– Ухожу, – громко сказал я жене, вышел в дверь заднего фасада дома, спустился с крыльца в палисадник с цветущими кустами роз и пошёл по дорожке к калитке.
Задержался лишь на малюсенькой игровой площадке, где на качелях, самозабвенно закатывая глаза, раскачивался наш отпрыск.
– Алик, слушайся маму! – проговорил я сыну назидательно, попытался потрепать рыжие мягкие кудряшки, но получилось неловко из-за движения взад-вперёд качелей. Только запястье ушиб и чуть не разбил стекло наручных часов.
– Пых-пых-пых, – трёхлетний сынишка, ничуть не взглянув на меня, пустил пузыри и затарахтел, наверное, в сей миг воображая себя автомобилем, кораблём или ракетой.
Не оглядываясь, я чувствовал, что жена провожает меня равнодушным взглядом, подправляя обесцвеченные пряди модной короткой стрижки.
Через пару минут она пойдёт к телефону и погрузится в разговор с подружкой, скорее всего, в унисон сплетничая о бесполезности мужей и вредности брака.
Отогнав мысли о взаимно угасающей любви, я дошёл до ограды, аккуратно задвинул щеколду за собой и зашагал в сторону офиса. Идти было недалеко, минут пять, мимо стены разрушенной средневековой крепости и нескольких оседающих от старости башенок.
Откуда-то послышался звон часов.
– Бам, бам, бам, – отбивали уверенный ритм, невесть как заработавшие куранты на донжоне.
Такое случилось впервые на моей памяти!
– Неужто починили реставраторы, а деньги городские власти нашли?.. – спросил себя, отметив с опозданием, что стрелки вообще-то показывали на полчаса меньше, чем должно.
Машинально опустил глаза на браслет левой руки, но, странным образом, собственные часы показывали сейчас то же, что и на главной башне. Я даже приостановился, припоминая, на какой цифре стояла минутная стрелка на кухонных ходиках с кукушкой.
Подумав, что случилось психическое наваждение, связанное с раздражением, выплеснувшимся за завтраком в споре по обычным пустякам с супругой, я решил пройти на работу дальним путём, через парк в замке, чтобы в нечаянно возникший лишний получасовой промежуток времени подышать свежим воздухом и привести нервы и мысли в порядок.
И нырнул в проломе стены в арку густого тёмно-зелёного кустарника, раскрывшуюся внезапно, но своевременно прямо перед моим носом.
Прошла лишь минута-другая, в течение которых я осторожно передвигался в дорогих ботинках с кожаной подошвой по неудобной каменной дорожке, полого поднимающейся к холму, но погода странным образом резко изменилась, да и местность вокруг оказалась совершенно незнакомой. Заметно расширились потемневшие кроны деревьев, нависли над дорогой, сомкнувшись вершинами. Я встал как вкопанный, оглянулся и испытал настоящий страх, увидев позади ту же картину: плотная, живая, влажно-зелёная масса подступала со всех сторон, а на кусочек оставшегося видимым небосвода опускался полог оборванной по нижнему краю тучи. С противоположной стороны, над холмом оставался широкий просвет. И насколько мог, я ускорил ходьбу в том направлении, сосредоточенно раздумывая в такт собственным шагам о возникшем недоразумении. Поэтому, наверное, не сразу услышал посторонние звуки.
– Топ-топ-топ, – похоже было, что вдоль дороги, за толстыми стволами, скрытно от меня, топоча передвигается друг за дружкой семейство кабанов. Я, правда, никогда воочию кабаньего стада не видел, но страшился наперёд, что подобная встреча закончится для меня плачевно. Остановившись, прислушался – звуки потаптывания смолкли. Близоруко всмотрелся в просветы между деревьями, но ничего особенного не заметил, лишь в отдалении десятка полтора белых овалов трепыхались между стволами.
Медленно двинулся опять. Деревья шумели по-прежнему, ветер усиливался, в остальном было тихо. Несколько капель упало за шиворот, пришлось поднять воротник и ускорить шаг.
Дорожка свернула вправо, видимо, придётся огибать холм, чтобы оказаться на его вершине. Ступать в высокую по колено траву для сокращения пути не хотелось: мало ли кто в ней водится.
Опустив голову, смотря под ноги, чтобы не наступать на острые камни, я поторапливался и не сразу заметил, что вдали в парковом пейзаже зазмеилась боковая тропинка, словно вынырнув из густых зарослей и влившись ручейком в мою дорожку.
Как раз в тот момент, когда обратил внимание на изменения в ландшафте, на основную дорогу с боковой тропинки шагнул человечек в сером плаще с широким капюшоном.
– Эй, постойте! – погромче крикнул я ему, но ветер дул мне в лицо, а значит, крик мог не достигнуть ушей незнакомца.
Я прибавил скорости, потом побежал, догоняя низенького человека.
Ростом он был с ребёнка, к тому же ощущение усиливалось из-за большого треугольного капюшона, нижние углы которого трепетали на ветру, как грудные плавники ската. Походка напоминала старческую, но тем не менее передвигался он стремительно.
Поравнявшись, не успев отдышаться, я поздоровался, извинившись за беспокойство.
– Кха-кха, – прокашлялся и попытался на бегу заглянуть в лицо не удостоившему меня даже кивком путнику, но верх и края капюшона не давали этого сделать, к тому же худенькие покрасневшие пальчики вцепились под подбородком, плотно соединяя края плащевой ткани.
Мы молча шли короткое время рядом.
– Топ, топ, топ, – стукали по гравию каблуки широконосых башмаков попутчика.
– Скрип, скрип, скрип, – пружинили, приноравливаясь к чужим шагам, подошвы моих ботинок.
Огибающая холм дорожка заканчивалась уже в пределах видимости – у подножия мраморной лесенки, ссуживающейся кверху, ведущей, как было видно снизу, к плоской вершине.
Около первой ступени мы не сговариваясь остановились – отдышаться перед подъёмом. Я незаметно попытался снова заглянуть внутрь капюшона, однако разглядеть лица опять не получилось. Маленькие покрасневшие пальчики всё так же цепко смыкали половинки капюшона.
Мы уже синхронно взялись за лестничные перила слева и справа от первой ступеньки, как за спинами раздался тоскливый... вой.
Я замер, вцепившись в поручень, и, ссутулившись, оглянулся. Вдали, на тёмном массиве леса чётко выделялись белыми овалами лиц – люди не люди – существа в серо-землистых балахонах.
Вдруг попутчик грубо дёрнул меня за рукав, а сам припустил наверх. Я, не ожидая объяснения, поспешил за ним.
Лестница оказалась неудобной, с неправильной пропорцией ступенек. На мокрой мраморной поверхности кожаные подошвы к тому же оскальзывались. Маленький человечек вскидывал высоко колени, излишне напрягался, подтягивая кверху ноги в тяжёлой обувке. Несмотря на это, двигался он резво. Догнал я его только на первой площадке. Он хрипло дышал, согнувшись и наклонив голову. Я не понимал, отчего и от кого мы убегаем. Было тихо, погони не слышно. Машинально оглянулся и застыл от ужаса: толпа существ за небольшое время каким-то гигантским скачком преодолела треть расстояния от леса до лестницы, но не это было самым жутким. Теснее сомкнувшиеся деревья уже почти подступали к холму. Казалось даже, что они придвигаются прямо на моих глазах.
Существа в одинаковой серой одежде скорым шагом воинственной цепью шли к лестнице. Выражений лиц в приближающемся строе невозможно было разглядеть, к тому же этому мешали нависающие на лбы капюшоны.
Меня опять красноречиво дёрнули за рукав, и, не дожидаясь повторного призыва, я заспешил за своим, без сомнения, добровольным спасателем.
Мы ещё пару раз отдыхали с ним на площадках, согнувшись, хрипло сипя и стуча кулаками по одеревеневшим бёдрам. А когда тяжело дыша поднялись до середины крутого подъёма, то расслышали топот многих ног, начавших подниматься по лестнице.
Я страшился это сделать, но всё же чуть задержался и заглянул вниз, как в пропасть, нагнувшись через перила на площадке. Снизу лестница казалась намного короче, чем сейчас виднелось с верхотуры.
Внизу сероватой сороконожкой слаженно и быстро двигалась цепь наших преследователей. Даже здесь слышны были их сопение и топотня конечностей.
Я припустил наверх, не помня себя, забыв об изнеможении и деревянных ногах, так что к предпоследней площадке догнал маленького топотуна, а наверху оказался первым и навзничь рухнул в траву. Пот заливал лицо, из горла выплёскивались хлюпающие звуки, перед глазами ломаными линиями сдвигался пейзаж, как бывает перед обмороком.
Очухаться мне не дали. Подскочивший человечек схватился за рукав моей куртки и потянул, призывая встать. Я с трудом разлепил веки, перевернулся, встал на колени, а потом на ноги. Малыш уже бегом протаптывал тропинку в высокой траве. Пришлось догонять его. Бежали мы по направлению к единственному небесному просвету, выглядевшему театральным задником, с обеих сторон сжатым, как кулисами, плотными рядами деревьев. Сверху бархатной падугой нависала мрачно-фиолетовая грозовая туча.
Секунда-другая, и я приблизился к человечку, который затеял какую-то нелепую пантомиму: лихорадочно шарил в пространстве руками, словно стремился что-то отыскать в воздухе. Приглядевшись к его движениям и почуяв неладное, я потянулся задрожавшими некстати пятернями к странно выглядящему облачному небу и оторопело наткнулся подушечками пальцев на твёрдую поверхность. Это и, правда, был искусно нарисованный задник.
– Боже! – выдохнул я импульсивно и, не ожидая ответа, воскликнул, вытаращив глаза. – Что ты ищешь?!
– Дверь... – вдруг прошамкал молчун сдавленным голосом, словно кто-то зажимал ему рот.
Мы оба застыли: позади нас снова взвыли глотки. Это, к нашем ужасу, наконец-то завершили подъём преследователи.
Было очень страшно, но я повернулся к ним лицом. Столпившись перед выходом с лестницы, разного роста существа в одинаковых балахонистых одеяниях нетерпеливо потаптывали на месте мохнатыми чёботами, переминаясь с ноги на ногу. За их спинами плотно сомкнулся серо-зелёный лесной массив. Открытой теперь оставалась только небольшая поляна на вершине холма, где мы все собрались, как на своеобразной сцене: два мирных персонажа непонятной пьесы и агрессивные зрители. Самое жуткое в незнакомцах было то, что у них вместо лиц белели маски, похожие на венецианские: без выреза между губ, с еле выступающими носами, с серповидными узкими прорезями на месте глаз.
Мой единственный здесь друг, я слышал, иступлённо продолжал шарить по шершавому рисованному полотну в поисках двери. Наконец, он возбуждённо вскрикнул. Видимо, нашёл. На его возглас толпа сделала шаг вперёд. Потом ещё и ещё. Лес сдвигался следом. Стало очень душно.
Маленькая ручонка оказалась в моей руке, потянула на полшага назад, и помогла нащупать ручку отыскавшейся дверцы.
Из-под масок недругов раздались на разные лады протестующие завывания. Самый нетерпеливый бросился вперёд и стоял теперь рядом с нами, покачиваясь. Остальные поодаль волнообразно трепыхались в воздухе, казалось, бескостными телами. Хор завываний стал стройнее и громче.
Я крепко держался за дверную ручку, боясь потерять её.
Подскочивший к нам, – по-видимому, это был предводитель толпы, – резко поднял руку с костлявыми пальцами к капюшону малыша, сдёрнул с его головы, оголив точно такую же маску, не имеющую абсолютно никакого выражения. Потом рывком за воротник легко приблизил к себе человечка, вынужденного привстать на цыпочки, подцепил коготками за края с двух сторон его маску, сорвал и торжествующе поднял над головой. Я удивлённо уставился на морщинистое, дряблое, землистое лицо бедняги, похожее на мордочку старой ящерицы. Он поглядел на меня слезящимися глазами виновато и смущённо. Зато толпа пришла в неописуемый раж, белые лики на потемневшем фоне беспорядочно перемещались в диком сплочённом танце, а руки с корявыми пальцами дружно тянулись в мою сторону, словно желая сорвать личину и с меня.
Не медля больше ни секунды, я потянул ручку двери, она легко подалась. Не отпуская её, сделал размашистый шаг к малышу, схватил за длинный край плаща, намотал на кисть, потянул к себе, но он только отрицательно помотал головой.
– Беги! – крикнул мне как-то скорбно и сдавленно.
– О-о-о! – завопила возмущённо толпа и двинулась на нас.
Последнее, что я видел, когда оглянулся, проскальзывая в низкую дверцу, были косолапые приближающиеся озверелые нелюди, в азарте не замечающие, что затаптывают упавших малыша-ящерку и собственного грозного предводителя.
Захлопнув дверь и прикрыв глаза, я опустился в изнеможении на корточки. Прислонясь к стене, попытался восстановить дыхание, успокоить сердце и принять смерть своего спасителя.
Уютно пригревало солнце, где-то близко щебетали птицы, проскрежетал на повороте трамвай.
Я долго сидел, потом решился и открыл глаза. Перед взором раскинулся мой город, только выглядел он свежее – отмытым, благополучным и мирным. Поднялся на ноги, осмотрелся вокруг. Никакой нарисованной стенки за спиной не было, как и намёка на проём. Наоборот, глухая крепостная стена нашего городского замка выглядела монолитной и целёхонькой, словно её только что отреставрировали.
По пути к дому всю дорогу на глаза попадались новшества в благоустройстве, свежая краска на домах, новые черепицы, надстроенные этажи. Прогуливались нарядно одетые семейства. Мостовые были чисто подметены или даже вымыты.
Когда я проходил мимо украшенного весёленькими флажками донжона, часы пробили восемь. Машинально посмотрел на свои ручные: то же время, минута в минуту. Через ажурные кованые ворота была видна замковая площадь с цветастыми торговыми палатками, оттуда доносился радостный гомон и смех.
Я подошёл к калитке своего дома, вошёл в неё, аккуратно задвинул щеколду. Дорожки выглядели немного не так, как я формировал, кусты роз рассажены были в других местах. Рядом с качелями стояла маленькая темноволосая девочка с косичками и раскачивала куклу.
– Алика! Пойдём ужинать! – ласково говорила, спускаясь с крыльца и направляясь к девочке, молодая симпатичная женщина. – О! Вот и папа вернулся! – радостный возглас явно был обращён к моей персоне.
– Папка! – ножки девочки затопотали ко мне. Она доверчиво вложила в руку свою крохотную ручонку и по пути к крыльцу потянула к песчаной площадке, чтобы захватить куклу в дом.
На деревянной спинке качелей сидела, не понятно, как забравшаяся туда, изумрудная рептилия. Раньше, сколько себя помнил, эти животные у нас не водились. Сейчас же смотрел в хорошо знакомые ящерицыны глаза: они не слезились, не виноватились, а с лукавым узнаванием и значением глядели на подошедшего человека.
– Это мой дружок, – представила девочка. – Он прибежал откуда-то к нам сегодня утром и не уходит. Можно, останется?!
– Конечно, – машинально кивнул я, не будучи в силах сопротивляться забавному выражению милого личика девчушки.
Меня, как самого родного, принимали здесь. Я не противился, потому что чувствовал себя словно во сне, и подошёл с малышкой к радостно улыбающейся мне женщине. Та обняла за плечи, приподнялась на цыпочки и легонько поцеловала в губы. Затем взяла под руку, и втроём мы вошли в дом.
Если говорить о расположении помещений, в доме ничего не изменилось: большая гостиная, выходящая на восток, маленькая гостиная, выходящая на запад, на втором этаже располагались спальни. В незнакомой мне комнате лежала сложенной на подлокотнике кресла мужская домашняя одежда. На стене над двуспальной кроватью висел огромный свадебный портрет; я поневоле задержался на нём взглядом: мило обнявшись, смотрели с любовью друг на друга я и тепло принявшая меня хозяйка дома.
– Милый! Ждём тебя! – снизу доносился её мелодичный голос. – Алик, без тебя не начнём есть!
– Милый папка! Иди! – передразнивал маму девчушкин голосок.
Послушно переодевшись в чужую одежду, я смиренно спустился на первый этаж. В коридоре противоположная лестнице стенка была увешана семейными фотографиями. Я бегло рассматривал их одну за другой, пока не попался снимок, на котором сидел маленький "я" между отцом и матерью, за месяц до их развода. Это был точно я...
– Пойдём! – Алика стояла возле меня, ухватилась за карман фланелевой куртки и потащила в кухонный проём.
Я беспрекословно последовал за ней в кухню-столовую, где внимание тут же захватили электронные часы на микроволновке: время с моими ручными совпадало до секунды.
– Дорогой, – удивлённо посмотрела на меня женщина. – Что же ты не снял отцовские часы? Ты ведь так дорожишь ими.
Не понимаю до сих пор, кто я: мой отец или выросший его сын. Но помню хорошо всё, что случилось в парке. Как произошёл скачок во времени? Куда улетели годы жизни? Почему случилась метаморфоза?..
Но меня ждали и любили здесь. Я подчинился новым условиям не раздумывая, как хамелеон, принимающий новую окраску.
Мне некуда было больше идти.
И я остался.

апрель 2025