— В ту пору, девоньки, — скрипел ртом в бороде дед Тихон в кухоньке с земляным полом, в которую девки с сенокоса завалились гуртом в очередной раз по случаю дождливой погоды. -- Всем худо было, но и всем ровно... А нониче что? А вот другим манером всё стало... О, как... Ты желаешь хорошего, а сосед норовит худо сделать.
— Как же оне всё же выглядят-то? — запыхалась Дуняшка, запоздало протиснувшись в помещение.
— Дык кто?
— В прошлый раз сказывали... Не добились мы от вас ничего... Лешие, дедусь, лешие!
— Я о Фоме, она про Ерёму... Обыкновенно…Хм, лешие… Как ещё? Опять вы за них, неугомонные?
— Расскажи, расскажи, дедушка! — закричали девки хором.
— Оххх-хо-хо… Нукась, ставьте самовар…

«В лесу люди лесеют, в людях людеют». Не перестаю удивляться до глубины своей деревенской души языку русскому, языку народному, к которому мы на сегодняшний день применяем жесточайшие пытки засорами словесными неподобными, ни в какие ворота русские не лезущие! И я не безгрешен, зачастую так же делаю и поступаю, увы. Знавал я лешака одного, знавал… Евграфом его, кто поумней-то, величал.

Всегда, во все века, дни и ночи, были отношения между людьми и лешими сложными, ведь хозяин леса не может ни в коем случае отдать на поругание своих владений самонадеянному и невежественному, стремящемуся к наживе человеку, которому ещё и поспособствовали нынешние священники, объявив лесовиков нечистой силой. Но, ежели подробно разобраться, то в большинстве случаев лешак-то не вредит людям, иногда он проказничает, хотя нередко проказы довольно чувствительны и злы для собственного человеческого восприятия.

Вот, Евграф-то – мой знакомый который, он вить не в тоске какой сделать вред хочет. Он старается переселить души людские с одного дерева в другое, когда идёт заготовка древесины. Та же самая процедура осуществляется и со зверьём при охоте. Но, ежели идёт сплошная вырубка леса и полное истребление жителей его, леший обращается в лесника, егеря или даже, например, в медведя. Как выйдет он в медвежьем-то обличье из кустов внезапно, охотник одним махом накладывает месячную норму осадков из собственного дерьма в штаны, и стоит столбом с волосами во вздыбленном состоянии. А всё потому, что ружьё не на того зверя заряжено. И бежать нельзя – обязательно догонит медведь-то и… сожрёт, начав непременно с головы.

В давнёшние времена на лошади не умчишься от неуклюжего. Бросали шапку позади скачущей лошадки или всё, что под руку подвернётся, дабы, пока косолапый с этой вещью возится, только и можно было ускакать в целости и сохранности. Вот, подойдет тогда мишка к остолбеневшему от страха горемыке, который олешек, к примеру, в брачный период пострелял, да как даст со всего размаху лапой по бездумной башке, чтоб вразумить и на путь истинный поставить глупость евонную. Тот и призадумается. А ежели покажется, что случайно приключилось, то другим разом настоящий медведь придёт и уж точно в усмерть заломает.

В самоличном исполнении Евграф никогда не был к смерти человека причастен. Сама природа находит известные ей пути и таким образом она дело всё обстряпает, что не придерёшься и ни за что в жизни не докопаешься. Вить приговорённый сам себя к своей же погибели и ведёт. Он не хочет в природе жить, но руководить желает.

Совсем недавно чиновники важные на вертолёте решили поохотиться, причём, уже не в первый раз. Евграф-то предупреждал их по-всякому… Хоть кол на голове чеши, в таких-то должностях. Лешак только и сказал сосёночке одной высунуться на два размера выше из общей массы. Почти сразу верхушка дерева и попала в лопасти винта. Рухнула птица железная. Беда неоспоримая. Но видно же, что сами пожелали такого исхода дела наши выборные руководители, на полном серьёзе показывающие нам, как правильно сосуществовать простым людям вместе с деревьями и птицами, со зверями в мире этом.

Или вот: однажды перевоплотился Евграф в обычного лесничего и подошёл с важным видом к руководителю лесорубов, валящих лес без разбора и выбора, варварским на то способом:
— Чё ли тебе в лесу леса мало? — спросил лешак, поправляя зелёную фуражку.
— А ты кто такой будешь, дядя? — важно переспросил гражданин в пиджаке, непрерывно наблюдая за происходящим беспределом.
— Аль не видишь, мил человек? Хформу чё ли не различаешь?
— Ты мне документы предоставь, утверждающую твою натуру или же вали до дому, пока крутить педали не научили мои ребята!
— Каки-таки тугаменты? Ни в какие дали мне не требуваются оне. Я туточки дома сам по себе, со своею собственной натурою!

Воскликнув от великого недоумения, Евграф ещё раз для пущей важности сместил на другой бок головы фуражку и продолжил:
— Немедленно прекратить работы для последующего разбирательства, иначе кое-кому придётся ответить!
— Ишь ты… Ты кто такой? Ты кто такой, я тебя спрашиваю? — закричал начальник, аж пена полезла из-под губы, дрожащей от наглой вседозволенности. — Я в этой местности всех лесников знаю, а главный их во-о-он под кустом… пьяный прикорнул на время.
— Ну, коль нет желания людской закон исполнять, придётся свои методы применять, раз не шутишь. Я вам хочь и не директор, — с невероятной грустью сказал Евграф и уже совсем тихо, почти про себя, добавил: — Вырос лес, так выросло и топорище.

В порыве наступившей ярости, взбесившийся на полную катушку, собеседник, считающий себя настоящим хозяином и владетелем данной лесной просеки и последующей разработки, хотел было толкнуть в полную силу фальшивого лесничего в грудь, но увидев испепеляющий взгляд на фоне посиневшего лица, малость угомонился и стал доставать телефон…
— Щас, полицию вызову! Будут и закон и права народные. А до приезда оных, мои мужики наваляют тебе по полной программе депутатской!

Проорав, злой лесоруб стал набирать номер, и в следующую секунду уже разговаривал в трубку:
— Митрич, узнал? То-то же… давай поднимай своих полицейских, тут одного хмыря неподобного в каталажку следует упрятать на некоторое время, чтоб не совал свой нос вонючий, куда не следует!

Евграф ничего на это не сказал, только дождался дятла громадного, который взялся ниоткуда и на плече устроился, раскрыв клюв здоровенный. Леший прошептал прямо в клюв что-то, понятное только ему одному и дятлу и… исчез. Испарился Евграф вместе с другом пернатым, словно его тут и не было никогда, как сквозь землю в миг какой провалился! Всё бы ничего, но только машина полицейская в болото случайно угодила, немного не доехав до своей цели. Люди, в ней сидевшие, еле успели выпрыгнуть, и потом долгое время недоумевали – каким оне образом умудрились с дороги в болото свернуть, до которого было далеко.

Но это только начало... Здоровущая сосна вдруг не захотела подчиняться известным законам физики. Она со всей своей неподобной массой упала в противоположную от спила сторону, накрыв с головой обидчика Евграфа. А пьяного начальника, отдыхающего в кустах на полном расслаблении коррумпированного организма, забыли вовсе при общей суматохе. Нашли на другой день с выклеванными неизвестной птицей глазами.

Боже упаси, не только месть такую жестокую наш сосновик творил. Ежели с почтением к лесу люди относились, лужайки зря не топтали, без нужды деревья не ломали, зверей не обижали, то Евграф запросто мог взамен привести на поляну с самой крупной ягодой. Леший мог указать на тропинку, ведущей к грибам, к дуплам с пчёлами, наконец, направить по кратчайшему пути, чтобы выйти из леса и уберегал от нападения хищников. И только за неуважение к своему хозяйству лешак строго наказывал тех, кто ему не угодил.

— И всё, чё ли? — вскинула глаза вверх к потолку Дуняшка.
— Дык всё… Вона, дождь-то перестал.
— А где он щас-то? — не унималась девка.
— Кто, он-то?
— Леший, диду, леший! Видел ты яво?
— И видел… и не видел.
— Как так-то?
— Хм… Видишь только, что есть он вот тут или тут, или вот тут… Чё не так-то? А так сказать, чтобы внешность была какая у них — не можно никак. Я вот раз пришёл в горницу, а там лежит в половиках…
— Знать видел ты его! — хором закричали девки с нетерпения.
— Нет, уж сделайте милость, своими глазами…
— Да кто же он-то, деда?
— Кто, кто... дык никто... никто и есть. У него вить всему надо быть. Ноги есть и руки, только что не видишь. Но видишь, что он рядом. Я вона за водой пошёл мимо лужи, а тама на меня и смотрит.