Мерное тикание пузатого будильника, равномерно покачивало утреннее пространство. Где в тягучей тишине было слышно шуршание жука под старой газеткой. Скрип дерянных половиц под тихими шагами бабаки.

В первые секунды после пробуждения, пыталась понять, который час. И проспала ли я всё на свете.

За ситцевой занавеской мир застывал и отсчитывал замедленные минуты. Не торопясь, вяло вбирая в себя время.

Ароматная, дымящаяся молочная пшённая каша. И вареньице в стеклянной прозрачной баночке из ранеток. Мелких кружочков, гроздьями, свисающих с высокой яблоньки до самой земли.

Ах, как любила эти утренние трапезы с бабушкой. В коричневой длинной юбке в мелкий цветочек синими выцветшими от солнца пронзительными глазами, она молча сидела на диванчике, пока я уплетала тёплую кашу.

— Вкусно, нравится? — только спрашивала бабушка меня. И довольно с полуулыбкой кивала мне головой. — Придёшь ещё, ночевать?

— Конечно. Ба. Приду, — быстро отвечала ей. — Кашу вот такую же сделаешь мне...

— Расскажи, бабак, как вы жили раньше. Что было у вас интересного? — выпытывала у неё хотя бы малюсенький рассказик. И ждала, затаив дыхание.

— Да, что рассказывать, — вздыхала она и смотрела на свои натруженные руки. — Тяжело жили. Есть было нечего после войны, — её губы начинали дрожать.

— Ладно, не надо, — вскидывалась я и переводила на другую тему разговор.

Счастливая и сытая бежала домой вприпрыжку, где меня ждали маленькие пациенты. Больные, бездомные котята. Очередной обход, где больным назначалось лечение.

— Наташка, опять блохастого котёнка притащила домой, — кричала мама. — Брось его плешивого, блохастого...

Я тихо и незаметно исчезала, не сказав ни слова. Котёнок был спрятан в надёжном месте. И благополучно отьевшийся и здоровенький, появлялся у нас в подъезде.

— Наташка... Наташка!