Это была, вероятно, самая злая зайка в мире. По крайней мере, я никогда до тех пор не подозревала, что обычный декоративный пушистик – лупоглазая плюшевая игрушка – может обладать таким невыносимо гадким характером.

Опыт общения с кроликами у меня был, и немалый, но все мои предыдущие знакомцы оказывались обычными мирными газонокосилками. Все, но не наша Краля.

Крольчонка я купила на Кондратьевском рынке. Ему была уготована почетная роль терапевта для моего младшего сына, тяжело переносившего переезд в центр города после вольной деревенской жизни: я всегда свято верила, что для детей нет ничего полезнее общения с природой.

Живности у нас всегда хватало: собаки, волнистые попугайчики, мышка-песчанка, но Паша мечтал прижать к себе именно кролика – маленького и беззащитного пушистого зайку, которого можно будет гладить и кормить морковкой.

Мы только-только переехали в мрачную и сырую квартиру на Васильевском острове и находились в глубоком шоке от содеянного. Паша, за всю свою восьмилетнюю жизнь никогда не нюхавший питерских дворов-колодцев, начал ощутимо сдавать.

Я купила нашего страшного зверя у весьма подозрительного продавца и втайне опасалась, что в итоге он вырастет размером с хорошего кабана: когда приобретаешь животное неизвестно у кого, всегда приходится готовиться к худшему.

Но зайка не очень стремилась запугать всех размерами. Маленький черный комок шерсти, из которого по бокам торчали бессмысленные глаза-бусины, обладал, как выяснилось, нравом вздорным и недружелюбным.

В первый раз Краля показала характер, когда мы вывезли её на прогулку за город. Она с удовольствием паслась на травке у озера, но, когда мы попробовали ее поторопить "на ручки" - пора было идти на обратную электричку – тут-то мы и пожалели, что не назвали наше приобретение Фурией. Крошечная зайка, не желающая возвращаться в переноску, взвилась в воздух навстречу нам со звуком, представлявшим собой нечто среднее между хрюканьем и гавканьем. На электричку мы в итоге опоздали.

С тех пор так и пошло: если Кралю что-то не устраивало, она показывала зубы. Кусалась не очень больно, но тот, на кого она нападала, гарантированно получал предынфарктное состояние и заикание минут на десять, – настолько внезапными и яростными были ее атаки.

Гладить и причёсывать Кралю мог только Паша, мой младший сын. Я – даром что строила из себя знатока поведения животных – боялась даже издали закинуть морковку в кроличью клетку.

На Пашу Краля тоже иногда фырчала, но, в целом, относилась к нему гораздо более благосклонно, чем ко всему остальному человечеству. Ему было позволено менять сено в клетке и даже – в исключительных случаях – совершать над зайкой экзекуции в виде стрижки или мытья в ванной.

Когда Краля окончательно подросла, она начала наводить свои порядки и в собачьей стае. Наши далматины, которые принципиально плевали на всех, предпочитали даже просто мимо надежно запертой кроличьей клетки ходить "по стеночке" и скромно отворачивали морды при взгляде на кролика. Вероятно, им было стыдно бояться, но поделать с собой они ничего не могли. Злая зайка ухитрилась запугать всех.

Когда мы, не выдержав сложностей городской жизни, вновь приобрели деревенский дом, Краля получила в свое полное распоряжение девять соток некошенной сныти. Естественно, она моментально настояла на том, чтобы перемещаться максимально свободно - из клетки, будучи на улице, моментально сбегала. Быстро усвоив границы, в летние дни крольчиха обитала во дворе круглосуточно. Если на участок случайно проникали чужие коты или бездомные собаки, больше они никогда не повторяли свою ошибку. Краля охраняла территорию почище любой кавказской овчарки. Два килограмма чистой черной ярости – и нам не нужно было даже строить забор.

Реально потерялась она лишь однажды. Да и то – не потерялась, а была похищена. Паша уехал отдыхать на море, и Краля моментально распоясалась: начала иногда высовывать любопытную морду из-под наших ворот. Сосед-фермер, рассчитывая срубить с нас вознаграждение за поимку, проезжая мимо на машине, ухватил кролика за уши и закинул в салон машины...
Дальше вы, конечно, понимаете: вернули ее, как в рассказе О'Генри, – заикаясь и умоляя принять вместе с ней всевозможные продукты фермерского хозяйства. За несколько часов наша зайка успела перекусать всю семью похитителя.

Паша соорудил для Крали во дворе домик от дождя, но крольчиха предпочитала сама рыть норы и укрывалась в них в любую погоду. Как-то раз мы выставили на улицу старый диван, намереваясь отнести рухлядь на помойку, но наша королева тут же облюбовала его себе под трон и не разрешала никому покушаться на свою собственность. В жаркие дни она валялась на диванчике, вытянувшись во всю длину, как кошка.

Когда наступали холода, мы силой загоняли Кралю в дом. Пусть ты и самый злой кролик на свете, но нас много и мы большие – всех не перекусаешь. В комнате сына крольчиха достаточно мирно и тихо сидела в своей клетке и жевала сено, не пытаясь вырваться на свободу.

С годами крольчихин нрав немного смягчился, и Паша мог, не опасаясь за свои конечности, постоянно гладить кролика, сидя за компьютерным столом. Шерсть зверюшки понемногу седела, из чёрной превращаясь в серебряную.

Ушла наша Краля быстро и тихо – в один жаркий августовский день начала часто дышать – и вдруг обмякла.

На могиле сын водрузил памятник - вырезанные из куска фанеры длинные заячьи уши.

Наши жизни так плотно переплелись, что даже спустя два года после её ухода, я нет-нет, да и разделю банан или яблоко на две половинки – эту съем я, а этой надо угостить нашу злюку: она такие любит. Ох, да.