Давным-давно подобно птицам перелётным кочевали люди старинные. Жили они в степях, на возах прямёхонько. У речки костры палили, юшку рыбную готовили, молоко на сурь ставили. Под открытым небом ночевали и разбирались от того – в звёздных клубках путанных. А уж запоют бабы с возов бывалыча:

Алёна-дуда, и где ты была? Говядину стерегла…
Чего выстерегла? Бычёночка, коровёночка.
А где быки? За бугор ушли.
А где бугор? Вода унесла.
А где вода? За тростники убегла.
А где тростники? Девки выруби.
А где девки? За мужья ушли.
А где мужья? На войне…

Вот так переночуют, а на зорьке ясной дальше едут в другие места, где трава сочнее и вода чище, где цветов душистых больше. А и тогда не всё спокойно, да мирно было. Возникал раздор со спорами, в родах приключающийся. Стали как-то по весне землю делить: где–кому ночевать, где–кому скот гонять – мало им
степи бескрайней той. Но поспорили горячо старейшины… И к диду Ладу пойти не схотели.

Откель она взялась – из камня прямёхонько, при очередном переселении великом – хозяйка медной горы. Опосля Огудой её прозывать-то стали, а кто и Ягодкой услащал слух свой, но некоторые и со словом Ягиня к ней обращались. Взбаламутила та Баба–Ягодка–Ягиня баб, да стала их корить и на недоброе дело науськивать... Мол, чегой-то ждать должны, покуда мужики к Ладу придут, неужто мы сами его не приведём к нашему собственному благополучию? Недолго думали они, уж так их мужики со своими спорами и раздорами с драками достали до последней мочи. Наварили браги медовой с травами сонными и мужиков в ночь опоили.

Мужики пробудились, мечей хватились... А бабы-то ходят вокруг с рогатинами, да пиками и на мужиков мечами ихними же и грозятся. Враз на баб заглавный старейшина ругаться пошёл… Ага… Отведал рогачей с кочерёгами! И остальных супротивников полу мужеского схватили бабищи и побили плетьми жильными, да так, что пришлось мужикам за возы прятаться и в кусты убегать, злостно покрикивая. Покорились мужики, стали горшки мыть и коров доить, горюя по временам прошедшим, с печалью на них оглядываясь.

Достала мужиков работа та вредная – бабья проклятая, по самые печёнки влезшая. Невмоготу такое стало терпеть днями светлыми и ночами тёмными! Поднялись они пойти на баб войной великой, да за свободушку! И пошли мужики с руками голыми на мечи вострые, на пики пронзительные. Но и шли они, да токмо с думками сокровенными, мол, не будут их бабы рубить–убивать, калечить враз. Ах нет – как нет, не пожалели их бабы! Некоторые мужики на месте прямо смерть свою приняли, а остальным пришлось покориться, кровушкой умывшись собственной. Старейшину и вовсе осрамили на всю округу напоказ: порты с него сняли и перед строем мужиков водили долго до вечерней зорюшки.

Ой ты гой еси степь широкая, степь привольная и раздольная! На кого же ты мужиков оставила, на кого горемык покинула? Вот и вам сейчас сказываю, а украдочкой всё печалуюсь, за мужиков за тех грусть-тоску пережёвываю. Налетело вороньё бабское – отделились от других племён, стали жить сами по себе. Но лечит время древнее, по руслу реченьки и дорожке степной направляя, звёздочками, да месяцем ясным путь долгий подсвечивая. Сыновья со временем слабыми стали, а дочки в самую силу вошли. Хозяйка медной горы учила их своим премудростям тайным: звёзды угадывать, цветы полезные собирать, раны лечить, с птицами и зверями разговаривать, наконечники от стрел ядом наполнять и заметки ставить: какие отравленные – для мужиков, а какие простые – на зверя, для охоты на него.

Многие-многие лета такое продолжалось, пока дети полу мужеского совсем вырождаться на зачли. Стали бабы тогда без оглядки на Ягу и без разрешения всяческого с другими мужскими родами встречаться, да с ними постепенно и перемешиваться. От крови свежей степной вновь сыновья стали крепкими рождаться и сильными становиться, от коих бабы и получили свою же бабскую погибель вскорости и волю их попрали в конце-то-концов. Мужики сговорились однажды в ночь тёмную и на баб напали! Бабу Ягу прогнали в медную гору, когда обратный путь свой держали при великом переселении, а у остальных баб мечи отобрали, плетьми выпороли и опять детьми заниматься заставили, коров доить приказали, молоко на суръ ставить, шерсть-волну сучить, да борщи сытные готовить. Юных девок за мужьёв отдали, новой жизни обучаться, и чтобы были до скончания веков в повиновении. А старых тёщ убивать из жалости не стали, но сказали им, чтоб убирались на все времена из жизни общей в леса дремучие, на деревьях жить.

При хозяйке той, что с горы медной, точно вам говорю, – огорчение одно, да и только, коль жизнь текла без всякой на то узорчатости. Старая Огуда морочила всех почём зря, а при дедах жизнь опять пошла вольная. Мужики с мечами ходить стали у пояса, а бабы мужей своих покорно слушались, ведь за свой век властный, они ничего и не придумали. Так… Если одну только баню.