Эта история не о лесе, не о детстве и даже не о любви. Она о смерти. И о жизни, конечно, тоже, потому что не бывает одного без другого. Они сплетаются корнями, как два вечных дерева, и каждый наш шаг по земле, как бы это банально ни звучало – шаг к могиле, а гибель любого живого существа открывает двери для нового рождения. Или, как выразилась однажды моя дочь Лара, смерть – это ни что иное, как сон на воде некоего мифического озера жизни. Я думаю, все так и есть.
Давным давно, когда Лара была маленькой, мы вдвоем смотрели по видеомагнитофону какой-то детский фильм. Не помню, как он назывался, но в первых его кадрах охотник подстрелил на озере белую птицу. Кажется, цаплю, и эта картина врезалась в память не только Ларе, но и мне. До того момента я и не думал, что искусство может ранить. Разумеется, я никогда не позволил бы ребенку смотреть кино для взрослых. Насилие, жестокость, моральная грязь, откровенная эротика – для неокрепшей психики все это вредоносно, а то и опасно. Но на экране я не наблюдал ничего подобного, а лишь прекрасный лес, овеянный солнечной осенней грустью и предвкушением волшебства. По тропинке, вдоль берега, шел с ружьем на плече мужественный и сильный сказочный герой, готовый в любой момент вступить в отчаянную схватку со злом... и я засмотрелся. И это при том, что я ненавижу охоту и не понимаю, как можно удовольствия ради убивать живых существ.
Снято было очень красиво. Цапля медленно падала, кувыркаясь в воздухе, и так же медленно погружалась в озеро, поднимая фонтан хрустальных брызг. И кровь на воде напоминала солнечный свет в час заката. Не мутно-красная, а прозрачно-огненная. А сама птица словно обратилась в причудивый озерный цветок и тихо покачивалась на мелкой ряби.
Лара не проронила ни слова, только коротко вздохнула. Я взглянул искоса – и увидел, что ее губы плотно сжаты. На мой вопрос: «Все в порядке, малыш?» она упрямо кивнула. И молча досмотрела фильм до конца. А после расплакалась, да так, что я долго не мог ее успокоить. Я даже не понимал, в чем дело. Сказка, как и положено сказке, закончилась хорошо, добрые персонажи остались живы и всех победили, так что причины так расстраиваться, казалось, не было никакой. Наконец, сквозь судорожные всхлипывания дочка пробормотала:
- Она умерла, утонула...
И только тогда я догадался, что речь идет о белой цапле, подстреленной охотником в самом начале.
Напрасно я рассказывал дочери, как снимается кино и что актеры, будь то люди или птицы, на самом деле не погибают. Маленькие дети еще не умеют отличать выдумку от реальности. Игра, сказка – для них и есть настоящая жизнь. А смерть на экране или на страницах любимой книги – настоящая, а не придуманная смерть. Все мои доводы разбивались о горькие дочкины слезы, и я уже десять раз пожалел, что сначала не посмотрел проклятый фильм в одиночестве, прежде, чем показывать его ребенку. Но было уже поздно.
Примерно через неделю мы всей семьей устроили небольшой пикник у лесного озера. Купались, ели печенье и фрукты, пили сок... и засиделись допоздна. Заходящее солнце, лениво клонясь к горизонту, окрасило легкую озерную рябь в красный цвет. Сидевшая рядом со мной Лара вдруг странно всхлипнула – как будто застонала – и закрыла лицо ладошками. На этот раз мне не потребовались никакие объяснения. Все стало ясно с первого взгляда. Озеро в закатном свете являло собой живой кадр из пресловутого фильма. Гаснущее небо, тревожно застывшие камыши... Солнце расплескало алые лучи, как огненную кровь. И в кроваво-огненной воде, как смертельно раненые цапли, трепетали белые облака.
Не помню, что я сказал жене, кажется, обещал вместе с Ларой приготовить ужин. А сам крепко взял дочку за руку и повел домой через лес, на ходу сочиняя какую-то чепуху. В конце концов, Лара отвлеклась от грустных воспоминаний и заулыбалась. Но я еще видел в ее глазах тени раненых облаков...
С тех пор мы не раз бывали на лесном озере – и вдвоем с дочерью, и втроем, с ней и с Анной, иногда с друзьями – но каждый раз я старался уйти до заката. Минуло два года, и Лара пошла в школу. Моя любимая малышка сильно вытянулась за это время, стала разумной и непривычно взрослой.
Стояли короткие дни на изломе лета. Словно художница-осень задумалась с золотой кистью в руке и медлит, любуется усталыми переливами зелени. Замечталась – капнула случайно там и тут, на живое зеркало воды, в густую крону осины, на песчаную дорожку. Было тепло, но не жарко, и как-то по-особенному спокойно. Как будто весь мир застыл в ожидании чего-то хорошего. Даже болтушка Лара присмирела и молча, закусив губу, наблюдала, как по озерной глади дрейфует желтый березовый лист.
Зеленели молодые камыши, крошечными островками выступая из воды на илистой отмели. А чуть подальше, на другом берегу, тростники и рогоз стояли плотной стеной. Если долго сидеть, не двигаясь, можно увидеть тайную жизнь озера. В камышах порхали бабочки. Потом из тростниковых зарослей неторопливо вышла цапля и замерла сахарным изваянием, чуткая и напряженная, как струна. Потянулась, стряхивая капли света с белых крыльев... и снова ушла в тростники.
Притихший пейзаж то затеняла туча, то оживляло солнце. И вот, оно стало неудержимо клониться к горизонту. И запылал закат, но не кровавый, а ласковый, золотой. Из тростника вспорхнула цапля и, окутанная мягким светом, принялась описывать круги над озером. То устремляясь навстречу солнцу, то поворачивая и сверкающей тенью скользя обратно.
- Я поняла, пап, - задумчиво произнесла Лара, провожая ее взглядом, - что ты тогда говорил. Она не умерла. Та птица из фильма. Помнишь? Вернее, умерла, но понарошку. Просто уснула на воде.
- Да! – обрадовался я. И не удержался, добавил. – Смерть – это очень грустно, малыш. Но на самом деле она всегда понарошку. Просто сон на воде. Иногда очень долгий сон. Но вода – живая. Она вернет нас всех к жизни, рано или поздно.
Это был год, когда умерли мои родители. И не проходило дня, чтобы я не вспоминал о них. Озеро наполнит наши тела силой, думал я, продолжая у себя внутри наш с Ларой разговор, и вернет нам души, как сейчас возвращает отражения. Мы снова будем вместе.
Лара серьезно кивнула, словно угадав мои мысли. Она завороженно смотрела, как растворяется в солнечном золоте легкий, крылатый силуэт. А я тихо радовался тому, что дети вырастают, и можно сесть рядом и объяснить им смысл жизни, пусть без философии, простыми словами. Но разве это не высокое искусство – простыми словами говорить о сложном? Я радовался, что за осенью и зимой обязательно наступит весна – время возрождения и любви. И тогда мы и все, кто нам дорог, как уснувшие на воде листья, проснемся для нового счастья.