Родился я и рос в крохотном городке Алегри, затерянном среди холмов и непроходимой сельвы, «где чёрт с тоски помер», как любил говаривать дон Мариу, хозяин мясной лавки, он же мэр, знавший много пословиц и забавных прибауток.
Дон Мариу был образцовым хозяином и чиновником. Весёлый, говорливый, он мог быть строгим и непреклонным и поддерживал порядок «кнутом и пряником» - это тоже его любимая поговорка. А мне всегда казалось, что дона Мариу выбрали мэром только потому, что он был самым высоким и толстым жителем Алегри.
Городок наш так далеко находился от «цивилизованного мира» (это уже слова учителя географии и математики сеньора Маурески), что если кому-то надо было съездить в настоящий город, в Кудже, тот должен был ждать, пока наберётся человек десять желающих отправиться туда, и тогда дон Мариу сажал всех в свой ржавый микроавтобус и на два, а то и три дня становился водителем. Да, да, именно два-три дня, и то в лучшем случае, требовалось на то, чтобы съездить в Кудже и вернуться. Причём дорога была нелёгкая, ухабистая, часто размываемая дождями.
А чокнутая девица Лючия говорила, что мы живём на необитаемом острове. Я спорил с нею, доказывая, что на необитаемом острове никто не живёт, потому-то он так и называется, а она возражала, что Робинзон-то жил на таком острове, и даже с Пятницей, и всё равно мы называем этот остров необитаемым. Трудно было переспорить Лючию, и мне казалось, что именно по этой причине её считали чокнутой и мало кто с нею разговаривал.
Странная была она, эта Лючия. Молодая, высокая, чрезмерно худая, она ходила в цветастой цыганской юбке, едва прикрыв грудь кофточкой на одной пуговице, или надевала бесформенный балахон, а её пышные рыжие волосы, то распущенные, то заплетённые во множество тонких косичек, всегда обрамлял венок из луговых цветов.
- Бесстыжая, - говорили о ней старухи.
- Чучело, - кривились женщины помоложе.
- Ни кожи ни рожи, - хихикали юные дамочки.
А мужчины, пожимая плечами, припечатывали общий приговор:
- Чокнутая, что с неё взять?
Я ничего не говорил о Лючии. Она мне то нравилась, то не нравилась, но одно было неизменно в моём к ней отношении: мне было жалко её. Поэтому, в отличие от остальных, я охотно беседовал с нею.
Лючия жила одна в старенькой хижине на окраине Алегри. Она плела из бисера красивые ожерелья и браслеты, а ещё выращивала редкие сорта роз, многие из которых сама выводила. А потом везла свои поделки и черенки в Кудже, где всё это продавала. Говорили, что товар её заговорённый, так как от покупателей не было отбою.
Тесным был наш мирок, но жители Алегри не тяготились своей оторванностью от большого мира. Они выращивали кофе, табак и кукурузу. Два раза в год к нам приехжали оптовики и на огромных грузовиках увозили плоды наших полей и садов. А вырученные деньги мы тратили в нескольких лавках городка или покупали друг у друга кур, свиней, молоко и тому подобное.
Заняться в нашем Алегри было особо нечем, и скуку развеивали, собираясь по вечерам на площади, где под гитару и скрипку братьев Ричи пели и плясали, а то просто сплетничали да обсуждали привезённые из Кудже новости.
Была у нас и школа, где я учился. Я слышал, что в больших городах школы большие, просторные, с окнами такими огромными, что иная дверь меньше подобного окна раза в два. Верилось мне в это с трудом, я же никогда не был в большом городе и не мог себе представить, что школа может быть больше того ветхого барака, что был разделён на классы тонкими перегородками. У нас было всего пять учителей, и им приходилось одновременно вести сразу по два-три урока. Так и бегали они из комнаты в комнату. Но, видимо, такая беготня не утомляла наших педагогов: учеников было не больше ста, так что в малочисленных классах легко было поддерживать образцовый порядок. А мы вели себя смирно, старались не расстраивать добрых своих учителей. С раннего детства взрослые внушали нам благоговение перед школой и церковью.
После же уроков, вылетая из классов на свободу, мы преображались. Тут уж никто не мог приструнить нас. Мы кричали, визжали, хохотали, а то и дрались по какому-нибудь пучтячному поводу, но чаще разбегались небольшими группами по важным делам.
В тот год мне исполнилось уже пятнадцать, а я сидел в классе с тринадцатилетними. Такой уж я уродился: никак не давались мне точные науки, а историю и географию я терпеть не мог, так как, сколько ни старался, не мог запомнить ни точных дат важных исторических событий, ни количества населения столичных городов, ни времени рождения и смерти великих людей. С большим трудом вызубрил таблицу умножения, но и в ней то и дело путался, а проклятые «пятью семь» и «семью восемь» постоянно ставили меня в тупик. Вот и оставляли меня, никудышного, два раза сидеть в том же классе. Всё, что хорошо у меня получалось, это рисование, работа по дереву и камню и столярное дело. Эти занятия мне ужасно нравились. А дон Мариу купил несколько моих статуэток и поставил их на свою каминную полку.
Не везло мне и с другими школными дисциплинами. Я любил читать, но даже по литературе у меня были плохие оценки. Сеньор Джонсон, молодой и вспыльчивый учитель словесности и истории, хотел, чтобы я, как и все остальные ученики, мыслил «гуманистически» (что за дурацкое слово? Не понимаю, что оно значит), а я постоянно спорил с ним, упрямо придерживаясь своих взглядов. Например, я не был согласен, что Дон Кихот - сумасшедший. Однажды на уроке я даже поругался с сеньором Джонсоном. Он призывал меня внимательно читать и ещё внимательнее слушать его объяснения, а я заявил, что сам он никогда не стал бы бороться со злом, а вот Дон Кихот один вышел против тёмных сил и не боялся погибнуть, защищая слабых. Услышав эту дерзость из моих уст, учитель покраснел и вдруг взорвался, как новогодняя хлопушка.
- Ах ты, нахал! - воскликнул он, вскочив из-за стола. - Сейчас же извинись!
А я, вместо того чтобы смириться, ответил так:
- Я извинюсь только перед Дон Кихотом, когда встречу его. Извинюсь за ваше к нему неуважение.
Сеньор Джонсон передёрнул плечами, топнул ногой и выбежал из класса. И, разумеется, я получил ещё одну двойку в богатую коллекцию плохих оценок.
И так было всегда. Я никак не мог взять в толк, чего ждут от меня взрослые, а они как будто не хотели знать, что нужно от них мне. А мне нужно было только понимание. А они меня упорно не понимали, как и я - их мудрёные науки.
Но я не унывал: у меня были друзья, купание в реке, рыбалка, книги сказок в городской библиотеке и много ещё чего, что не позволяло мне скучать.
Учителя, да и мать с отцом поняли, что Эйнштейна из меня всё равно не получится, и наконец, когда я во второй раз остался в седьмом классе, начали относиться к моему пребыванию в школе как к пустой формальности. Когда же мне было четырнадцать, отец отдал меня в ученики к дону Андреа, столяру и каменщику, и я ходил к нему каждую субботу, а иногда и среди недели. Я помогал ему в работе, а он учил меня всему, что знал. Это был сварливый, неуживчивый старик, щуплый, но сильный и юркий, как ящерица. Он жил один и почти ни с кем не общался. В городке его не любили за его злой язык.
Однако мы с ним быстро поладили. Наверное, потому что я не обращал внимания на его ворчание и старался как можно лучше выполнять всё, что он мне поручал.
В конце концов дон Андреа привязался ко мне и даже стал рассказывать о своей жизни, о жене и двух маленьких дочках, о том, как они погибли в Кудже в дни военного переворота: какой-то пьяный солдат застрелил их, когда они вышли из гостиницы и садились в машину дона Мариу, чтобы срочно вернуться в Алегри. Это случилось, когда я был ещё совсем маленьким, то есть очень давно, и с тех пор дон Андреа жил один.
А может быть, он полюбил меня потому, что мне всегда было его жалко? Не знаю. Трудно разобраться в душе человеческой. Это ещё труднее, чем умножать и делить числа в столбик.
Я дружил с Джо и Сандру. В тот год им было по тринадцать, а я на два года был старше их, и всё равно мы дружили. Наверное, потому что и наши родители тоже были друзьями. Мы всегда гуляли вместе, а в футбол играли в одной команде, и я был вратарём. Очень хорошим, кстати. Дон Ксавьер, директор школы, он же учитель физкультуры, даже уговаривал моих родителей отпустить меня в Кудже, где бы из меня сделали настоящего спортсмена, но я был против: не хотелось мне становиться спортсменом, да и родной городок покидать было жаль, особенно - родителей, Джо и Сандру, да и остальных.
Вот так я и жил в городке, где почти не появлялись чужаки, где все мы были чуть ли не роднёй, где детство беззаботно, а зрелость и старость не тягостны.
Но однажды, в июне, когда мы трое наслаждались каникулами, случилось нечто жуткое и разрушило всё, к чему я привык.
Мой друг Джо был умным парнем. Кроме того, он отличался неуёмной энергией и богатым воображением. Несмотря на то, что я в нашей троице был старшим, а Сандру - не по годам рослым и сильным, именно Джо был нашим заводилой. Он не был деспотом, но мы старались не противоречить ему, потому что, если он обижался на нас, мог в сердцах наговорить всяких гадостей или сделать что-нибудь плохое. Однажды, когда Сандру назвал его дураком, он разозлился, снял с руки часы, подарок Сандру на его день рождения, и с размаху швырнул их на дорогу. И хотел растоптать, но я успел их схватить. А Джо, обозвав Сандру нехорошими словами, ушёл, а потом два дня избегал нас.
Часы остались целы, но больше не тикали, и я отдал их дону Андреа, который хорошо разбирался в разных тонких механизмах. Он починил часы, и я вернул их Джо. А он даже спасибо мне не сказал.
Вообще, он был какой-то мрачный. Мы часто забирались на чердак моего дома или прятались в каком-нибудь другом тёмном месте, и он рассказывал нам придуманные им самим истории. Это всегда были ужасы с вампирами, чёрными магами, зомби, убийствами, людоедством и прочими отвратительными вещами. Меня эти рассказы угнетали. Слушая их, я сжимался от страха и потом долго не мог прийти в себя. А Сандру они нравились.
- Что ты так реагируешь на сказки Джо? - не раз говорил мне Сандру. - Как маленький, ей-богу.
- Мне жалко всех тех убитых и замученных, - отвечал я.
- Так их же нет на самом деле! - смеялся Сандру.
Увы, даже друзья не могли понять меня.
Так вот, однажды июньским вечером мы развели костёр на пустыре, где, по слухам, когда-то очень давно стоял дом семьи колдунов. Старик, старуха и их кривая, бесноватая дочь лет тридцати. Всех троих казнили на костре за волхование и общение с дьяволом, сожгли и дом. С тех пор никто не хотел поселиться на том проклятом месте. А то, что оно было нечисто, доказывал тот факт, что на нём ничего так и не выросло, кроме мха и редких жёстких травинок, высыхавших в знойные дни и оживавших во время дождей. От дома остались лишь фундамент да куча кирпичей на месте, где когда-то стояла печь. В этой куче жили ящерицы, скорпионы и змеи.
Среди подростков было мало смельчаков, готовых на спор провести там ночью хотя бы час, да и не всякий взрослый отваживался пройти по этому участку, чтобы сократить дорогу. А мы трое, во главе с Джо, любителем страшных историй, частенько наведывались туда. Мы разводили там костёр, жарили в угольях картошку и сидели иногда до поздней ночи, слушая байки нашего вожака.
Мне не нравились эти посиделки, но я не мог отказать друзьям и таскался с ними и на Пустырь Колдунов, и на кладбище, и в Пещеру Разбойников, где, по легенде, много лет назад банда негодяев расчленяла и поедала людей, а служившая им горбатая старуха продавала на рынке не съеденные ими остатки под видом копчёной свинины или баранины.
Вот и в тот день мы, как обычно, развели на пустыре костёр и ждали, когда Джо начнёт потчевать нас своими страшилками. Солнце уже село, сверчки заглушали треск нашего костра, безлунное небо зажигало звезду за звездой. Сандру в который уж раз увещевал меня не бояться россказней Джо, а тот, слушая его, ухмылялся как-то недобро.
- Не смейся над Тони, - сказал ему Сандру с упрёком. - Лучше бы рассказал нам что-нибудь забавное, светлое.
- Да кому оно нужно, это твоё светлое? - с кривой ухмылкой ответил Джо и плюнул в костёр. - Страх - вот это вещь так вещь! Ну ладно, погодите минутку. Сейчас схожу отолью и расскажу вам такое - волосы дыбом встанут.
Он нехотя поднялся и отошёл от костра, и ночь поглотила его.
«А если он не вернётся? - почему-то подумалось мне. - А если темнота сожрала его, как огромный кот, что охотится на людей? В этом месте всё возможно».
Мне стало не по себе, я сопротивлялся мрачным мыслям, но они не оставляли меня. Какое-то зловещее предчувствие сжало мне сердце, да так, что мне трудно стало дышать.
Я хотел было сказать об этом Сандру, но тут из тьмы вынырнул Джо.
- Смотрите, что я нашёл! Наступил на неё, а она под ногой катается. Как живая. Что это такое? - Он сел и бросил Сандру какой-то продолговатый предмет. Тот поймал его и стал рассматривать.
- Похоже на флейту, - задумчиво произнёс Сандру. - Правда, без отверстий.
Я протянул руку:
- Покажи мне.
Сандру дал мне находку Джо. Это была деревянная палка с ладонь в длину и не толще моего мизинца, явно долго продежавшая в земле. Но видно было, что она кем-то мастерски обработана. Её поверхность покрывали тонкие узоры, а сквозь грязь проступали золотые и серебряные прожилки.
- Странная вещь, - только и мог произнести я, возвращая палку Джо. - Красивая.
- Наверно, она принадлежала тем колдунам, - предположил Сандру.
- Это уж точно, - хмыкнул Джо, сорвал несколько травинок и пучок мха и, поплевав на них, стал стирать с палки грязь. - За столько лет не испортилась, не сгнила. Смотрите, даже краска не слезла. - Он показал нам палку, немного очищенную от земли и радужно сверкающую при свете костра.
- Здорово! - сказал Сандру. - Наверно, она волшебная. Обычная деревяшка давно сгнила бы.
- Это да, - согласился я и хотел было ещё что-то добавить, но не смог: предчувствие беды выросло в огромную скалу, сдавило мне горло и обдало ледяным холодом.
- Думаешь, волшебная? - усмехнулся Джо.
Сандру пожал плечами:
- Почему бы и нет? На этом пустыре всякая чертовщина случалась.
- А вот мы сейчас и проверим. - Джо встал и, взмахнув палочкой, зажатой в правой руке, вытянул вперёд левую ладонью вверх. - Хочу, чтобы на этой ладони появилось шоколадное мороженое.
И - о чудо! - внезапно в его руке засверкал разноцветный пакет.
Сандру вскочил на ноги, а я остался сидеть: не нравилось мне всё это, и чудо меня совсем не обрадовало. Я боялся и Джо, и его находки, и подумал, что нехорошее время подкралось к нам.
- Возьми, попробуй! - Джо протянул мороженое Сандру.
- А сам боишься? - съязвил тот, храбрясь, хотя голос его дрожал.
- Я ничего не боюсь. - Сунув палку в карман, Джо сел на место и, разорвав фольгу, лизнул коричневый сгусток. - Класс! - Он зажмурился от удовольствия. - Никогда не пробовал ничего подобного. Сейчас съем и вам наколдую. Вот так дела! Если моя палка может всё, тогда заживём мы с вами - как у Христа за пазухой...
- Или у чёрта под мышкой, - невольно вырвалось у меня.
- Что ты сказал? - Джо смерил меня недовольным, презрительным взглядом.
- Что слышал, - огрызнулся я и встал. - Пойду, пожалуй, домой. - И я пошёл.
- Ну и топай, маменькин сынок! - вслед мне крикнул Джо. - А мы тут мороженое лопать будем. Трус!
Я не обиделся на выпад Джо, не до того мне было, я был поглощён леденящим страхом, не за себя, не за других, а безотчётным предчувствием чего-то недоброго.
- Доигрались в страшилки, - говорил я себе, шагая по ночной улице. - Ох, доигрались.
Я не понимал ещё значения происшедшего тем вечером, но что-то во мне восстало против Джо, против его любви к мрачным историям и против его волшебной палочки. Наверное, мой ангел-хранитель нашёптывал мне предостережения, они оставались для меня загадкой, однако кое-что улавливало моё неопытное сознание и, не в состоянии перевести ангельский язык на человеческое наречие, отзывалось на некие чувственные волны.
«Берегись, берегись, берегись!» - стучал пульс в груди и голове, и ноги, подчиняясь этому ритму, несли меня прочь от нарождающегося во тьме ужаса.
Если бы я знал тогда, к чему приведут забавы Джо, я бы, конечно, быстро начал действовать, чтобы спасти себя и наш уютный мирок, оказавшийся под угрозой, но я ничего не знал и потому мог только прятаться и бояться неведомо чего.
Вернувшись домой, я вбежал в свою комнату. Не раздеваясь, нырнул в постель. Дрожь колотила меня, хотелось зарыться как можно глубже во тьму, в забвение, но сон не приходил, и я долго лежал, слушая испуганное эхо предчувствия:
«Берегись, берегись, берегись...»
Наконец я уснул.
А потом пришёл следующий день, принеся мне успокоение.
«Ничего же страшного не случилось, - подумал я, выходя на улицу. - А раз так, то нечего и бояться.
Мне не хотелось видеть ни Джо, ни Сандру, и всё же пришлось провести с ними тот день. Я встретил их в парке. Джо был одет в костюм ковбоя, на ремне его болталась кобура с револьвером, а Сандру, весело гикая, гонял по дорожкам на новом велосипеде.
- Настоящий! - с гордостью произнёс Джо, вынув из кобуры револьвер и протянув мне. - Моя палочка мне его наколдовала. На, подержи.
Я машинально взял револьвер. Он был красив, но красотою покойника. Он оказался тяжёлым, словно был отлит из самого отборного зла и начинён полновесной смертью.
«Фу, какая гадость!» - хотел я воскликнуть, но, глядя в сияющие глаза Джо, не смог обидеть его - ему так ноавилась эта адская штука!
- Ты не боишься, что тебя посадят за него в тюрьму? - сказал я, возвращая ему револьвер: я всё ещё надеялся образумить своего друга.
- Некому сажать, - беспечно ответил Джо.
- Как это? А полиция?
- Полиции больше нет.
- Как это нет?
- А так. Сегодня утром сеньор Эрги хотел было арестовать меня, когда я на Пустыре Колдунов стрелял по банкам... Кстати, разве ты не слышал выстрелов?
- Нет.
- Странно. Такой грохот был, что вороны разлетелись в ужасе, а у доньи Марии чуть инфаркт не случился. Как раз мимо проходила. Вот потеха была!
- Ничего я не слышал. Наверное, потому что поздно уснул ночью.
- Скорее всего. Ты вообще дрыхнешь как трупак. Так вот. Стреляю я по банкам... Между прочим, из десяти пять выбил, и только потому, что никогда раньше не стрелял. С непривычки. Отдача сильная и всё такое. Короче, появляется сеньор Эрги. Достал свою пушку и кричит: «А ну, Джо, клади револьвер на землю и марш за мной в полицейский участок». Ну, думаю, придётся избавиться от него, а то неприятностей не оберёшься. Делаю вид, что подчиняюсь. Кладу револьвер. Сеньор Эрги опускает пистолет и подходит ко мне. А я достаю свою палочку и приказываю ей: хочу, мол, чтобы все полицейские в городе исчезли навсегда. Вот сеньор Эрги и исчез. Как сквозь землю провалился. Так что я теперь никого не боюсь.
- Началось, - выдохнул я сгусток страха: мои предчувствия начали облекаться в уродливую кожу реальности.
- Что началось? - насторожился Джо.
- Да так, ничего. Послушай, Джо, но ведь дон Мариу - мэр.
- Ну и что?
- А то что, когда он обнаружит, что полицейских больше нет, он сообщит в Кудже. Тебя всё равно либо поймают, либо убьют. Это не шутки, Джо. Остановись, пока не поздно. И верни сеньора Эрги и остальных...
Джо в нерешительности почесал затылок.
- Да, об этом я не подумал. Ну что ж, тогда сделаем так.
Он вынул из кармана палочку и, взмахнув ею, сказал:
- Хочу, чтобы никто не смог добраться до нашего города и никто не мог выбраться отсюда.
- О Боже! - простонал я.
Сзади послышался радостный голос Сандру:
- Тони, смотри, какой класный велик наколдовал мне Джо! Двадцать одна скорость, колёса литые. - Он остановился слева от меня, и я, одеревеневший от страха, окинул его безучастным взглядом.
- Нравится? - спросил сияющий Сандру.
Я кивнул, хотя, по правде, после злых выходок Джо, мне ничего больше не нравилось. Только мысль о том, что надо бы бежать из города как можно скорее, пульсировала в испуганном сознании. Но тут же я вспомнил, что Джо только что сделал так, чтобы никто мог покинуть город. И мне стало ещё страшнее.
- Хочешь, тебе что-нибудь наколдую? - обратился ко мне Джо. - А то какой-то ты смурной. Хочешь дробовик?
Я покачал головой - говорить мне мешал тяжёлый ком в горле.
- Знаю, чего ты хочешь! - широко улыбнулся Джо. - Ты как-то говорил, что мечтаешь об электросамокате. Ну что ж, моя палочка и на это способна. Для неё это пара пустяков. Раз плюнуть.
Он взмахнул рукой - и передо мной возник новенький самокат. Он так привлекательно сверкал на солнце, что страх отступил от меня, и я подумал: может быть, зря я так переполошился? Пока всё хорошо. По крайней мере, для нас троих. А Бог даст, я сумею переубедить Джо, и он вернёт всё как было.
- Бери, самокат твой, - великодушно объявил Джо. - Для друзей мне ничего не жалко.
Я опасливо тронул холодный металл руля.
«А, будь что будет! - промелькнуло у меня в голове. - Притворюсь покладистым парнем, а там что-нибудь придумаю».
- Спасибо, Джо, - проговорил я с трудом, заставив себя улыбнуться. - Ты настоящий друг.
- А то! - Лицо Джо расплылось в самодовольной улыбке. - Ну что, верные мои рыцари, может, на рыбалку рванём?
- Тогда по домам за удочками? - предложил Сандру.
Джо рассмеялся.
- Ты что, забыл? - Он покрутил перед носом Сандру своей волшебной палочкой. - Пока она с нами, у нас всё есть.
- Да, действительно, - просиял Сандру. - А я и не подумал. Да, кстати, Джо, ты-то на чём поедешь?
- А вот на чём!
Мгновение - и перед нами вырос чёрный электровелосипед.
- Моя мечта, - сказал Джо, нежно оглаживая раму, сверкающую чёрным огнём. - Сандру, а может, и тебе такой же хочется?
- Нет, Джо, я люблю сам выжимать скорость. Чтобы сердце было двигателем, ноги - поршнями, а грудь - карбюратором.
- Ну ты и сказанул! - захохотал Джо. - Ты, случайно, стишками не балуешься по вечерам?
- А что, если так? - смущённо пробормотал Сандру.
- Да нет, ничего. У каждого свои маленькие тайны. Но вот что я вам скажу: с этого дня не будет больше у вас секретов.
- Это почему? - спросил Сандру.
- Потому что я в любую минуту могу превратиться в невидимку и подглядывать за кем угодно.
- Но так не честно, - запротестовал испуганный Сандру, - ты не можешь...
- Правильно, не могу, - согласился Джо. - Но только потому, что вы мои друзья. А к остальным почему бы не наведываться в самые неподходящие моменты. А? Что скажете? Клёвая ведь идея! Мы втроём, как невидимые призраки, проникаем в спальню, ну, например, хотя бы к Роберту и Сарре. Говорят, они почти каждый вечер такое там у себя вытворяют! Вот мы и проверим.
- Что ж, - неуверенно произнёс Сандру, - думаю, было бы здорово.
- Ещё бы. Держитесь меня - и не то ещё увидите. А теперь - на реку!
И мы тронулись в путь. Джо с Сандру весело кричали, смеялись, а я ехал сзади и думал, что у меня ещё есть возможность как-нибудь остановить Джо и направить его энергию в более полезное русло. Он ведь неплохой парень, - рассуждал я. - Просто пошёл в отца. Тот взбалмошный и безответственный, вот и сын его - такой же оторва. Но и в его душе должна быть кнопка добра. Главное - найти её и нажать.
Мы оставили ведосипеды и самокат на набережной и побежали вниз по течению, туда, где на высоком крутом берегу обычно рыбачили жители Алегри. День был рабочий, поэтому то место было пусто. Только старый дон Рональду выгуливал своего злобного полосатого боксёра.
Джо собрался было наколдовать нам три телескопические удочки, как боксёр вдруг повернул морду в нашу сторону, зарычал и бросился к нам. Он был противной собакой, непредсказуемой, поэтому хозяин всегда выгуливал его на поводке и в наморднике. Но поскольку вокруг никого не было, спустил его с поводка.
Было ясно, что собака не смогла бы причинить нам вреда, однако Джо, вероятно, так не считал.
- Чтоб ты сдохла, глупая псина! - крикнул он, взмахнув рукой, и подбежавший к нам боксёр тут же повалился на землю. Несколько раз дрыгнув лапами, он застыл.
- Что вы сделали с Вини? - закричал дон Рональду и, подняв над головой свою трость, побежал к нам. - Вы убили его!
Тучный и краснолицый, в те мгновения он показался мне чуть ли не исчадием ада, пышущим серой и огнём и готовым испепелить нас своим гневом. Наверное, Джо тоже испугался его.
- Да чтоб ты сломал ногу! - выкрикнул он.
Дон Рональду споткнулся, упал и завопил так громко, так жалобно, что я не выдержал и бросился к нему на помощь.
Но не успел я опуститься рядом с ним на корточки, как он со словами «Ах ты паршивец! Собакоубийца проклятый!» так больно ударил меня по лбу своей тростью, что у меня потемнело в глазах, и я повалился на спину.
Я могу понять дона Рональду: мы сделали что-то нехорошее с его собакой (возможно, он подумал, что мы отравили её быстродействующим ядом или убили иным способом), он упал, сломал ногу, ему было адски больно, а тут я, один из виновников сразу нескольких его несчастий. Вот он и не сдержал гнев и ударил меня. Возможно, и случайно. Не хотел, а так само вышло.
Вероятно, на несколько минут я потерял сознание, потому что когда сел, прижимая ладонь к ушибоенному лбу, дона Рональду уже не было, Джо сидел на коленях передо мной, а Сандру заботливо поддерживал меня за плечи.
- Очень больно? - спросил Джо.
- Очень, - ответил я.
- Хочу, чтобы у Тони всё прошло и никогда больше не болело. И вообще, чтобы он никогда не умирал.
Он встал, а я больше не ощущал ни боли, ни шума в ушах. Зато в моей голове продолжали звучать последние слова Джо: «чтобы он никогда не умирал».
«Вот это друг!» - с восхищением подумал я.
Мне было всего пятнадцать. В этом благословенном возрасте ещё не задумываются о бренности земного бытия, а если и думают об этом, то как о далёкой планете, затерянной во тьме времени. И всё равно сознание о том, что я никогда не умру, наполняло душу радостью и благодарностью к товарищу, который превзошёл все мои ожидания.
Позже во мне затеплилось подозрение: а не купил ли таким образом Джо мою лояльность? Не посадил ли меня на крючок своего всемогущества? Ведь если я пойду против него, он может и отменить своё колдовство и даже наслать на меня что-нибудь нехорошее. Но я не верил в такую возможность: Джо был прост и прямолинеен в своих желаниях и действиях, не был он способен на хитроумное коварство. Скорее, от меня, вечно сомневающегося, привыкшего искать обходные пути к цели, если прямая дорога недоступна, можно было ждать подвоха. Сандру тоже был прост, но по иной причине: ему лень было думать, потому, дожив до тринадцати, так и остался глупеньким мальчиком, доверчивым и не верящим, что с ним может случиться что-нибудь плохое.
Я полнялся на ноги.
- Ты как? - спросил меня Сандру.
- Нормально, - ответил я. - Спасибо тебе, Джо. Век не забуду. Честно.
- Не век, а вечность, - поправил меня Джо, обнял и, отвернувшись, отошёл в сторону.
- Тем более, - кивнул я. - Но послушайте, куда делся дон Рональду?
- Я его аннигилировал, - спокойно ответил Джо, разматывая свою удочку.
- Что сделал? - переспросил я. Страх вернулся в мою грудь. Правда, не такой сильный, как накануне - вероятно, я стал к нему привыкать.
- Превратил в ничто, - пояснил Джо, повернув ко мне лукаво улыбающееся лицо. - А ты что думал? Что я потерплю оскорбление, нанесённое моему другу? Никогда в жизни!
- И тебе не жалко его?
Джо больше не глядел на меня. Он насаживал червя на крючок и только буркнул еле слышно:
- Ничуть не жалко. Мне вас двоих жалко. И себя. И ещё одного человека. Но это не ваше дело.
Мы с Сандру переглянулись: о ком это он? И оба одновременно пожали плечами.
«Ага, - подумал я, - значит, Джо не такой уж и плохой. Вряд ли он имел в виду своего отца, с которым жил не в ладах. Матери у него не было. Тогда о ком он намекнул нам? Кто третий его друг?»
После случившегося ловить рыбу мне не хотелось, но я не мог отказать Джо. Теперь уже точно не мог. Я был привязан к нему страхом и благодарностью. Эта странная смесь чёрного и белого, горького и сладкого делала меня полностью безвольным и мешала построить план обезвреживания зарвавшегося хулигана, способного при желании весь мир превратить в ничто, как он сделал это с доном Рональду. Меня подмывало сказать ему, что ведь у старика есть больная внучка-сирота. Кто теперь о ней позаботится? Но язык тяжёлой гирей лежал во рту. Я злился на себя за малодушие, но ничего не мог с собой поделать.
Но Джо словно разгадал мои мысли.
- Не бойся, - сказал он, выдернув из воды серебристую рыбку и пытаясь схватить её, маятником раскачивающуюся перед ним. - Об Эмме я позаботился. Я перенёс её в Кудже, в семью, где все друг друга любят. Ей там будет лучше, чем здесь.
- Надеюсь, - с некоторым облегчением вздохнул я.
- Стопудово, - подтвердил он. - Это же моя палочка. Она всё может.
- А дон Рональду? - заставил я себя произнести.
- А он наказан, - отрезал Джо. - Ничего, быть ничем лучше, чем хромым и больным старикашкой. - Он глянул на меня с добродушной улыбкой. - Да перестань ты думать об этих людишках! Мы четверо, я, вы и ещё один человек, никогда не состаримся и не умрём. И всё у нас будет хорошо. Что ещё тебе нужно?
- Действительно, - вступил в разговор Сандру, - ничего больше нам не нужно, кроме интересных занятий.
Джо смотрел на нас глазами счастливого человека, знающего, что лучшее - впереди.
- О, этим я вас обеспечу сполна, уж поверьте.
После рыбалки я собрался идти домой: нужно было пообедать, помыть посуду и прибраться. Мои родители целыми днями пропадали в поле, и домашние хлопоты лежали на мне. К тому же на лето я получил от учителей много заданий. Если я их не осилю, говорили они, меня не переведут в следующий класс и вовсе могут исключить из школы. А этого мне не хотелось. Всё же, несмотря на плохую успеваемость, учиться мне нравилось. Я уже привык к запаху мела, к скрипу парт, к уютной тишине, царящей в классах.
- Ты куда? - спросил меня Джо, когда я, смотав удочку, сказал друзьям «пока».
- Домой.
- Да ладно тебе! - Джо схватил меня за руку. - Интернсное только начинается, а тебя к нудятине какой-то тянет. Плюнь на всё! Пойдём купаться, да я наколдую нам ресторанное меню по высшему разряду.
- Не уходи, - попросил меня Сандру.
И я остался.
Мы купались в реке, ели изысканные блюда, пили фруктовые соки, снова купались. А потом Джо взмахнул рукой - и на реке появился настоящий катер, с мотором, рулевой кабинкой и целым ящиком холодного лимонада.
Правда, с катером нам не повезло. Водитель Джо совсем не умел, и мы скоро сели на мель.
- Да и чёрт с ним! - выругался раздосадованный Джо. - Как-нибудь в другой раз я перенесу нас на море, там уж мы поплаваем на трёхэтажной яхте. С сауной, бассейнами и прочими радостями. Всё равно уже скоро темнеть будем. Пойдём лучше на Пустырь Колдунов. Я придумал отпадную историю про мертвецов. Кстати, сегодня пятница тринадцатого июня. Самое то.
И опять я не смог отказать своим друзьям.
Мы сидели у костра так долго, что, возвращаясь домой, я удивлялся, что ещё не светает. История Джо в самом деле была жуткая, и я время от времени опасливо глядел по сторонам, ожидая, что вот-вот на меня нападёт ходячий мертвец.
Родители ждали меня в гостиной. Они не ложились. В их усталых лицах отражалась сильная тревога.
- Ты где был? - набросился на меня отец. - Дома - беспорядок, в городе творится чёрт знает что. Люди пропадают бесследно, а твой приятель Джо, этот малолетний хулиган, стреляет из настоящего пистолета. Мы тут все извелись, а тебе и горя мало. Чтоб это было в первый и последний раз, а иначе...
Отец без сил опустился в кресло. И я вдруг увидел: как же он постарел, как увял! У него в жизни были только две вещи: тяжёлый труд в поле и семья. Работа убивала его, а семья обязывала работать на износ. А тут ещё я со своим непослушанием...
- Что с тобой? - обратилась ко мне мама. - Ты же всегда был хорошим мальчиком. Вот и дон Андреа сетует на то, что ты давно у него не был. А мы ведь платим ему за твоё обучение.
- Я исправлюсь, - пообещал я, опустившись перед отцом на корточки и поглаживая его корявую, мозолистую руку. - Обещаю, всё будет хорошо.
- Ну ладно, - сказал отец, потрепав меня по голове, - иди спать. Ты, верно, тоже устал.
Я поцеловал маму и ушёл в свою комнату. А засыпая, думал, что завтра обязательно попрошу Джо сделать моих родителей бессмертными. Если уж я заслужил вечной жизни, то они и подавно.
Следующий день был субботой. Мои родители, иудеи, правда, не слишком верующие, неукоснительно соблюдали только одно правило: по субботам - никаких дел. В Алегри не было синагоги, и поэтому некому было подсказывать им, как правильно славить Бога и некому было следить за их благочестием. Поэтому они то нарушали заповеди Моисея, то исполняли их, и только суббота всегда оставалась их священной коровой.
Выросший среди христиан, тем более по рождению смесь итальянца с немкой (мои настоящие родители погибли во время военного переворота, после чего подруга моей природной матери и её муж усыновили меня, когда мне было четыре года, так что я не был даже обрезан) и всё же впитавший и некоторые постулаты иудаизма, я не понимал, зачем нужны все эти религиозные действа и запреты. Но суббота мне нравилась даже больше воскресенья, ведь в этот день меня не заставляли делать вообще ничего.
Итак, проснувшись утром, я спустился в гостиную, но там никого не было.
«Пусть спят, - сказал я себе. - А я пока тайком кофе себе сварю».
Так я и сделал. Затем, оглядев беспорядок, воцарившийся в доме из-за моей расхлябанности, подумал, что неплохо было бы прибраться хоть немного, пока меня никто не видит. Но отказался от этой мысли: если родители заметят, что я что-то делаю в субботу, они расстроятся и весь день будет для них испорчен, лишён святости.
Тогда я вышел на открытую веранду, выходящую в сад. И обомлел: на качелях сидел Джо и тихонько покачивался, а рядом стоял Санду. Эта сценка напомнила мне иллюстрацию из полузабытой книги: король, сидящий на троне, и его верный оруженосец. Я собрался было высказать друзьям эту мысль, но Джо опередил меня:
- Вижу, ты спокоен, как удав.
- А с чего я должен волноваться?
- Действительно, с чего? - Он одарил Сандру довольной улыбкой, затем снова обратился ко мне: - Молодец, начинаешь понимать меня.
- А в чём дело?
- В твоих родителях, - пояснил Сандру.
Холод ворвался мне в грудь:
- Что с ними?
- Ничего особенного, - пожал плечами Джо. - Они исчезли. Но не бойся, я не стал превращать их в ничто. Я так и знал, что они будут ругать тебя. И мне это здорово не понравилось. И вот я отправил их прямиком в Израиль.
- Куда? - Я отказывался понимать услышанное.
- В Иерусалим. К родне.
- Какой родне?
- Я сделал так, чтобы в Израиле у них появилась богатая родня, которая с радостью приютит их и устроит в жизни.
- Но...
- Да не переживай ты за них. Что они видели здесь? Кукурузу, табак, дыни, и так изо дня в день. А там им будет лучше. И тебя они больше обижать не будут.
«Это зашло слишком далеко, - подумал я. - Надо срочно что-то делать».
Я мог бы вырвать у Джо из рук палочку и расколдовать обратно всё, что он наколдовал, но я не боялся: Сандру поддерживал его во всём и всегда был рядом с ним. Составить с Сандру заговор против Джо я тоже не решался, так как не был уверен, что тот не выдаст меня. Я мог только ждать удобной минуты. А если она никогда не настанет? Тогда я буду вечным спутником бессмертного волшебника.
В тот же день мы сидели у реки, поедая всякие вкусности и запивая их холодным апельсиновым соком Вдруг увидели, как к нам идут родители Сандру. Как и мои прошлой ночью, они были взволнованы и чем-то крайне обеспокоены.
- Сандру! - ещё издали крикнул отец, явно настроенный дать сыну приличную взбучку. - Что ж ты с нами делаешь! А ну иди сюда!
Тяжело вздохнув, Сандру встал и подошёл к ним. А отец продолжал бушевать:
- Я же говорил тебе не связываться с этим малолетним преступником, ни дна ни ему покрышки! Что ты обещал вчера?
Сандру молчал, виновато опустив голову.
- Мы ждём тебя с утра, сено ещё вчера должно было лежать в копнах, а наш помощник прохлаждается здесь с хулиганами. Ты хочешь вырасти бездельником и бродягой? Мы всё для него делаем, жилы надрываем, а он, эгоист, подсобить нам немного и то не хочет. Пойдём работать, олух!
- Я не пойду, - пробубнил Сандру почти взрослым голосом, смерив отца почти ненавидящими глазами. Вероятно, такая его строптивость была событием немыслимым в их семье. Отец взорвался жутким сквернословием, схватил сына за руку и потянул за собой. Но тот упирался, пытаясь освободиться. Тогда отец стал бить его ладонью по спине, а мать отвешивала ему звонкие подзатыльники.
- Ну всё! - Джо вскочил на ноги. - Мне это уже надоело. Исчезните вы оба, садисты проклятые!
И в мгновение ока мать и отец словно растворились в воздухе, а Сандру, растрёпанный и униженный, растерянно озирался по сторонам.
Тем временем Джо продолжал:
- И вообще, хватит терпеть всех этих быков и баранов! Хочу, чтобы, кроме нас четверых, в городе не осталось больше никого. Пусть перенесутся куда подальше. Например, в Африку. Ха-ха! Вот будет здорово!
Смеясь, он обвёл нас торжествующим взглядом. Но мне было не до смеха. Я сидел, стараясь не глядеть Джо в глаза. Сандру тоже был не в себе. Он подошёл к нам.
- Верни моих родителей, - всхлипнув, попросил он Джо. По его щекам текли слёзы.
- И не подумаю, - ответил тот. - Тебе лучше будет без них. Они же злые.
Но Сандру не унимался. Он сжал кулаки и ещё на шаг приблизился к Джо.
- Верни!
- Отстань, - беззлобно отрезал Джо. - Я своих решений не отменяю.
- Тогда дай мне палочку, я сам их верну.
- Не дам.
Сандру бросился на Джо, пытаясь вырвать из его руки палочку. Я встал: вот он, подходящий момент! Нужно только изловчиться и завладеть этой проклятой палкой. Тогда я верну всё как было, а эту мерзость сожгу на Пустыре Колдунов.
Сандру напирал, Джо отмахивался. Наконец он крикнул в отчаянии:
- Ах так! Тогда и ты исчезни, белобрысая обезьяна!
И Сандру исчез. А Джо, тяжело дыша, вернулся на своё место у скатерти, заваленной печеньем, пирожными, фруктами, бутылками с соком.
- Вот дурак! - сказал он, тяжело дыша. - Сам виноват. Не нужен мне такой друг.
Я стоял перед ним, явно растратившим львиную долю своей обычной уверенности, и думал, что либо я буду действовать решительно, но хитро, либо Джо и в самом деле погубит весь мир. Сам он уже не остановится. Сначала отправит в небытие меня, а затем - скуки ради - всё человечество, сразу целиком или по частям.
- Послушай, Джо, - начал я, стараясь говорить как можно мягче, - дал бы ты мне на минутку палочку... Понимаешь... Мне надо наколдовать себе кое-что...
- Скажи мне - и получишь всё, что захочешь. Для друзей мне ничего не жалко.
- Ну... - Я сделал вид, что крайне смущён. - Это дело такое... Личное... Мне стыдно просить тебя...
- Да ладно, не дрейфь, мы же друзья. - Джо встал и приготовился исполнить мою просьбу.
- Боюсь, ты будешь смеяться, - продолжал я упрашивать. - И презирать меня... Я быстренько наколдую - и всё. Обещаю, больше никогда не попрошу тебя об этой услуге.
Джо смотрел на меня с сомнением. Его глаза смягчились, в них появилось нечто, что можно было назвать сочувствием. Я протянул к нему руку, почти уверенный, что он уступит мне.
- Пожалуйста, Джо!
Но хитрость моя не сработала. Джо мотнул головой и заявил ледяным тоном повелителя:
- Никогда! Слышишь, никогда! Провалиться мне на этом месте в тартарары...
Его последние слова утонули в оглушительном грохоте. Земля подо мной заколебалась. Пытаясь удержаться на ногах, я сделал шаг назад, но всё равно упал на спину. Однако успел увидеть, как Джо ухнул в разверзшуюся под ним трещину.
И всё стихло.
Я поднялся на ноги, осторожно приблизился к щели, в которую свешивался край нашей скатерти. Разлом был метра три в длину и не широк, я мог бы спокойно перешагнуть его. Но глубина его меня поразила. А на дне что-то светилось. Из трещины поднимался пар с резким запахом сероводорода. Я закашлялся и отошёл от опасного места.
- Что же это такое! - шептал я, растирая по щекам слёзы. - Дурак ты, Джо! Что наделал! Всё только испортил и сам погиб.
«Куда теперь? - думал я, шагая по набережной. - Я ведь один остался в городе. И ни выйти из него. И никто никогда сюда не придёт. И так будет вечно».
Бессмертие, великодушно наколдованное мне Джо, больше не радовало меня. Что от него толку, если не с кем даже словом перемолвиться?
- Эй, Тони! Постой!
Я оглянулся: ко мне спешила, почти бежала Лючия. Удивление и радость словно воскресили меня из мёртвых. Я не мог поверить глазам и даже подумал, что это призрак, галлюцинация. Я побежал к Лючии, готовый упасть перед нею на колени и просить не исчезать, даже если она - плод моего воображения.
- Тони, что происходит? - испуганно выпалила она, подойдя ко мне. - Где все? Город пуст. Совершенно пуст. И это землетрясение... Я боюсь, Тони.
- А я рад, что хотя бы ты осталась! - воскликнул я, продолжая улыбаться.
- Рад? Почему? - Лючия смотрела на меня глазами испуганной кошки и нервно мяла в руках снятый с головы венок.
- Сейчас я тебе всё объясню, - сказал я. - Сядем на эту скамейку. И слушай внимательно.
Я и сам был взведён до предела, руки у меня дрожали, и когда мы сели, я с трудом заставлял ноги не дёргаться и не ёрзать по брусчатке. Поэтому нелегко мне было сосредоточиться и говорить внятно. Я то и дело сбивался на междометия, запинался, поправлял сам себя. Но Лючия оказалась терпеливым слушателем. Она ни разу меня не перебила, не переспросила. Только когда я поведал ей, как исчез Джо, она ахнула и, схватив меня за руку, воскликнула:
- Ты уверен, что он провалился в ту трещину?
- Уверен.
- Боже! - Она отпустила мою руку, закрыла глаза и, откинувшись на спинку скамьи, некоторое время сидела молча, лихорадочно отрывая от смятого венка цветок за цветком.
Мне стало до слёз жаль её. И я вдруг понял, что именно она была тем третьим другом, о котором говорил Джо. Но почему он скрывал это?
- Наверное, вы с Джо как-то связаны? - осторожно предположил я, боясь обидеть и без того расстроенную девушку.
- Он мой двоюродный брат, - ответила она, не открывая глаз. Сквозь замкнутые ресницы вытекли крохотные слезинки. Я хотел утешить Лючию, но не знал, что могу сделать для этого. И ничего лучшего не придумал, как только спросить её:
- Он был дорог тебе?
Она встрепенулась, открыла глаза и, вытерев рукавом кофточки слёзы, ответила:
- Его отец - брат моей матери.
- Странно, я не знал.
- Об этом не принято было вспоминать. После того случая... - Она умолкла.
- Какого случая?
- Понимаешь, я нянчила Джо, когда он был совсем малюткой, радовалась, видя, как он растёт, учится говорить, начинает что-то понимать. Его мать умерла при родах. Врач успел сделать кесарево сечение. По сути, он разрезал живот, когда моя тётя уже умерла... И спас маленького Джо. Я ведь тоже сирота, меня воспитала двоюродная бабушка. Она привезла меня в Алегри, когда мне было всего три года. Вернулась в свою хижину на окраине. Так вот, я, девятилетняя девочка, стала ходить в дом дяди и помогать ему ухаживать за младенцем. Он, конечно, нанял кормилицу, но та была глупой и ленивой. Покормит Джо и бежит судачить с соседками. Или спит у себя в каморке. А я делала всё: мыла младенца, стирала пелёнки, наводила в доме порядок. Дядя Петру был мне очень благодарен, хорошо кормил меня, давал денег. А однажды... Мне было тогда почти тринадцать... В тот вечер я засиделась у них до ночи, и дядя предложил проводить меня.
«Пройдём через Пустырь Колдунов, - предложил он, - так будет ближе».
«Мне страшно», - говорю я.
«Не бойся! - Он взяв меня за руку. - Я твой защитник. Я тебя никому не отдам, тем более какой-то нечисти».
И мы пошли через пустырь. И вдруг он обнял меня и стал целовать. И говорить ужасные вещи: мол, отныне я его жена, и всё такое. Я пыталась вырваться, стала кричать, отбиваться, но он не отпускал меня. И стал бить.
Ночь была лунная, и я видела, как мимо по дороге идёт весёлая компания. Кажется, это был дон Рональду с друзьями и какими-то женщинами. Они остановились, с минуту поглазели на нас и быстро ушли. Не решились вмешиваться. Дядя Петру - крутой, драчливый, злопамятный и сильный неимоверно... вернее, теперь уже был... Таких принято называть безбашенными. Никто не хотел с ним связываться. Немало мужчин пострадало от его кулаков. А одного приезжего, говорят, он зарезал и зарыл где-то в сельве.
Но мне всё-таки удалось вырваться от него. Я убежала. Когда бабушка увидела, что со мною стало - я была вся в синяках и ссадинах - у неё случился сердечный приступ, и той же ночью она умерла.
А дядя стал меня избегать. Наверное, понял, что из-за него умерла женщина, которая относилась к нему как мать. Да и стыдно, видимо, было ему передо мной. По крайней мере, надеюсь на это. Но больше в его дом я не приходила. А если видела Джо, дарила ему конфеты и другие мелочи. Он любил меня. Хоть и боялся со мною общаться. Город как будто ополчился против меня. Разумеется, слух о том происшествии мгновенно разнёсся по Алегри, и жители решили просто забыть о нём. А меня сделали виноватой во всём. Вот тогда я и получила прозвища Бесстыжая и Чокнутая. И никто мне не помог, кроме дона Андреа. Он взял меня под свою опеку.
«Ах так, - подумала я. - Хотите, чтобы я была Чокнутая - вот вам, получите! Придя в себя, не без помощи дона Андреа, я распорола на выкройки свою ночную рубашку и по ней из грубой ткани сшила себе балахоны. У бабушки был целый сундук цветастых лоскутов, из них получилось много красивых юбок. И кофточки себе тоже сшила. Я выходила на луг, ложилась на спину и разговаривала с небом, а цветы успокаивали меня. И я стала плести из них венки. Мне было теперь всё равно, что обо мне думают люди. Они не спасли меня тогда, хоть и могли, и я ушла от них в своё, иное измерение. Занялась поделками и розами. А Джо...
Лючия разрыдалась, и мне пришлось приобнять её за плечи и погладить по голове, как маленькую. Она успокоилась.
- Надеюсь, он не страдал долго там, под землёй.
- Не страдал, это точно, - отозвался я. - Умер мгновенно.
- Спасибо тебе, - Лючия поднялась на ноги. - Пойду домой. Надо черенки полить. Совсем забросила розы в этой суматохе.
Она пошла. Но, сделав десяток шагов, остановилась и оглянулась:
- Скажи, Тони, а Джо только нас троих сделал бессмертными? Себя не успел?
- Насколько знаю, не успел, - солгал я, догадавшись, почему Лючия задала этот вопрос.
Она кивнула и пошла дальше, а я замер, потрясённый и испуганный: «Боже ты мой! Он же бессмертный! Значит, вечно будет гореть в подземном огне! Господи, это же уму не постижимо!»
Мне захотелось спрятаться от этих мыслей под одеяло или поплакать у кого-нибудь на груди. Но я понимал, что они останутся со мной навсегда. На веки вечные. Как мне жить с этим? Одно дело - верить в абстрактную преисподнюю, в чертей, поджаривающих грешников на сковородах, а другое - точно знать, что человек, тринадцатилетний подросток, твой друг, каким бы придурком он ни был, не может умереть даже в клокочущей магме, в геенне огненной, не придуманной суеверными людьми, а реальной... И это происходит прямо сейчас. И никогда не кончится.
Я вскочил со скамьи.
- Боже! Создатель неба и земли! - стал шептать я, глядя на облака. - Отмени всё, что наколдовал Джо! А не хочешь - сделай хотя бы так, чтобы он умер, просто сгорел под землёй, стал ничем, совсем ничем.
Я не мог больше оставаться один. Я бросился бежать вслед ушедшей Лючией.
Она сидела на крыльце своей ветхой хижины. Между ног у неё стояла пустая лейка.
- Хорошо, что ты пришёл, - сказала она, слабо улыбнувшись.
«Как странно, - подумал я, опустившись на крыльцо, - я никогда не видел её улыбок. Или просто не замечал, как и все остальные, считая её чокнутой и не способной на нормальные чувства?»
Мы сидели молча, глядя на луг и тёмную стену сельвы за ним.
- Знаешь, Лючия, - нарушил я молчание, - как-то в детстве я сказал отцу: хорошо было бы, если бы человек жил вечно. А он ответил: а для чего нужна вечность? Иному человеку и жизнь-то его короткую наполнить нечем, пуст он, как дырявая бочка, а тут вечность. Неужели кому-то нужна бесконечная пустота? А я думаю, что вечность - это всё-таки хорошо. Особенно если нет дурных воспоминаний.
- Твой отец был прав, - возразила Лючия.
- Тогда получается, что мы с тобой попали в пустыню, из которой никогда не выберемся?
- Нет, Тони, просто наш корабль разбился, и мы выбрались на необитаемый остров. Хотя, конечно, ты правильно тогда сказал: необитаемый - это остров, где никто не обитает.
- Нет, Лючия, я больше так не думаю. Мы с тобой - в мёртвом городе. Необитаемом. Каждый дом - память о том, чего больше не будет.
- Зато мы с тобой будем. - Она снова улыбнулась, взглянув на меня. - И мы наполним город и свою вечность собою.
- Как это?
- Думаю, своей любовью.
Я уверенно кивнул, взволнованный мыслью Лючии.
- Да, тут я с тобой согласен: без любви в вечности нет смысла.
Она улыбнулась ещё шире, и мы долго сидели молча, глядя на вечереющий луг, готовый вечно одаривать Лючию цветами для её венков. Мне было так хорошо! Вот если бы не память о Джо, горящего в пекле, я считал бы себя самым счастливым человеком на свете. Но ничего, я буду каждый день молить Бога о глупом, несчастном Джо, и Он обязательно исполнит мою просьбу. Если уже не исполнил. Ведь Бог в миллион раз сильнее какой-то волшебной деревяшки.