1. Пётр

В воскресенье Пётр проснулся очень рано. Роня, шерстяной бездельник, зевнул, принялся чесаться и отчаянно замолотил хвостом по полу: вставай, хозяин, залежался ты уже в кровати!

"Теперь не засну, – подумал Пётр, – Роня уж точно дальше покемарить не позволит. Что-то мне сегодня необычное снилось... Надо вспомнить..."
Привиделось ему странное: отрывок неведомой чужой жизни. Или это сцены из кино? В том сновидении Пётр играл на музыкальном инструменте – лихо порхал пальцами по клавишам. А ногами нажимал педали. Инструмент охотно слушался: то грозно гудел, то щебетал, как крошечная нежная птичка. Пётр играл, потом что-то записывал пером на разлинованной нотной бумаге. Пёс лежал рядом, тоненько тявкал и смешно дрыгал лапами во сне, явно преследуя какую-то особенно наглую кошку. В открытое окно прилетел мелодичный перезвон церковных колоколов.

"Надо заканчивать, пора к ученикам ехать", подумал Пётр — и проснулся. Несколько секунд он пытался прийти в себя и понять, где находится. "Разве бывают инструменты, на которых играют ногами? Приснится же глупость такая!"

Пётр ни разу в жизни не прикасался к клавишам, даже "Собачий вальс" не мог оттарабанить, хотя музыкальный слух имел отличный. Когда-то давно, ещё в первом классе, на продлёнке, он случайно попал в хоровую студию. Кружок действовал прямо в родной рыбинской школе – даже ходить никуда не надо, оставайся после уроков да пой...

– Он у вас просто маленький Моцарт! – восторженно отозвалась о мальчике молоденькая хоровичка, заскочив на собрание родителей первоклассников, – прям всё-всё сразу на лету хватает! Ему надо серьёзно музыкой заниматься!Но мама в ответ на хвалебную речь лишь хмыкнула:

– Шутите? Петя – старший, у меня, кроме него, ещё четверо. Помогать-то кто будет, если он в музыку ударится?

Петя устыдился и больше на хор не ходил. Помогал матери по мере сил – гулял со всей оравой младших, мирил, утешал, делал уроки... Забот хватало – о музыке и не помышлял, даже когда отпала необходимость нянчить братьев-сестёр.
Снимал однушку, жил с Роней в тишине и покое. Работал видеомонтажёром. И вдруг – пригрезился ему тот инструмент. Разнокалиберные деревянные и металлические трубы, клавиши в два ряда, какие-то педали снизу...

Инструмент гудел что-то непостижимо сложное – звуки то разбегались в разные стороны, как поссорившиеся любовники, то вновь кидались друг другу навстречу и сплетались в тесных объятиях... Пётр тряхнул головой, отгоняя остатки сна, и начал натягивать спортивный костюм. Пёс скакал у двери, повизгивал, с восторгом хватая в зубы то поводок, то кроссовки хозяина.

По утрам они с Роней совершали пробежку по пустынной набережной. Волга текла степенно, неспешно, над водой поднималась лёгкая прозрачная дымка. Пётр очень дорожил этими ранними часами. Гуляли долго, город уже начал просыпаться. Пёс путался под ногами, не давал хозяину нормально тренироваться.

– Рядом, ну-ка, иди рядом! – строго командовал Пётр.

Да куда там! Роня был слишком молод и весел, чтобы выслушивать нравоучения.

Наконец они выдохлись. Пётр уселся на скамейку, а лохматый разлегся рядом и вывалил язык: июньское солнце начинало ощутимо припекать. Из распахнутого окна ближайшего дома доносились звуки фортепиано. Пётр прислушался. Никогда прежде он не обращал внимания на это желтое одноэтажное здание: интересно, что там?

– Ну-ка, друг, давай посмотрим...
Пёс с готовностью тявкнул и вскочил. Они подошли ко входной двери.

– Частный музей фортепиано? Что-то я такое слышал недавно... Неужели кто-то сюда ходит на экскурсии? Вспомнив сегодняшний сон, Пётр решил зайти в музей и крепко примотал собачий поводок к близлежащей скамейке. Роня возмущённо взвыл от такой подлости. Рванулся было с привязи, но Пётр прикрикнул:

– Минутку, всего минутку посиди спокойно! Как ни странно, дверь оказалось открытой. Кто-то продолжал тихо играть, и Пётр двинулся на звук. ...Не так уж много тут было экспонатов, но тот самый инструмент из сна – вот же он! Трубы, две клавиатуры, ножные педали!

– Орган работы Иосифа Файна, был собственноручно построен мастером для жены, – вслух прочитал Пётр. – Ни фига ж себе... Такую сложную штуковину своими руками соорудить...

– Вот как в жизни бывает! Представляете, как этот органный мастер жену любил? – с этими словами откуда-то из тёмного угла зала вышла невысокая рыжеволосая девушка. Личико веснушчатое, солнечное, – такие Петру всегда нравились.

– Я Пётр.

– Люся. Я тут присматриваю за музеем.

– Вот и отлично! Давай на ты? – он сам удивился своей прыти: с девушками он всегда знакомился неохотно, робел и начинал мямлить.

Девушка всмотрелась в лицо Петра, чуть прищурившись, затем кивнула – Пётр ощутил, что прошёл какую-то сложную моментальную проверку.

– Да уж, это должна быть действительно большая любовь, чтобы такое сотворить, – Пётр кивнул в сторону органа и почувствовал, что краснеет. Что он знает о большой любви в свои двадцать три? Почти ничего.

– Да! Это просто любовь века! А хочешь, я тебе поиграю? И спою? – девушка села на органную скамью и глянула на Петра так лукаво-доверчиво, что у того явственно стукуло и на миг перестало биться сердце.
"Я точно уже где-то видел эту улыбку!"

Но где? Никаких идей по поводу того, где они могли бы раньше увидеться, в голове не появлялось.

– Поиграй! — попросил он, – и спой! Я очень хочу послушать...

– Я вообще-то не органистка, только чуть-чуть играть умею. Я учусь петь, а здесь, в музее, мне разрешают по утрам заниматься вокалом. В квартире же не станешь петь, понимаешь?

– Понимаю!

– Я спою тебе "Panis Angelicus" – "Хлеб ангельский" французского композитора девятнадцатого века. Сезар Франк. Слышал про такого?

– Нет...

– А зря... Очень хороший композитор-романтик, один из самых моих любимых...

Люся опять чуть-чуть, уголком губ улыбнулась Петру, и его сердце вновь ощутимо трепыхнулось. Раньше он не верил, что такое бывает. Считал преувеличением и розовыми соплями...

Девушка включила орган – тот тихонько басовито загудел; дёрнула какие-то рычажки, примостила ноты на специальную подставочку и заиграла вступление. Мелодия оказалась незатейливой, но очень красивой, цепляющей. А когда Люся запела – Петру вдруг почудилось, что предрассветный сон всё ещё продолжается.

– Паааанис ангеликус, фииииит пааанис хоминум... Даат панис целикус фигурис терминум...

..С улицы донёсся истошный возмущённый вопль Рони. Люся прервала пение и прислушалась.

– Ох, что же это, я про собаку совсем забыл! Он там один на привязи, бедняга! – Пётр схватился за голову.

Уходить без Люси не хотелось, и он решился:

– Слушай, пойдём со мной, а? Познакомлю тебя с Ронькой.

– Конечно! Бедненький пёсик! Бежим! – девушка легко вскочила со скамьи и ухватила Петра за локоть.

И они понеслись к выходу...
...........................

2. Сезар

...Господин Сезар Франк проснулся рано, как только в гнезде под крышей цвиркнула первая пташка. Жена во сне шевельнулась, что-то пробормотала, но не пробудилась.
Сезар тихонько поцеловал её в лоб и поманил за собой бездельника Рона на утреннюю прогулку. Рон недовольно открыл глаза, зевнул и, потягиваясь, поплёлся за хозяином.

Композитор всегда вставал в половине пятого, чтобы успеть два тихих утренних часа посвятить сочинению музыки. В семь тридцать к дому подъезжал омнибус и увозил господина Франка к частным ученикам.
Начинался длинный и трудный рабочий день. Хочешь не хочешь, а семью кормить приходится! Жена, двое маленьких детей. Сочинение органных пьес, к большому огорчению, никому ещё не принесло богатства... А всё же – будь у него побольше времени! – сколько прекрасных пьес можно было бы сочинить...

Сегодня господин Франк собирался записать мелодию, которая несколько дней крутилась в голове – и даже приснилась ночью. Композитор направился в кабинет.

Под роялем развалился Рон – стучал по ковру хвостом, ухмылялся всей пастью. Сезар почесал пса за ухом, и тот в восторге перекатился на спину, подставляя хозяину голое розовое пузо.

– Что тебе снилось сегодня, милый? – Фелисите вошла в комнату, держа на руках хныкающего Жермена.
Веснушки на лице Фелисите в первом солнечном луче выглядели россыпью золотых монет. Она лукаво улыбнулась, встала на цыпочки и поцеловала мужа в щёку. Малыш сделал попытку ухватить отца за длинные кудрявые волосы, но тот ловко увернулся, погрозил шалуну пальцем и начал размечать чистые нотные линейки тактовыми чертами.

– Странный сон мне снился, душа моя, – пробормотал композитор, раскладывая на крышке кабинетного рояля чистые нотные листы, – словно ты играешь на каком-то маленьком органе и поёшь Panis Angelicus, который я сейчас собираюсь записать... А я стою, любуюсь тобой и слушаю твой неземной голос. И вдруг с улицы доносится вой Рона... Тут я проснулся...