов. Шнурки на органных туфлях маэстро, как всегда, неприкаянно болтались. Женя, медля с ответом, присела на корточки и начала их завязывать.
– Борис Иванович, я так виновата перед вами, – всхлипывала она.
– Ты о чём? – спросил он, притворяясь озадаченным.
— Ну, как же, я уронила ноты...
– Ноты? Не помню. Вроде бы всё прошло гладко.
– Вы не заметили, что одной странички не хватает? Неужели вы все произведения знаете наизусть?!
– Женечка, милая, я играю этот репертуар всю жизнь. Плох и скучен тот концерт, на котором не улетела нотная страничка. О чём мы с тобой будем вспоминать на старости лет, как не об этих маленьких приключениях?
– Вы и вправду на меня не сердитесь? – Женя всё ещё не могла поверить в своё счастье: её не собирались прогонять.
– Как я могу на тебя сердиться? – профессор нежно обнял её и слегка привлёк к себе, вызвав завистливые вздохи других студенток. – Ты только что виртуозно выполнила то, что я делать так и не научился – завязала бантиком эти проклятые шнурки! Ты так нужна мне, дорогая Женя! Прошу тебя, будь рядом со мной всегда, пообещай ронять мои ноты и впредь...