— Значит завтра, — Лёвка посмотрел на часы, — а, нет, уже сегодня. Мам, в общем, бери только самое необходимое, — он поцеловал Марину в макушку. — Всё. Я спать. Целый день на ногах. Устал, сил нет.

Хлопнула дверь его спальни, и через две минуты донеслось негромкое посапывание.

Марина всё ещё сидела в оцепенении. Она старательно отводила взгляд от ключей, которые сын оставил на столе. Потом встала, убрала хлеб в хлебницу, хотя в теплой кухне он успел порядочно зачерстветь.

«Ну вот, — в сердцах сказала она, — теперь только на гренки сойдет». Потом осторожно, чтобы ненароком не задеть ключи, Марина взяла Лёвкину тарелку, смахнула остатки недоеденной картошки в мусорное ведро и снова села. В голове от всего услышанного больно стучал молоток.

Стало невыносимо холодно, хотя термометр, затерявшийся среди декоративных тарелочек, которыми была увешана почти вся кухонная стена, показывал двадцать пять градусов. Марина потрогала батарею и чуть не обожглась. Дрожащими руками она сорвала с пачки целлофановую обёртку, скомкала. Вытащила сигарету и, подпалив зажигалкой ноготь большого пальца, нервно закурила.

Левочка не любил, когда мать курила на кухне, но сейчас никакие сокровища в мире не могли её заставить выйти на балкон или хотя бы приоткрыть окно. Жадно затягиваясь, Марина как будто вновь пропускала через себя весь разговор с сыном, вернее его монолог, от которого она просто потеряла дар речи.

И вдруг изнутри, поднимаясь от живота, застревая в горле, её стали душить беззвучные рыдания.

...Много лет назад, спасая себя и сына от войны, голода и холода, Марина приехала в этот огромный город, который знать-не знал о её существовании. Он встретил её яркими витринами, вечно спешащими неприветливыми прохожими и громко хлопающими дверьми. «Нет, учителя не нужны!», «Без прописки не берем!», «Ах, у Вас ребенок!», «Понаехали!»

Вечером, пряча от Лёвки красные глаза, она готовила сыну «королевские гренки».

— Мам, а ты не будешь? — вгрызаясь в хрустящий сухарик, спрашивал сын.

— Лёвочка, я же не ем так поздно. Ведь ты не хочешь, чтобы мама была толстая и некрасивая.

— Ты и так красивая, — шумно отхлебывая чай из большой кружки, отвечал он.

А потом опять с утра начинались поиски работы.

Весь день Марина безуспешно обивала пороги школ, детских садов, магазинов. Изучала записки на столбах, обводила карандашом объявления в газетах. Но все попытки заканчивались металлическим: Не требуется!

Жестяная конструкция с гордой вывеской «Цветочный салон «Эдем» стояла на обочине, обвеваемая всеми ветрами. Даже утяжелитель, прикрученный снизу к целлофановой шторке, имитирующей дверь, не спасал ситуацию. Марина, натянув на голову капюшон и укутавшись в шарф по самые глаза, прошла мимо. Но, сделав пару шагов, обернулась. Так и есть: на стене «Эдема», угрожая в любую минуту сорваться и безвозвратно улететь в заоблачные дали, было пришлёпнуто объявление:
«Требуются флористы». Марина решительно развернулась, вспомнила всё, что знала о флоре, включая древнеримскую богиню цветов и полевых плодов (вот где пригодились лекции по античной литературе!), тщательно вытерла ноги о промокшую насквозь картонку, игравшую роль дверного коврика, и вошла.

Выражение «если есть рай на земле, то он должен выглядеть именно так» обрело для Марины вполне реальные, осязаемые формы. В крошечном помещении, где двоим было тесно, вдоль стен стояли ведра с цветами: розы, укутанные в газету, подвявшие гвоздики. Праздничное настроение создавали стойкие хризантемы, осыпающиеся ярко-желтыми лепестками на пол, устланный бывшим в прошлой жизни зелёным ковролином. Посреди этого великолепия на низеньком табурете сидела грузная женщина, замотанная в серый платок из козьей шерсти (такой в детстве Марина видела в бабушкином шкафу). Над крошечной электрической плиткой женщина грела руки в перчатках с обрезанными пальцами.

— Я по объявлению, — как можно увереннее произнесла Марина.

Женщина недоверчиво окинула взглядом хрупкую фигуру посетительницы, которая в бесформенном пуховике казалась, вообще, дюймовочкой.

— А опыт работы есть? — сиплым голосом поинтересовалась она и, достав из кармана куртки смятый платок, громко высморкавшись, объяснила:— Гриппую.

— Да, конечно, — бодро ответила Марина, которая в далёком детстве, гостя у бабушки, любила собирать полевые цветы. Она охапками ставила их в трёхлитровые банки, занимая весь стол на веранде. Бабушка ворчала, потому что очень скоро к аромату свежескошенной травы примешивался стойкий запах гниющей воды. Так что опыт работы с растениями у Марины был!

Хозяйка райских кущей — а это была она — вкратце изложила свои требования: не опаздывать, не отсутствовать, клиенту в первую очередь предлагать неликвид. Заметив Маринино удивление, сказала беспечно:

«Тут лампочка тусклая. Ничего не заметят, не бойся! — и продолжила: — Зато зарплата стабильная, плачу каждый день. И бонусы с продаж».

Стараясь выглядеть спокойной, Марина, которая еле сдерживала эмоции, поинтересовалась:

— А когда можно будет приступать?

— Да вот прямо завтра с утра и приходи.

Домой Марина не шла — летела. По дороге сосчитав последнюю мелочь, зашла в ларёк у дома. Продавщица, которая знала в лицо всех постоянных покупателей, спросила:

— Вам хлеба и молока, как всегда.

— Нет, не только! — гордо ответила Марина. — Мне вафельный торт и шоколадку. Вот эту! — она показала пальцем на батончик, который, если верить рекламе, мелькающей в телевизоре, обещал райское наслаждение.

Продавщица недоверчиво хмыкнула, но уложила продукты в пакет. А Марина синими пальцами высыпала монетки на прилавок.


— Лёвушка, я дома! — радостно закричала она с порога.

— Мариночка, неужели вы с хорошими вестями? — вышла ей навстречу хозяйка — старушка, у которой они снимали угол.

— С отличными, тёть Маш! Ставьте чайник, будем пировать.

Сын с ужасом и восторгом смотрел на пакет со сладостями.

— Мама, ты что? — округлив глаза, прошептал он.

— Все отлично, сыночек! Мама нашла работу, — она поцеловала его в макушку.

Потом был самый роскошный, самый вкусный ужин в жизни Марины. Вафельный торт, обсыпанный орехами, был разрезан на множество кусочков. Тётя Маша по случаю праздника презентовала ежевичное варенье. И они почти до полуночи сидели в кухне, пили чай, хрустели вафлями, разговаривали. А Лёвка медленно, откусывая крохотные кусочки, закрыв глаза, ел шоколадку, стараясь как можно дольше держать ее во рту, продлевая райское наслаждение.

По вечерам после работы Марина тихонько, чтобы не напугать сына, выла от боли, пытаясь привести в чувство распухшие, покрытые волдырями, обмороженные руки.

— Деточка, вы совсем себя не бережёте, — причитала старая хозяйка, подливая в миску горячей воды.

— Ничего, тёть Маш, — стиснув зубы, шептала Марина, — главное, чтобы у Лёвочки всё было.

И у него, впрямь, было всё. На Новый год — настоящая ёлка с гирляндой, которую они с мамой клеили по вечерам, и подарками от настоящего Деда Мороза. На день рождения — самые настоящие ролики со всей амуницией. Лёвка под присмотром бабы Маши выходил во двор в шлеме и наколенниках, учился кататься, падал, поднимался. Даже когда больно, до крови расквасил нос, не проронил ни слезинки.

...Марина принесла альбом с фотографиями. Вот она с сыном: щекастый, большеглазый, с не по-детски серьёзным взглядом. А здесь они втроём...
Тетя Маша… Человек, без которого они не выжили бы в этом огромном городе.

...Потом у Марины появилась подработка. Дальний родственник, в прошлом перспективный инженер, мастер — золотые руки, начал шить женскую обувь. Да не простую, а модельную, с надписью «Made in Italy». Чёрные элегантные туфельки на тоненькой шпильке — мечта, да и только. Каждый понедельник, в свой выходной, Марина с сыном при полном параде выходила из дому с большой сумкой, в которую без труда помещались две пары женских туфель, и по заранее продуманному маршруту отправлялась то в школу или детсад, то в поликлинику — туда, где была наибольшая концентрация женского рабочего персонала. И начиналось:
«Ой, девочки, муж работает на совместном предприятии. Им зарплату выдали итальянскими туфлями. Вот последняя пара осталась. Размерчик никому не подойдет?» Золушки разных мастей и конфигураций выстраивались в очередь. Каждой хотелось, если не купить, то хотя бы на секунду окунуться ножкой в шик далекой, тогда ещё недоступной заморской жизни.

И если у своенравного Меркурия в этот день было хорошее настроение, то после удачной сделки начинающие коммерсанты направлялись кутить в близлежащий парк: покупали себе по мороженому в стаканчике и ели, сидя на лавочке.

— Мам, правда, мы это заслужили?! — болтая ногами, всякий раз радостно спрашивал Лёвочка.

— Ещё как заслужили, — смеялась Марина, целуя сына в вихрастую макушку.

Через два года, когда Марина сообщила тёте Маше, что подыскала себе отдельную квартиру, у старушки случился нервный срыв.

— Я всё понимаю, Мариночка. Вы молодая, вам надо устраивать свою жизнь, но как же я без вас, без Лёвушки?

Ещё тяжелее было сообщить о решении сменить работу Далиле Самсоновне, хозяйке цветочного салона.

За это время «Эдем» разросся до масштабов элитного бутика с солидной клиентурой, и отпускать Марину, которая умела найти подход даже к самому взыскательному покупателю, не входило в ее планы. «Доработаешь до августа, пока я найду тебе замену». Потом август перенесли на декабрь… Потом...

… «Фу»,— Марина, как липкую паутину с лица, жестом смахнула неприятное воспоминание.

Посмотрела на часы: второй час ночи. Спать пора. Но в раковине все ещё немытые тарелки. Привычка не оставлять на утро грязную посуду закрепилась ещё со времён, когда они с сыном жили у тёти Маши. И хотя с тех пор Марина сменила, даже трудно вспомнить, сколько съёмных квартир и давно была сама себе хозяйка, однако оставлять в раковине даже единственную чашку считала недопустимым. Нет, она не была патологической чистюлей! Просто ничто не должно нарушать с утра идиллию, которую дарит чашка крепкого дымящегося кофе.

Марина вышла в прихожую, прислушалась. Лёва крепко спал. Она прикрыла кухонную дверь и, стараясь не шуметь, начала мыть посуду.

... Левочка учился во втором классе. Всё сам, всё сам! Сам — в школу, сам — из школы, сам разогреет, сам выучит, сам — на плавание, сам — на бокс, когда стали обижать во дворе… Вечером у Марины хватало сил только на то, чтобы дойти домой. Пару раз она даже чуть не проспала свою станцию — пришлось протискиваться через стену заполняющих вагон метро пассажиров.

Но выходные принадлежали им обоим. Они отсыпались до полудня, готовили вместе завтрак, болтали обо всём, что накопилось за неделю, делились секретами и клятвенно обещали никому не рассказывать.

А после вдвоём шли на рынок: недалеко, всего две остановки. Зимой — спортивным шагом, чтоб согреться, а в теплую погоду — неспешно, разглядывая вывески, вполголоса обсуждая особенно колоритных прохожих.

На рынке они закупались на целую неделю. И ответственным за список, конечно, был Лёва. Дома он старательно, подробно записывал чего и сколько нужно купить. Это даже был не список, а настоящий путеводитель по рынку. У Лёвочки была фотографическая память, и он записывал товары в той очередности, в которой располагались прилавки. На рынке он вынимал список из кармана, разворачивал с важным видом и сам просил продавца взвесить, отрезать, уложить в отдельный пакет.

— Ну, что, сынок, всё купили? — спрашивала Марина.

— Мам, тут ещё один пункт остался, — всякий раз, хитро улыбаясь, отвечал Лёва.

— Какой пункт?

— Мы конфеты чуть не забыли.

— Их же не было в списке, — очень искренне удивлялась Марина.

— Как же нет, когда они есть! — и Лёвка демонстрировал матери пункт под названием «Шикаладные канфеты».

— От них же зубы портятся, — пыталась сопротивляться Марина.

— А без них портится настроение. А ты сама говорила, что хорошее настроение — залог успеха.

Против этого железного аргумента возражать было бессмысленно.

В самом конце рынка, даже немного на отшибе, располагался небольшой магазин, который предлагал «Товары для дома по доступным ценам». Марина часто поглядывала в его сторону.

— Зайдем?! — решилась она на этот раз.

Левка, обожавший расширять «географию путешествий», согласился с радостью.

В магазине стоял едкий синтетический запах моющих средств, пластиковой посуды, резиновых ковриков ядовитых расцветок. Продавец, занятый игрой в тетрис, вскользь взглянул на посетителей и вернулся к своему занятию. Он безошибочно угадывал потенциальных покупателей и тех, кто «просто посмотреть».

Стараясь ничего не задеть, Марина с сыном бесшумно проходила через узкие проходы между прилавками и вдруг замерла. На верхней полке яркой шеренгой стояли кастрюли. Марина с восхищением разглядывала эту красоту и внезапно, неожиданно для себя, сказала: «Молодой человек, можно вас на минуту?»

Реальный возраст «молодого человека» был надёжно замаскирован упитанными небритыми щеками. Он недовольно отложил игрушку, и подошёл, на ходу одёргивая свитер, который был ему откровенно мал в области живота.

— Вот эту, пожалуйста, — произнесла Марина, указав на товар.

Продавец, пыхтя, снял с полки небольшую кастрюлю, смахнул рукавом пыль с крышки и передал Марине.

Снаружи синяя, внутри ослепительно-белая. В меру тяжёлая. Как раз на две, даже на три порции. А почему бы и нет? Марина ещё молодая. На неё многие заглядываются…

Тут продавец назвал цену, и Марина от неожиданности чуть не выронила свою «мечту».

— Спасибо, — она вернула кастрюлю и поспешила с сыном к выходу.

Дома, пока Марина готовила ужин, Лёвка не унимался.

— Мам, а зачем тебе ещё одна кастрюля? Вон их у нас сколько.

Марина задумчиво обвела взглядом крошечную кухню. Вот оно её «богатство», которое перешло к ней в комплекте со съёмной квартирой: облупленная эмалированная кастрюля — вся в трещинах и ржавых сколах, алюминиевая — с таким выпуклым днищем, что больше напоминала куклу-неваляшку, и почерневшая от столетнего нагара сковорода без ручки.

— Лёв, она была такая красивая. Такая синяя! А крышка… Стеклянная, прозрачная… Представь, заходишь на кухню, а на плите синяя кастрюлька… И сразу радостно, как весной.

Разговор этот вскоре забылся. Но как-то, когда они в очередной раз пошли за покупками, Лёвка вдруг сам потянул Марину в тот магазин.

— Мам, ну давай зайдём, — канючил он, — просто посмотрим.

— Что там смотреть, Лёвушка?! Там даже игрушек нет.

— Ну, маам!

В магазине Лева подбежал к продавцу.

— Молодой человек, — звонко прокричал он, — покажите нам ту синюю кастрюлю.

— Лёва! — одернула сына Марина.

Продавец недоверчиво посмотрел на малолетнего покупателя:

— Синюю, говоришь?! А деньги у тебя есть?

Лёва похлопал себя по карману красной курточки, в которой зазвенела мелочь. Марина от неожиданности встала, как вкопанная.

Прижимая кастрюлю к груди её сын подошёл к кассе. Он вывалил из карманов все свои сокровища и гордо, по-мужски, посмотрел на растерянную Марину. Продавец минут пять, чертыхаясь, подсчитывал детские сбережения и вдруг ехидно сказал:

— Тут рубля не хватает!

— Как не хватает? Ведь в прошлый раз она стоила… — Левочкин подбородок предательски задрожал.

— Так это в прошлый раз. Всё дорожает, — продавец понес кастрюлю обратно.

— Подождите! — Марина раскрыла кошелёк и добавила недостающий рубль. — Мы её покупаем.

Всю дорогу Лева молчал, только иногда украдкой смахивал слёзы. А дома его прорвало:

— Так неправильно! Я хотел купить сам. У меня ничего не получилось!

— Все получилось, сынок, — Марина попыталась прижать его к себе.

— Нет! Нет! — рыдал он от обиды и несправедливости.

… Марина зачем-то достала из кухонного шкафа ту самую кастрюлю, до блеска протерла полотенцем стеклянную крышку и снова убрала на место. Спать совсем не хотелось. Она взяла сигареты и вышла на балкон. После душной кухни морозный воздух был очень кстати. Было свежо и совсем не холодно. Одинокие снежинки кружились в свете фонарей. Марина курила, облокотившись на перила и смотрела сверху на город, который жил своей особой, ночной жизнью, подмигивая предпраздничными огнями редким автомобилям и влюблённым парочкам, потерявшим счёт времени. Этот город всё-таки принял её и даже стал родным.

Лёвка, её гордость, вырос. Он успешный пластический хирург. Даже Маринины подруги, которые знали его почти с пеленок, сейчас робеют перед ним и стараются застегнуться на все пуговицы до подбородка, ибо все изъяны несовершенного женского тела, которые дамы маскируют при помощи всяких навороченных ухищрений, видны ему насквозь.

Снегопад усиливался. Марина потушила сигарету и вернулась на кухню. Взяла ключи, повертела их в руках. У неё было навязчивое ощущение, что она что-то забыла. Ах, да! — вспомнила она. Включила телефон и написала коротенькое сообщение.

В ту же минуту на другом конце города оглушительно тренькнул телефон.

— Сколько раз я просил выключать его на ночь, — сонно проворчал Верин муж.

— Прости, — виновато забормотала Вера.

— Прости, — передразнил он, — наверное, опять твоя чокнутая подруга. А я теперь уснуть не смогу.

Вера высунула руку из-под одеяла и взяла с тумбочки телефон. Повернувшись спиной к мужу, она открыла сообщение и тут же взвизгнула.

— Ещё одна ненормальная! Ну что там случилось?!

— Маринкин сын, её Лёвочка … Он ей квартиру подарил!

— А, ну молодец, — зевнул Верин муж и тут же заснул.