Глава 4 В Москве
Мама отказалась ходить в церковь. Лежала на кровати, отвернувшись к стене, ни с кем не разговаривала. Иногда глухо стонала.
Жить стали у бабушки Серафимы, мамы Раисы, в маленькой двухкомнатной квартире на окраине Москвы.
Бабушка сильно переживала за всех – за дочь, зятя, оставшихся в живых внуков. Погибшую Варю она никогда не видела, но регулярно тайком заходила в церковь – ставила свечки за упокой души.
Бабушка Серафима водила безмолвную Лену и маленького Захара на прогулки и рассказывала, какая славная мама Рая была в детстве: озорная, веселая, любящая всех-всех зверей на свете.
– Даже пиявок твоя мама любила, представляешь, Леночка?! Противных чёрных пиявок, которые в канавах живут! – удивлённо восклицала бабушка и разводила руками.
Лена хмуро кивала, а маленький Захар, сидя в коляске, копировал жест бабушки и заливисто смеялся. Он был слишком мал, чтобы что-то понять и запомнить.
…Геннадий изо всех сил пытался сохранить и семью, и веру. Но это оказалось задачей непосильной: потрясение оказалось для Раисы столь сильным, что она отказывалась даже слышать о цервки Умиротворения. Она считала, что в происшествии виноват Лидер: он должен был отвести беду от семьи. А если не сумел – значит, не достоин Раисиного доверия – обычный шарлатан. Много таких.
Лена помнила, что в то время родители много спорили. Папа говорил маме:
– На всё воля Божья. Он решил забрать нашу дочь.
– Не надо нам было ехать с детьми в Индию, где никто о правилах дорожного движения не слышал! В Италии или в России такого бы не случилось!
– В Италии и в России тоже случаются аварии.
– Там никто так не ездит! Это запрещено!
– Мы могли бы не ехать на мотоцикле, нас никто не заставлял. Это целиком моя вина.
– Ты это нарочно говоришь, выгораживаешь Лидера! Я не хочу ничего о нём слышать!
Я больше никуда не поеду! Я хочу жить в глухой деревне! – Раиса срывалась на визг. Потом тянулась к стакану с водой, принимала таблетку и отворачивалась к стене. Геннадий шёл успокаивать напуганных детей.
Глава 5 Виглино
Геннадий сделал свой выбор: семья ушла из церкви Умиротворения и переехала жить в деревню.
Дом в Виглино принадлежал семье Геннадия уже лет двести. Однажды – это случилось, когда Гена был ещё дошкольником – бабушка Маня нашла в избе под сгнившими черными половицами настоящий клад: глиняный горшочек, наполненный старинными серебряными монетами. Кто закопал там клад – было неизвестно. Монеты бабушка Маня продала, купила себе и сыну Виктору, отцу Геннадия, квартиры в Москве. В доме же перекрыла крышу, поменяла печь – и перестала туда приезжать.
Диоген признался Лене и Бабайке, что это он подсунул бабе Мане горшочек с монетами – очень уж ему хотелось покоя. Баба Маня была шумная, крикливая – мешала Диогену философствовать. Сбивала с мысли.
Когда баба Маня уехала в город, домовой впервые ощутил свободу. Ему нравилось жить в одиночестве. В избу заходил редко: говорил, что с ней связано слишком много травмирующих воспоминаний.
Диоген мечтал путешествовать по миру с котомкой, – вернее, сообщал всем и каждому о своих мечтах. На деле же он никуда так и не собрался – целыми днями сидел на пороге своей синей жестяной бочки: курил трубку, наблюдал за парящими в небе коршунами и философствовал. Планировал будущий маршрут.
Глава 6 Малина
Мама возилась по хозяйству – вяло, бессильно. Иногда вдруг бралась за какие-то дела: помыть посуду, покрасить забор, прополоть грядку с луком – но бросала каждое начатое дело на полпути; уходила полежать и поплакать. Быт семьи держался на папе.
Папа зарабатывал деньги: писал на заказ рефераты для студентов, статьи и рекламные тексты. Готовил нехитрую еду – картошку, макароны с тушенкой, овсяную кашу с мёдом, купленным на пасеке деда Матвея; стирал одежду в старом деревянном корыте.
Лена добровольно взяла на себя присмотр за братиком. Захар рос озорным, бойким – глаз да глаз! Погулять в одиночестве у девочки получалось только во время дневного Захаркиного сна. Уложив брата в гамак, Лена – пока её не позвал отец – убегала в крапивные заросли.
…В первый раз – едва она зашла в крапивную чащобу – сказочная нечисть в спешке попряталась. Эльфы, гномы, Диоген, Бабайка, – все бросились наутёк: в эти места очень давно уже не забредал ребёнок, способный их увидеть. Конечно, все отвыкли, обленились. Расслабились.
Лена осторожно раздвигала могучие стебли крапивы, выискивая в зарослях ветки одичавшей садовой малины: хотела набрать чашку ягод для мамы. Мама, вероятно, отдаст всё Захарке, но, может, хоть чуть-чуть попробует? В последние месяцы пухленькая, уютная мама сильно изменилась, уменьшилась; Лене казалось, что ещё немного – и её можно будет усадить в прогулочную коляску Захарки и катать взад-вперёд по деревне, как дорогую говорящую куклу.
…Лене вдруг почудилось, что кто-то внимательно смотрит на неё из чащобы. По коже побежали противные мурашки. Бабушка Серафима говорила в таких случаях: “У меня шерсть на загривке встала дыбом!”
– Эй, кто там? – Лене захотелось крикнуть, но голоса по-прежнему не было, из горла вырвался лишь тихий сип.
Но её – как ни странно – услышали.
– Эй, эй, – ворчливо сказал кто-то за Лениной спиной, – раскричалась тут! Мы, чай, не глухие!
– Ой! – пискнула Лена и обернулась. Из-за большого лопуха выглядывало совершенно невиданное существо – то ли человечек, то ли растение.
– Ты кто? – спросила Лена. Голоса своего не услышала, но существо, судя по всему, её беззвучную речь прекрасно понимало.
– Кто-кто… Бабайка я, ночное страшилище. Слыхала про меня, небось? А ты – Лена, я уж и сам знаю.
– Бабааааайка? Вроде слыхала: бабушка Сима сказку читала. Бабайка, миленький, неужели ты меня слышишь? У меня же голоса нет!
– Я тебя прекрасно слышу, Лена. У тебя голос звонкий и очень добрый, поэтому я к тебе вышел.
– А почему же меня не слышат все остальные?
– Твой голос сейчас звучит только в моём мире. Вы, люди, называете этот мир сказочным. Мы называем его Сопредельем. Он находится очень близко от вашего привычного мира, но видят его только маленькие дети да – изредка – очень чувствительные взрослые. Здесь все существа могут говорить, даже букашки. Прислушайся-ка – и ты тоже себя услышишь.
– Ля-ля-ля, – попыталась пропеть Лена, проверяя, не прорезался ли у неё голос, и с радостным удивлением воскликнула: – Да! Я себя слышу!
– Вот как славно! – ответил Бабайка и улыбнулся, отчего кусты на его голове зашевелились и зашелестели.
– Я так рада, Бабаечка, что мы познакомились! Так плохо, когда тебя никто не понимает…
– Пойдём, солнышко, посидим минутку на бережку речки. Познакомлю тебя с Диогеном – он ваш домовой, но нынче в отпуске, удалился от дел…
К чему это я? Да к тому, что мне такие сюжеты не попадались, где бы реальность так тесно и гармонично переплеталась бы со сказкой.
Это как болезнь - сначала больно, а потом отпускает...
Читаю, слежу за развитием сюжета.
"Геннадий шёл успокатвать" – опечатка.
"Так плохо, когда тебя никто меня не понимает…" – "тебя" и "меня".
Жду продолжения.