­­­ Ах, умела бы я сочинять красивые истории!

Я рассказала бы вам, например, такую:

"Прелестная юная девушка шла по умытой тёплым июньским дождём улочке старинного городка и под цветущей старой липой увидела голодного котёнка. И тут – представляете?! – подъезжает принц на белом ко..."

Нет. Я ничего не выдумываю – и счастливого финала, прошу, не ждите.

...Тем летом лечащий врач моего сына-подростка заявила:

– Вы должны подготовиться: с сентября по май предстоит шесть полостных операций. Нужно вывезти летом ребенка на море – это без вариантов. Как хотите, так и решайте вопрос.

Денег на южный отдых не было, но, как всегда, проблемы мои быстро решаются при помощи благодарных студентов. Едва я грамотно сформулировала в голове запрос, как на урок явилась ученица и сказала:

– А вы, Ольга, не хотите летом поехать поваром в археологическую экспедицию? Лагерь на берегу моря, фрукты осыпаются с деревьев прямо под ноги, классный отдых! Детей можно взять с собой, им будет интересно.

Я возрадовалась. Меня честно предупредили, что работа поваром – это взаправдашний ад, но в те не столь уж давние времена море мне было по колено. Я – да не справлюсь? Ха! Кашу из топора варить умеем: не пропадём!

Жизнь в палатке нам с сыновьями до той поры была не знакома.

Ныне я вспоминаю наши приключения с ужасом. Интроверту, шарахающемуся даже от дружеского рукопожатия – жить в палаточном лагере на сто пятьдесят человек? И не просто выживать, а по три раза в день в походно-полевых условиях готовить на всю ораву огромные котлы с варевом! Утром каша и бутерброды, днем суп и салат, вечером салат и что-нибудь, похожее на плов. Вкус не важен, главное – уложиться в ежедневный бюджет и отравить по возможности не очень большое количество работников раскопа. Художников, делавших зарисовки с найденных черепков – а также мойщиков керамики – морить мне было разрешено.
Мы, коренные северяне, летнюю жару любим только до четырнадцати градусов. Не знаю, как выживали мои сыновья в полдень на раскопе, но я у своих котлов уже с восьми утра начинала по капле испаряться.

Тенистых уголков на территории лагеря практически не было, а на море, до которого, действительно, было метров тридцать, я ходить не успевала: готовить приходилось непрерывно с пяти утра до семи вечера.

Несколько дней я жалась по углам и проклинала свое необдуманное решение, потом немного привыкла и втянулась.
В магазин мы с дежурными по лагерю ходили по два раза в день. Шли коротким путем через жилые кварталы города; чем ближе подходили к магазину, тем больше бездомных собак и кошек попадалось на пути. Ближайший к гастроному газон по утрам бывал устлан живым кошачьим ковром: десятки, нет, скорее, сотни разномастных худых и грязных страдальцев...

Вероятно, кошки ждали, когда с моря придут рыболовецкие суденышки и продавцы начнут торговлю своим скоропортящимся товаром, но я никогда не видела, чтобы бродяг кто-нибудь подкармливал. К нашему вечернему походу за провизией все звери куда-то исчезали.

На территории лагеря тоже постоянно околачивались ничейные коты. Я отдавала им остатки ужина – если, конечно, хоть что-то оставалось. Голодные студенты-археологи и сами были не прочь попросить добавки – привезённые с собой деньги у всех закончились в первую же неделю, а сил на раскопе уходило немало.
На полпути к магазину в многоэтажном доме располагалась небольшая ветеринарная клиника. Как-то раз мы с дежурными ползли мимо неё с покупками, едва волоча ноги на адском пекле и – да, вот он, тот самый ключевой момент! – услышали в кустах слабый сдавленный писк.
Я остановилась, и к моим ногам на дорожку выползло нечто. Полосатый серый страдалец – длиной с мой мизинец. Блоха на блохе блохой погоняет.
Я заорала от ужаса, побросала многокилограммовые пакеты, подхватила доходягу на руки – и взвыла ещё громче, увидев заплывшие гноем глаза, в которых извивались белые личинки.
До крыльца ветпункта был один шаг. Я отправила дежурных с продуктами в лагерь, а сама нажала на кнопку звонка. В клинике найдёныша по моей просьбе обработали, сделали уколы, но ничего утешительного не сообщили.
– Не жилец, – грустно сказала девушка- фельдшер.

Денег с меня не взяли.

Я – делать нечего! – приволокла задохлика в лагерь. Бедолага выглядел как ходячая, вернее, лежачая инфекция, а кишечных болезней в наших антисанитарных условиях нам – естественно – только и не хватало.

Но повар – фигура в археологической экспедиции ценная, его нежную психику приходится беречь, поэтому начальник лагеря пожал плечами и отошел от коробки с полумертвым созданием, вокруг которой с причитаниями столпились все девушки лагеря.

Мы возились с полосатым малышом изо всех сил: кормили с ложечки купленным в ветеринарной аптеке заменителем кошачьего молока, носили в клинику на уколы и капельницы, боролись с паразитами и грибками. Зверь начал немного оживать и даже слегка привставал.

Я не знаю, мог ли котёнок хоть что-то видеть своими изъеденными червями глазёнками, но - ребёнок есть ребёнок! – пробовал играть, цапал мой палец дрожащей лапкой с крошечными прозрачными коготками. Я строила планы, как повезу найдёныша домой в поезде и уже собралась покупать сумку-переноску...

На ночь мы оставляли коробку с котёнком на кухне, накрывая её лёгким платком для защиты от злобных южных комаров – но опасность пришла с другой стороны.
Местные муравьи решили, что наш найдёныш – отличная еда. Платок их, увы, не остановил.

Я вставала в лагере раньше всех – в четыре утра – и в предрассветном тумане брела ставить на газовую плитку котлы для чая и каши. Картина, открывшаяся в то утро моим глазам, была столь ужасна, что я зашаталась и зажмурилась.
Вероятно – всё же – я не испытала шока маркесовского героя, обнаружившего останки своего заживо съеденного муравьями младенца, но полагаю, что была близка, очень близка к его состоянию.

Нет, дочиста обглодать малыша мерзкие твари не успели: я застала их в разгар пиршества. Что было дальше – я помню смутно, так как резко развернулась, выбежала из кухни и ринулась допивать бесхозный алкоголь, оставшийся на уличных столах после празднования Дня Археолога.

Думаю, что котёнка кто-то тихо похоронил. Я же – человек долга: умри, но приготовь завтрак на сто пятьдесят человек.

...Сидя после заката у обрыва над спокойным морем, я вволю поплакала. Из травы вышел любопытный ёжик, походил кругами, ткнулся носом в мою пахнущую едой руку, ничего вкусного не получил и снова утопал в заросли сухого ковыля.

Я уже почти не думала о котёнке – неумело молилась о благополучном исходе Мишиной операции, вглядываясь в череду огоньков на другом берегу пролива.

Августовские звёзды висели над головой тяжёлыми спелыми гроздьями. Подул тёплый ветерок с моря.

– Не печчччалься...– прошуршали прибрежные травы.

Над проливом зависло нежное белое облако с кошачьими ушами. Глаза-звёздочки мерцали озорным блеском.

– Прощай, малыш! Пусть тебе будет хорошо! – крикнула я.