— Перспектив у меня – почти по нулям, это надо признать, – сказала Аня. Она умела быть беспощадной к себе и немного гордилась своей честностью.

– Нет, что ты, не хорони себя! Ты шикарная женщина, – сказала ей Оксана, подруга с двадцатилетним стажем. Почти родная сестра.

– Да не польстится на меня уже никто, Оксанчик. Могли бы польститься — давно бы уже... – она подняла стакан с грушевым сидром. – Накануне моего тридцатидевятилетия давай выпьем за осознание крошечности моих перспектив. Знаешь, я тут узнала, как это красиво называется: оккиолизм!

– А я лично верю, что у нас всё веселье ещё впереди! Нечего себя хоронить! Давай гадать? У меня с собой как раз книга есть.

Оксана покопалась в объёмной сумке, до отказа набитой исключительно вещами первой необходимости – и извлекла на свет божий маленький томик Цветаевой.

Гадали они обычно так: брали книгу, загадывали страницу и строку. Прочитанное интерпретировали в зависимости от степени опьянения, достигнутой к моменту гадания.

— Ну, что ж, страница сто тридцать два, строка семь сверху, – сказала Аня.

Оксана полистала книгу и сокрушённо поджала губы. Немного подумала — не соврать ли, не открыть ли втихаря другую страничку? Потом всё же осторожно сообщила:

– Нет такой строки, Ань. Тут чистый лист...
– Ну вот, что и требовалось доказать, – Аня подняла руку, подзывая официанта, – нет у меня перспектив с кавалерами, это уже очевидно... Давай-ка выпьем за пустоту и отсутствие переспектив.

— Как ты завтра собираешься отмечать днюху? – спросила Оксана, торопясь увести разговор от опасной темы – впрочем, ответ она знала заранее.
– Никак. – Аня пожала плечами. Она не любила застолья, гостей в свою любовно обустроенную квартирку пускала редко.

В метро ехали молча. Каждая думала о своём. Оксана уже забыла про неудачное гадание и вела напряжённый мысленный диалог с упрямой дочерью, грозившейся бросить факультет английской филологии. Свободным фотографом решила сделаться, дура... Как бы её урезонить? Какие доводы привести?

И мужа стремительно превращавшегося в диванного колобка, следовало бы заставить заняться хоть каким-то спортом... Все отбились от рук, за всеми нужен присмотр.

С близкими всегда так: ты тщательно, продуманно холишь и вылизываешь их, как слепых щенят, а те, едва отрыв глаза, спешат расползтись в разные стороны из безопасного логова...

Аня легко считывала мысли подруги. Какое-то время она тоже думала о тупом подростковом выпендрёже своей крестницы Евы, дочери Оксаны, затем переключилась на собственные воспоминания.
...Как-то быстро всё пронеслось, это совершенно неправильно. Мы не так с тобой договаривались, обманщица жизнь!

Аня работала хормейстером с большим детским коллективом. Репетиции, конкурсы, поездки... Работа была выбрана по любви, – а вот настоящей, обычной любви до тридцати девяти лет, увы, так и не случилось.

Вроде и были в её биографии какие-то мальчики, потом юноши, а позже – серьёзные бородатые мужчины, но всё это было – не то, не то...

Например, последние кандидаты, найденные на солидных сайтах знакомств: один придерживался неприемлемых для Ани политических взглядов, другой – не знал и не хотел знать, кто такой Гайто Газданов; третий после первого же свидания пригласил Аню на какие-то подозрительные эзотерические танцы, где толпа людей с безумными глазами в экстазе металась по залу и выкрикивала "Омммм!"; Аня выдержала ровно полчаса и сбежала, едва лишь кавалер ускакал от неё в беснующемся хороводе на другой конец зала.

Да и Аня была, если говорить начистоту – не та: никого так и не зацепила, не вызвала желания вывести отношения на новый уровень. А ведь красивая женщина: медно-рыжие волнистые волосы, отличная фигура.

Наверное, ей было слишком комфортно одной: спокойный налаженный быт в доставшейся от бабушки квартирке. Махровый халат. По вечерам – видеолекции по психологии, хорошие книги и фильмы. Никаких котов – Боже упаси! Ей и без чистки лотка всегда есть, чем заняться.

После той встречи с Оксаной Аня вернулась домой какая-то притихшая, придавленная. Всю жизнь она считала себя свободной от любых суеверий, но чистый лист в томике Цветаевой внезапно напугал её своим непреклонным решением.

Аня выполнила привычные процедуры – душ, вечерняя гимнастика, массаж лица. Выпила смузи: сельдерей, грейпфрут, базилик. С наслаждением прилегла на мягкий диванчик и наконец-то открыла ноутбук. Лениво пробежалась глазами по новостям.

Все друзья в своём репертуаре: Лара увековечивает смешные позы своего хомяка-толстощёка, Ирина — бесконечно фотографирует дачные пионы, у Лены — концерт за концертом, и афиши красивы – загляденье.

Следующей картинкой на экран выскочил какой-то ужас: лицо маленького ребёнка с разорванной пополам верхней губой. Страшная зияющая расщелина, доходящая до носа. Раскосые глазки, бессмысленно-обречённый взгляд... Аня дёрнулась и вскрикнула: как же можно столь страшное – на всеобщее обозрение?! Таких несчастных детей нужно прятать, обязательно прятать от чужого взгляда! Аня вскочила и в волнении заметалась взад-вперёд по комнате. Немного пришла в себя и взглянула ещё раз: ну, кто бы сомневался: это новости от Вероники, которую в последнее время переклинило на помощи сиротам из детских домов.

— Да сколько же можно этот ужас постить? – Аня рассердилась, рука потянулась пролистнуть, скрыть кошмарное фото. Подумала: "Кто ж станет их усыновлять? Я бы – ни за что."

Задремала она с невыключенным светом. Сны снились странные. Девочка с заячьей губой дёргала Аню за руку, подпрыгивала и говорила, с усилием выдавливая согласные:

– Мам, мам, а ттттты мне ккккупишь кккккуклу? В оггггггггганжевом пппплатье?

С утра она вновь залезла на страничку Вероники – так рука сама тянется потрогать, поковырять подживающую ранку.
С утра малышка не показалась ей такой уж жуткой.

– Ну, подумаешь — заячья губа. Это сейчас за полчаса зашьют! — сказала Аня вслух. – Глаза вот только странненькие. Это, наверное, тот самый синдром... Где лишняя хромосома...

Через десять минут осознала: она гуглит информацию об усыновлении.

Разум в эти дни постоянно бубнил:

– Ты что, блаженная, творишь, а? Зачем записалась на курсы приёмных родителей? Зачем собираешь справки? Ты подумай, подумай, какой груз собираешься на себя повесить.
Иногда он говорил так:

— Ну, хорошо, хорошо, так уж и быть, бери, но зачем тебе непременно понадобился ребёнок с синдромом и заячьей зубой? Она же не заговорит никогда! Даже мамой тебя не назовёт!

Но Аня не слушала. События разворачивались стремительно, никаких препятствий не возникало.
Разобравшись с формальностями, она поехала на Сапсане в Москву — знакомиться с дочерью.

Пожилая нянечка вынесла девочку в розовом одеяльце.

— Забирай свою лапушку, добрая ты душа, – прошептала она мягко, чтобы не напугать ребёнка. — да неси осторожненько, она пока ничего не умеет, даже головку плохо держит. Чистый лист.

Аня бережно и растерянно приняла девочку на руки и замерла от нежности, вглядываясь в крошечное личико. Ничего ужасного в малышке не было – недостаток вживую смотрелся, скорее, трогательно. Мягкий зайчишко, как же тебе, наверное, тяжело без мамы!

В опеке Ане поведали, что мать Алины отказалась от дочери не из-за тяжёлых жизненных обстоятельств – наоборот: обеспеченный, благополучный муж поставил жёсткие условия: "В моей семье – без уродов!" Мать плакала, отказываясь от ребёнка, но выбор сделала в пользу мужа.

"Ну и отлично! – думала Аня, с восторгом рассматривая тихо сопящую крошку, – это же моя дочь! Моя! Мне всё в ней нравится!"
Губу — и правда – легко зашили; даже шрамика почти не осталось. Годовалая девочка, до того питавшаяся через зонд, впервые попробовала еду с ложечки.

Аня ушла с хормейстерской работы, взялась фрилансить. Целыми днями писала статьи для соцсетей, а дочь лежала рядом в колыбельке и пробовала осторожно улыбаться: солнечный, золотой характер.

– Ты Муся - Маруся моя! – говорила Аня девочке, слегка щекоча розовые пяточки.

– Ииииии! – тоненько смеялась та.

Она охотно откликалась на новое, непонятно откуда выплывшее в Анином сознании имя. Так и записали на суде по удочерению: имя – Мария.

От ласки и заботы Муся быстро расцвела – то всё лежала, в год даже сидеть не умела, а к полутора — встала на тонкие ножки и сразу побежала. И носилась так, что не удержать. Прыгала, озорничала, на детских площадках моментально забиралась на самый верх всевозможных лесенок, повисала вниз головой и весело махала маме ручкой: "Посмотри, какая я ловкая!"

Аня тряслась от ужаса, вставала внизу, раскрыв объятия, готовая подхватить, уберечь от опасностей.

Говорить Муся начала довольно рано – почти как обычные дети. Звуки давались девочке с трудом, но та была весьма упорна: напрягалась изо всех сил, стараясь произнести нужное слово. Мусю отличала редкая сила характера — решив что-то сделать, она шла до конца.

Например, рисование. Держать карандаш в крошечных пальчиках было сложно – и она смирно сидела часами, пытаясь половчее ухватить хитрую скользкую вещицу, чтобы провести в альбоме линию. Оставить след на чистом листе.

"Нет у неё никакого синдрома, врачи ошибаются. Пойдёт в обычную школу," – думала Аня, любуясь дочерью.

Как-то раз они выбирали в магазине игрушку.

— Ммммаааам, а тты ккупишь мне ту куклу в оранжевом платье, да? — Муся прыгала, кружилась на месте и сияла от радости. Она любила жизнь, игрушки и всех вокруг.

Ане эта фраза показалась смутно знакомой, но, не успела она утвердительно кивнуть, как кто-то тронул её сзади за локоть. Сзади стоял двое: мужчина и маленький мальчик, ровесник Муси.
Разрез глаз у мальчика был точь-в-точь как у Аниной дочери.

– Извините, что побеспокоил. Мы просто обрадовались, что родственников встретили.

Мужчина с улыбкой кивнул на танцующую девочку. Мальчик вырвался от отца и побежал к Мусе. Та обрадовалась, схватила его за обе руки – и пара самозабвенно закружилась, едва не задевая полки с мягкими совами и гигантскими щенками ярких расцветок.

— Кирюша у меня приёмный, бывшая жена мне своего малыша оставила. Мы с ней всего год вместе прожили... Не срослось...
Он пожал плечами и вздохнул.

И Аня тоже сочувственно вздохнула, но внутри неё – впервые в жизни – словно тренькнул неведомый колокольчик. Что-то происходило – интересное и радостное.

Немного помолчали, не делая попыток остановить резвящихся шалунов.

— Они чудесны, правда ведь? Солнечные дети. Рядом с ними отдыхаешь душой. — продолжил мужчина, взглянув на Аню прямо, с открытой и дружелюбной улыбкой, – Кстати, меня кличут Денисом, а вас?

Аня никогда в жизни не знакомилась в магазинах; в прежние времена – ещё лет пять назад – фыркнула бы презрительно, поморщившись от деревенского словечка "кличут", поспешила бы удрать от собеседника. Но тут легко ответила:

– Анюта. – и неожиданно для самой себя, словно давняя подруга, нежно взяла Дениса за руку.