Мой нарыв на руке — кому он нужен в армии? А ведь достиг такой стадии, что уже температура поднялась. Думал, что само–собой пройдёт, но с тыльной стороны ладони набухло так, что боксёрская перчатка образовалась и срочно звала к медицинской помощи. В санчасти Лейтенант Вовченко округлил глаза, ведь он только что закончил медицинский институт. Впрочем, быстро оправился…
— Я тя, дрын-трын, быстро на ноги поставлю, — ходил кругами лейтенант, косясь правым глазом на белый шкаф, — от абсцессов дурно мне становится, так и знай. Ведь старлея должны были дать, но в госпиталь тебя не повезу… Откуда ты взялся на мою голову?
— А это не опасно? — прозвучал законный вопрос с моей стороны, но как-то слабенько, словно от нагадившего котёнка в башмак военврача.
— Ты что? — ответил он вопросом на вопрос и нервно хихикнул.

Лейтенант что-то про себя решил и сделал шаг к шкафу. Звякнули мензурки, стоящие за банками с мазью Вишневского… Доктор вскорости загремел стеклянной дверцей, смачно втягивая от рукава белого халата.
— Всё, алесс! Пошли, убогий, — с ноткой действительной уверенности сказал он мне.

И эта уверенность так подействовала на меня, будто доктор и в самом деле всё знал в совершенстве, что богатый опыт наверняка присутствовал, о чём свидетельствовала вся его выправка и правильность в голосе, что такие нарывчики не в первой ему видеть приходится, что будет всё, как говорится, в норме и в порядке всех вещей, при всём их беспорядке.
— Эй, чудо! — кликнул лейтенант ефрейтора-медбрата, — Чё вылупился? Тащи наркоз, оперировать щас будем!

Чудо молчало. Оно, как мне тогда показалось, думало… И думало серьёзно. Пока оно это делало, я терпеливо ждал с надеждой на великое волшебство: вот сейчас меня положат на операционный стол, наденут маску с наркозом и через каких-то там десять-двадцать минут я проснусь в полном здравии.
— И чё? Я не понял, — осерчал командир, кривясь на ефрейтора, — стул, верёвку, новокаин, ланцет!
— В-в-верь-ёвку? — блеяло у меня из нутра.
— Дрын-трын, не мочись, больной! Ты чё, крученый какой-то? Температуришь? Верёвка, дрын-трын, для того, чтоб ты рукой не дрыгнул невзначай.
— Р-р-рукой?
— Рукой, дрын-трын… Вену чтоб не зацепил, от твоих содроганий внутренних.
— А-а-а…

А дальше так закрутилось, да завертелось в смутных, не совсем осознанных потоках, что словами уже и не передать: привязали сначала к стулу руку, потом вторую, потом ноги и всего к спинке стула примотали намертво прямо под лампочкой, свисающей из-под потолка, для лучшего освещения при операционных действиях.
— Не боись, дрын-трын! Сам боюсь… На Нобеловку иду!

Вот только тут обуял невероятный страх меня! Жутчайшее представление прилетело в голову и не отпускало до исхода всех действий. Нет не от того, что верёвкой привязали и не от того, что сзади накрепко схватили за плечи с шеей двое самых здоровенных больных, находящихся на попечении санчасти, а от того, как увидел доктора, держащего в одной руке скальпель, а другой рукой, переворачивающего страницу здоровенной книги по медицине, которую держал перед его глазами ефрейтор.
— Наркоз больному, дрын-трын... — мне тут же вкололи ничего незначащий новокаин.
— Наркоз мне, дрын-трын… — военврач глотнул из склянки, поднесённой медбратом. — Смотреть вверх, дрын-трын… — уверенно направлял он скальпель к моей руке. — Орать матюгами в потолок, дрын-трын! — сделал под мои жуткие вопли надрез. — И в ентих ублюдков ори, что держат тебя!

Доктор долго пробивал туннель через всю опухоль и, наконец, засунул в него здоровенный кусок бинта, пропитанный лекарством. А я орал… Орал так, что потолок ходил ходуном, стараясь стукнуть меня электрической лампочкой, свисающей над моим носом.

Ох, уж этот лейтенант Вовченко! Где он сейчас? Небось прославленный хирург какой-нибудь. А ведь добрым словом его вспоминаю часто. Увижу – поклонюсь в ноги! Вот они — два еле-заметных шрама на руке моей. Всё чётко сделал доктор. Успел. Мне потом объяснили, что если бы меня в госпиталь отправили, то потеряли бы время и руки бы я точно лишился, а может и жизни. Зато после армии я уверенно понёс документы в Ивановский медицинский институт. Довольно сильно подействовал на меня этот армейский случай. «А что? — думал я, — чай опыт из детства имеется, когда препарировали лягушек на берегу реки».

Но, увы… Не дал бог зелёным хвоста. Не прошёл по конкурсу и очень переживал по этому поводу. Не растерялся — перекинул документы на заочное отделение юридического факультета ИвГУ, куда и поступил успешно. В итоге: страна получила плохого юриста и потеряла замечательного хирурга.