Ещё около трёх месяцев прожила Вера с трёхлетним сыном Ванечкой в городе после того, как её мужа Гришу всё же забрали на фронт. Долго он этого добивался. Страна с фашистами воевала уже почти два года, отец Гриши и двое младших братьев отправились добровольцами еще в сорок первом, а Григория Степанова директор тракторного завода, где мужчина работал наладчиком, ни в какую не отпускал, держал на брони. Директор говорил, что Гриша на заводе намного больше пользы приносит, чем мог бы на поле боя.
Может, и прав был начальник, славился Степанов золотыми руками и добрейшей душой; тихий он был, спокойный, в жизни никого не ударил, жука на дороге раздавить ему жалко было, куда такому на поле боя? Но не мог Гриша спокойно жить в тылу, с женой и сынишкой, зная, что его самые родные люди вместе с другими мужиками в это время громят фрицев и каждый день жизнью рискуют. Гриша, конечно, старался и в тылу быть полезным, работал по две смены, не высыпался, но всё равно душа его металась без покоя, вот и писал мужчина во все инстанции, чтобы бронь с него сняли. И добился своего.
Когда Гриша уезжал, то, прощаясь на вокзале, он сказал Вере, чтобы, если станет совсем голодно, ехала она с сыном к его бабушке Груне в деревню, адрес она знает, бывала там, и бабушка только рада будет, любит она их очень, да и одной тяжело старушке, слабая уже совсем. Но главное, там прокормиться будет легче, всё же лес, река, да огород под боком. Можно собирать грибы, ягоды, рыбу ловить, завести курочек. Да и работать в колхоз с радостью возьмут, там сейчас работники очень нужны. Вера отмахивалась, мол, куда она из родного города поедет? Говорила, что на карточки, что на заводе получает, прокормятся с Ванечкой, главное, чтобы муж живой домой вернулся. Гриша целовал жену и просил о деревне всё же подумать.
То, что Вера с сыном только на свои карточки, без Гришиных, долго не проживут, она поняла уже через месяц. Какое-то время еще надеялась, что они приноровятся, старалась отдавать большую часть хлеба сыну, но после того, как однажды потеряла сознание от голода во время ночной смены, женщина поняла, что ей всё же придётся ехать в деревню. Тем более, что наступил апрель, самое время для работы в огороде, если она хочет заготовить что-то на зиму. Вера написала Гришиной бабушке письмо, и едва пришёл ответ, что та не против их приезда, уволилась с завода и отправилась жить на новое место.
Баба Груня была рада приезду Веры и Ванечки. Старушка очень сдала в последнее время, болела, с большим трудом даже с постели вставала, иной раз не могла печку растопить да отвар из трав заварить, не то что еду какую приготовить. Об огороде и хозяйстве уже и не думала.
Дом у бабушки был немаленький, но очень запущенный. Паутиной и пылью заросший. Соседки и помогли бы, но на работе так уставали, что со своими делами и ребятнёй справляться сил не было, не говоря уж о том, чтоб в чужом доме прибираться. Но совсем бабушку не забывали, заскакивали на минутку, проведывали, даже съедобное что-нибудь приносили, если баба Груня приготовить не осиливала. Поэтому приезду Веры и они обрадовались, всё меньше хлопот со старушкой.
На следующий день после приезда Вера отправилась к председателю колхоза и попросила принять её на работу. Конечно же, ей не отказали, рабочих рук катастрофически не хватало. Веру, которая была хорошо знакома с техникой, взяли в тракторную бригаду. И сразу начали учить управлять трактором, что у нее, кстати, очень даже неплохо получалось. Женщина все понравилось в деревне: работа, природа, к тому же другие колхозницы отнеслись к ней с уважением и радушием. Одно расстраивало: детского сада не было, был в соседнем селе, но каждые утро и вечер добираться до него, а потом обратно попутными телегами было просто невозможно.
Тогда Вера попробовала оставлять сына с бабушкой. Но однажды, воспользовавшись моментом, когда старушка задремала, малыш залез с табурета в буфет и хотел достать с верхней полки вазочку, в которой хранили сахар. Буфет был старый, не удержал веса Ванечки и рухнул вместе с ребёнком на пол. Мальчик испугался, да и ударился сильно, поэтому закричал так, что бабушка проснулась. Увидела, что произошло и
так расстроилась, что у неё случился сердечный приступ. Хорошо, это вечером случилось, как раз перед возвращением Веры с работы. Успела женщина бабу Груню лекарством отпоить. Но оставлять мальчика с бабушкой больше нельзя было, подниматься с постели старушка уже не могла.
У Веры не было другого выхода, кроме как отправлять Ванечку вместе с другими ребятами к деду Никифору.
Деревня Маковки, где теперь жили Вера с сыном, была совсем крошечной, всего четырнадцать домов, из которых жилых осталось девять. Хозяева остальных либо померли, либо уехали жить куда-то к родственникам. Все мужчины ушли на фронт, остался лишь один – дед Никифор. Никто не знал, сколько ему лет, дед был настолько старый, что и летом ходил в тулупе да валенках, потому что мёрз всё время. Когда его в шутку спрашивали, отчего он тулуп никогда не снимает, дед Никифор хрипло смеялся, растягивая бесцветные морщинистые губы чуть не до ушей, при этом выставляя на всеобщее обозрение свой единственный передний зуб и отвечал, мол, тулуп этот особенный, в нём деда Никифора та самая костлявая дама, что с косой ходит, разглядеть не может, потому и живёт он так долго, а сколько точно годков старику стукнуло, он и сам запутался считать.
Кто первый додумался деду Никифору своих малышей под присмотр отдать, бабы уж и не помнят, но к тому времени, как приехали в деревню Вера с Ванечкой, по утрам у деда во дворе уже собирался целый детский сад, человек десять ребятишек. Каждый день рано утром женщины приводили своих деток к его дому и пересаживали через ограду. У каждого их малышей в руках было по небольшому тряпичному мешочку, в котором лежала скудная еда, приготовленная их мамочками на целый день. Дед Никифор с самого рассвета поджидал ребят, сидя на скамейке во дворе. Он не мог бегать за озорниками, разнимать драчунов и следить, чтобы никто не убежал вслед за мамкой, дед даже почти ничего не видел, некогда ярко-синие его глаза помутнели от старости, и ходил дед с трудом, опираясь на корявую палку, но дети, даже самые маленькие, казались уже почти настоящими взрослыми, они не баловались, не дрались, никто ни у кого не забирал еду, наоборот, те что постарше помогали малышам, а малыши слушались старших и старались не капризничать.
Когда ребятам надоедало играть в салки, копаться в земле и кидать камешки в ворон, они садились вокруг деда Никифора и тот, тихо и немного напевно, начинал рассказывать им свои сказки. Много он их знал, да таких, что дети и не слыхали никогда, может, он просто сам их и придумывал? Жили в тех его сказках малые зверушки и жестокие хищники, жадные богатеи и простые бедные люди, водяные и лешие. Но о чём бы ни был рассказ дедушки, всегда у него побеждали добро, смелость и честность. Малыши могли до самого вечера слушать эти истории, замерев и огромными от восхищения глазами глядя на своего старенького воспитателя.
- Дедушка, ты ж смотри не помирай, - шутили уставшие женщины, забирая вечером детей, - кто ж тогда будет с нашими сорванцами нянчиться?
Дед Никифор, держась одной рукой за поясницу, кряхтя, поднимался со своей лавки, и отвечал обычно:
- Не переживайте, бабоньки, до Победы я точно дотяну. Нельзя мне, горемыке, на тот свет, с кем деток оставлять будете? Пусть уж там меня ещё немного подождут, - тут дед вздыхал тяжко, видимо, вспоминая близких ему, уже ушедших, людей, и, прихрамывая, уходил в дом.
Вера сначала побаивалась оставлять Ванечку с дедом Никифором, но потом успокоилась, да и вариантов других не было. Шло время, бабушка Груня однажды утром не проснулась, ушла тихо, так же, как и жила. Ваня с другими детьми продолжал ходить к деду в садик. Зимой они заходили в его дом, летом гуляли во дворе. И за всё это время дедушка ни разу не пожаловался на усталость, ни разу не сказал, что плохо себя чувствует, сидел, с беззубой улыбкой глядя на ребят прищуренными подслеповатыми глазами и рассказывал им свои необычные сказки...
О Победе страна узнала по радио ранним утром 9 мая сорок пятого года. Никогда и ничему не радовались жители Маковок так, как этому известию. У кого-то во дворе громко, на всю деревню, играл патефон, жители вышли на улицу, целовались, плакали, смеялись. Дети бегали, толкались, визжали от счастья, узнав, что эта страшная Война закончилась, что отцы, братья, которые остались в живых, вернутся домой. Председатель колхоза объявил этот день выходным, поэтому радость была двойная, впервые за столько лет женщины могли остаться дома и хоть немного отдохнуть.
Наконец, когда эмоции немного поутихли, кто-то вспомнил о деде Никифоре. И женщины решили сходить, поздравить старика, вдруг он не слышал сообщение по радио и сидит во дворе, ждёт ребят. Но, когда они, шумной толпой, подошли к его ограде, то на скамейке старика не увидели, она была пуста. Решив, что он не дождался детей и ушёл в дом, женщины прошли во двор и отворили ветхую дверь дома.
- Дедушка, - громко позвали они почти хором, - ты где? - в ответ им была тишина, которую разрезала лишь негромкая музыка, доносившаяся из репродуктора на стене.
Женщины вдруг разом притихли, почувствовав неладное. Они осторожно прошли в комнату и замерли, увидев деда Никифора, одетого в выходной пиджак и неподвижно лежавшего на аккуратно заправленной кровати. Морщинистое лицо старика было спокойно, а на губах застыла еле уловимая улыбка. Вера почувствовала, как слезы наворачиваются на её глаза, отвернулась и увидела на накрытом праздничной скатертью столе, что стоял посреди комнаты, два стакана, в которые до краёв была налита самогонка. На обоих стаканах лежали ломтики хлеба, а рядом с ними стояли фотографии жены деда Никифора и его единственного сына, погибшего ещё в первую мировую войну.
Сдержал слово дед Никифор, выдержал, дожил до Победы. А как выполнил свой долг, так и ушёл со спокойной душой.
Много лет прошло с тех пор, те ребята, что ходили к деду Никифору в ясли, выросли, стали серьёзными людьми, но они на всю жизнь запомнили его сказки и рассказывали их потом своим детям, а их дети рассказывали своим. Так и живёт в этих сказках, гуляющих по свету, душа деда Никифора, доброго старика в неизменном тулупе.
Кстати, Гриша вернулся с фронта живой. Жить Степановы так и остались в Маковках, отремонтировали бабушкин дом и уже через четыре года у Ванечки были ещё и сестрёнка с братишкой, за которыми он, как старший, присматривал очень ответственно.