1.
Ему снилась мама. Он смотрел в её зелёные с рыжими крапинами глаза. Вокруг них вода и небо переливались изумрудно-золотистым светом. За маминой спиной вставало солнце, и ещё много ярких солнц блестели на его ресницах. Волны едва касались ее налитой груди, дарившей ему тепло и защищённость. Она ласково держала его ладошки в своих руках.
Светило всё выше поднималось из-за горизонта.
- Мама…
Оно наполняло её своим золотистым светом
- Мама!
Она исчезала, растворяясь в нем.
- Мамочка, не надо! Не уходи!
Исчезли её пальцы, и он погрузился в воду. А потом… летел, летел, летел, куда-то в страшную темноту, с широко открытыми глазами, с губами, замершими в безмолвном крике. Ему стало холодно. Вокруг него кружились и летели мимо снежинки-звезды.
- Мама…
Постепенно они становились белыми шарами, разными – большими и с горошину – на чёрной мешковине неба. В этом чёрно-белом мире, растерянный и оглушённый, он оказался на небольшой поляне среди высоких, темных стволов деревьев. Они осторожно протягивали ветки-руки ему навстречу.
- Не надо, не трогайте меня! – вырвавшись из их объятий, он выбежал из леса.
Оглянувшись, он увидел их светлые силуэты в холодном свете звезд-шаров. Деревья с нежностью переплетались между собой ветвями и звали его обратно.
- Отстаньте! Мама, где ты?!
В одиночестве он бродил среди белых матовых шаров, отыскивая золотистую звезду, которую мама когда-то называла Солнце…

Не знавший родителей, смуглый и темноволосый Мрак недолго задерживался в приемных семьях – как дикий зверёк он сторонился людей. Любовь и забота, которыми пытались поделиться его приёмные родители, словно обжигали его, вызывая в ответ лишь вспышки раздражения и злости. Ему казалось, что если он примет тепло их сердец, то предаст свою маму. Его пугало, что он забудет её – её руки и зелёные глаза с рыжими крапинами. Ощетинившись, он грубо отталкивал внимание и ласку, воспринимая их как жалость или подаяние. Но потом, схоронившись от людских глаз в каком-нибудь тёмном углу, давал волю слезам раскаяния за свою резкость и грубость. Муки совести приносили ему лишь нестерпимую боль, и Мрак, вытерев мокрые глаза и сжав зубы, заглушал её ещё большей жёсткостью – ему казалось, что так он будет сильнее.

Ещё не сошел весь снег, а неугомонные весенние ручьи устроили чехарду с резвящимися на гребешках волн солнечными ушастыми сорванцами. Ребятня стосковавшись за длинную зиму по теплу и солнцу, дружно играла, отпуская по течению, кто щепку, кто кусок коры, и наперегонки весело мчалась за легкими корабликами. Мрак никогда не играл с ними, молча сидя в стороне.
Огненно-рыжая малышка отстала от ребят, пытаясь дотянуться до своего кораблика, который застрял между камней у другого края ручья. Растеряно оглянувшись по сторонам в поисках помощи, она увидела одинокую фигуру Мрака и кинулась к нему.
- Мрак, пожалуйста! – схватив холодными мокрыми ладошками руку мальчишки, девочка тянула его за собой. – Помоги мне!
- Отстань, - Мрак резко выдернул руку, невольно толкнув малышку.
Споткнувшись, она упала, раскинув руки, ударилась о камни и не встала больше. Мрак застыл в оцепенении, глядя на теплую синь неба, отражавшуюся в её замерших глазах.
Он убежал из дома. Скитаясь, ютился в брошенных лачугах, воровал и перебивался, чем придётся. Люди сторонились Мрака – их пугала сила полыхающей безжалостным огнём души, и он ушел жить в лес. Там постепенно тьма поглотила его, вытеснив из сердца всё человеческое, и он стал чёрной тенью, ночами бродившей в чаще леса, где его наполненные кровью глаза, светились багрово-красным светом.

2.
В заповедной глуши дремучего леса, скрытая до времени от сторонних глаз, глубоко вздохнув, проснулась от зимнего сна молодая верба. Вокруг ещё лежал снег, но жизнь уже тронулась в ней, неся тепло до самых кончиков веток, распускаясь белыми пушистыми барашками. Её молодые ветви, наконец, пробились к солнцу сквозь завесу спящих ещё деревьев, и исполнилось предначертанное ей. Окутанная светом, она качала на гибких ветвях девочку-малышку, рожденную Весной. Баюкая её, молодая верба слагала песни, способные наполнить радостью самого грустного, а злого – раскаяться во всех злодеяниях.

Этой весной, зимовавшего в старой медвежьей берлоге Мрака, разбудили звуки песни, принесённой ветром. Едва различимая мелодия окутывала живым теплом, пробуждая давно забытые чувства, запертые в мрачных подземельях его души. Они пробудились, услышав звуки песни, и зашептали, напомнив о себе: «Освободи нас, выведи отсюда к свету». Мрак сделал шаг навстречу, но между ними разверзлась пропасть, в которой бушевало пламя ярости, и снопы искр, взлетая, обжигали и отгоняли его от края. Мрак, сжав кулаки, зарычал от нестерпимой боли.
Мерцая багровыми глазами, как зверь он рыскал в чаще леса, напрягая слух, в поисках источника своих мучений. Чем ближе подбирался, тем яснее становилась песня и нестерпимей боль. Притаившись в тени могучей ели, он увидел молодую вербу, а на ветке спящую малышку. Разбуженная треском сучьев, девочка подняла головку, удивленно глядя сонными глазами.
- Здравствуй, - протерев кулачком глаза, она спросила, улыбнувшись. – Ты будешь со мной играть?
Мрак замер. Боль затихла, и он увидел, что у него внутри вместо обрыва в огненную пропасть, теперь под ногами, уходящая вдаль Дорога.
- Спи, дитя, ещё не время, - покачивая ветку, еле слышно пропела верба.
Мрак приходил к поляне, прячась в тени вековых могучих елей и наблюдал за быстро подрастающей малышкой. Она ждала его и радовалась каждому его приходу, но не подавала вида, не нарушая правила его игры. Не зная его имя, она придумала свое – Дар – его мерцавшие в темноте глаза дарили ей тепло и нежность, теряя багровый отблеск. Однажды Лада (такое имя ей подарила мама) сидела на ветке вербы, с любопытством наблюдая, как толстый шмель, обнявший лапами золотистый от пыльцы цветок-пушистик, завтракал нектаром.
- Дар, смотри, - повернувшись, она смотрела прямо на него. – Шмель длинным носом ест!
Мрак вздрогнул от неожиданности, а Лада, рассмеявшись, поманила его рукой.
- Выходи, иди сюда, не прячься, - ухватившись рукой за ветку, она ловко спрыгнула в траву.

Мрак замер, глядя как она подходит.
Прошло двенадцать лет, но он до сих пор не мог смотреть в голубое небо. А рыжие закаты будили в нем огонь, сжигавший сердце в пепел. Оно возрождалось, чтобы снова гореть и задыхаться болью, которая вырывалась из сухой гортани хриплым звериным рыком.
Девочка-малышка шла к нему и улыбалась, а у него внутри все больше нарастало напряжение. Не выдержав, Мрак отшагнул назад и растворился в сумраке густого леса.
Лада остановилась на краю поляны.
- Дар, приходи! – крикнула ему вслед. – Я буду тебя ждать.
Как когда-то в детстве, Мрак сидел, обняв колени, вжавшись спиной в стену своей берлоги, не замечая слёзы, которые текли по заросшему лицу, оставляя багровые следы. В груди ныла боль, но сквозь неё постепенно прорастала новая реальность, в которой вместо Мрака жил Дар… Измученный он, скорчившись, уснул.

3.
- Ладушка, пора вставать, - смахнув рукой заспавшиеся облака, Весна нежно прикоснулась губами к тёплой щеке дочки.
- Божички, мама! - разбуженная солнечной капелью, растрёпанная девчонка вскочила с постели, откинув пушистое покрывало. - Кажется, я всё проспала!
- Умойся, милая, – рассмеявшись, крикнула вдогонку Весна. - Прихвати с собой...
- Я помню!
- Как быстро растут дети.
Лада, едва касаясь расцветающей под её босыми ногами земли, бежала к лесному озеру. С ней наперегонки помчался ветер, играя золотистыми кудрями, окутывая её легким облаком пыльцы.
- Будешь со мной играть? – держа в руках доверчиво прильнувшие кораблики-надежды, спросила Лада, когда они остановились у ручья. – Только, чур, не жульничать! Не поддувай своим, как в прошлый раз!
Согревая в ладонях, она отпускала их друг за другом.
- Смотри, вот этот маленький не доплывет до большой реки, не сбудется надежда, – тревожно глядя на сложенный из белого листа, кораблик, задумалась Лада.
- Тебе нельзя менять течение событий, - напомнил ветер.
- А вот и нет! В любви есть милосердие, мне мама так сказала! – она подняла с земли кусок сосновой коры и поставила на неё кораблик. – Теперь доплывет!
Она улыбалась, глядя, как скользя по волнам, отправилась в путь чья-то хрупкая надежда.

Они подружились – Дар и Лада – дикая душа и солнца луч. Робко освобождая чувства, Дар бродил по лесу, заново открывая краски и звуки жизни. С появлением Лады мир преображался: юные берёзки с нежно зелёными кудрями водили хороводы и чуть слышно пели песни вокруг неё, сидящей на зелёном шелковом ковре, усыпанном белыми цветами. Дар сделал плот и вместе с Ладой они катались по разливу, скользя между деревьев, по колено ушедших в воду. Её истории про жизнь в обратном мире отражений теплом щекотали сердце – замирая, он отдавался её рукам, легонько перебиравшим струны его оживающей души.

Но были ночи, когда Дар с криком просыпался, бродил темной тенью по лесу, водой из ручья пытаясь смыть липкий страх опять превратиться в зверя. Он уходил в непроходимую глушь леса, где в кровь разбивая кулаки о стволы деревьев, пытался заглушить не проходившую боль сердца. Его отчаяние холодной тишиной наполняло лес и изморосью покрывало землю. Однажды ослеплённый болью он брёл по еловой чаще – ветки хлестали его, как плети, иглы впивались в кожу. Внезапно деревья расступились, и он оказался на поляне. В холодном сиянии Луны он увидел стены древнего храма. Узкий темный коридор, за поворотами которого оставалось всё меньше света, погружал в тишину, где каждый шорох отдавался эхом. Столб света опускался в храм через отверстие в конусе купола, освещая мощные колонны. Дар не увидел ни свечей, ни суровых и печальных ликов на иконах – лишь тёмный камень, намоленный веками. Его остановила плотность присутствия, наполнившая храм. Она проходила сквозь него, перебирая страницы его души. Дар прислонился к каменной колонне и почувствовал дыхание храма. Низкий долгий звук, за ним другой, потом третий заполнили пространство древней мелодией.

Как когда-то в детстве, Дар увидел белые шары на чёрном холсте неба. Опять он стоял на большой поляне, со всех сторон окружённой лесом. С его появлением деревья замерли в растерянном недоумении. В абсолютной тишине они смотрели на него, чего-то ожидая. Потом, волна чуть слышного шороха прокатилась между ними, они расступились, и Дар увидел малышку с рыжей копной растрёпанных волос, идущую к поляне – такую яркую в этом чёрно-белом мире. Она несла в руке букетик из мать-и-мачехи. Её нос был измазан в их золотой пыльце.
- Вот, возьми, я для тебя насобирала.
- Прости меня…
- Это для тебя, подарок! Возьми их. – Она подошла к нему вплотную и, запрокинув голову, протянула букетик жёлтых солнц. – Лада мне сказала, что теперь твоё имя Дар.
- Прости меня, – он словно вернулся в детство – снова увидел голубое небо в её глазах, и опустился на колени. – Я не хотел! Прости, пожалуйста, прости…
- Дарушка, не плач, - она гладила его заросшее лицо маленькой ладошкой, потом обняла за шею, доверчиво прильнув, как могут только дети.
Он обнял хрупкое, как у пичуги тельце, вдыхая цветочный запах её волос.
- Дар, мне пора, - прошептала малышка ему в ухо и медленно растворилась.
Чёрно-белый мир исчез. Дар поднялся на ноги и, запрокинув голову, увидел голубое небо, по которому плыла армада белых облаков. Он подставил лицо весеннему ветру, принёсшему тёплый, смолистый запах сосен. Дар глубоко втянул его, до отказа наполнив лёгкие. Впервые за двенадцать лет он не почувствовал боль, камнем лежавшую внутри все эти годы. Он выдохнул и, очнувшись, открыл глаза.
Выйдя из храма, умиротворенный он медленно пошёл по лесу – свет седой Луны серебрил свечки на сосновых лапах, освещая ему дорогу.

4.
Ранним утром Лада сидела на берегу лесного озера, вплетая травы и душистые цветы в венок. Клубы тумана, пронизанные первыми лучами солнца, плыли по воде, окутывая ладную фигуру юной девушки. Черёмуха из белых лепестков ткала ей платье, вплетая солнечные нити.
Дар наблюдал за ней из-за деревьев, на золотистых ветвях которых досматривали сны проспавшие рассвет розовые облака-барашки.
- Дар, посмотри какое утро! – не поворачивая головы, улыбалась Лада.
Дар сел рядом с ней на землю, вдыхая аромат цветущей жизни.
- Смотри, каким совершенным создал этот мир Отец! Каждой даже самой малой твари подарил красоту и неповторимость. В гармонии сосуществует всё созданное Им. Букашки на земле и звёзды галактик – огромный единый мир-организм, где всё взаимосвязано друг с другом просто и мудро.
Но Его совершенству не хватало того, что хранило бы и уберегало жизнь от разрушения, и Он окутал мир любовью. Когда случалось страшное, она согревала теплом упавшего, во тьме протягивала руку, прощением залечивала раны, в дороге разделяла тяжесть и выводила из бурелома отчаяния и страха к началу нового пути. Раскрывая крылья, творила невозможное, ничего не прося взамен, лишь наслаждаясь счастьем содеянного. Она вдохновляла и открывала красоту в простом и незаметном – каждодневном, потому что жизнь соткана из мгновений.
- Любовь – это ты?
- Закрой глаза. И не открывая их, смотри. Что видишь?
- Свет льется нитями.
- Теперь оглянись вокруг
- Он пульсирует везде… это любовь?
- Да, Дар!
Он открыл глаза. Она одела ему на голову венок.
- Лада…
Кипящий шар, разбрызгивая искры, выплыл из озера.
- Лада!
Их пальцы переплелись, фигуры плавились в лучах светила.

В высоком небе, вытягивая шеи, кружила пара белых лебедей. Сильными взмахами крыльев разогнав остатки утреннего тумана, они опустились на спокойную гладь озера, в зеркало которого смотрелась румяная заря. Качаясь на волнах, распушили крылья, стряхивая капли, скользили рядом, нежно переплетаясь шеями, касаясь друг друга головами.
- Любовь никогда не перестанет.