Писатель? Да ладно! Когда ты последний раз написал что-то достойное? Ну, пусть не достойное, но хоть какую-то завалящую сказку, глупую байку, анекдот, рекламу для спичечного коробка? Что, не помнишь?
Я досадливо поморщился. Внутренний критик наседал с упорством танка, прущего через болота, и упрекал, и подначивал. От его постоянного зудения меня уже мутило. У меня творческий кризис, ты что, не понимаешь, чучело? Нет свежих идей, да и откуда им взяться? Я, как карусельная лошадка, день за днем бегаю по кругу, копыта приколочены к помосту, в зубах – удила, позади тележка, груженная кирпичами. Кроме дома и работы ничего не знаю. Я, как каторжник на галерах, только и делаю, что машу веслами, лодка плывет, скользя белой уточкой по тихой воде, и я на ней куда-то плыву, моя жизнь плывет к устью вечной реки, к бездне, к смерти. Я уже забыл, что такое вдохновение. А Пегаса видел только на картинке в отрывном календаре. Мне нужны новые впечатления, стимул для усталого мозга, приключения, улыбки, весна, наконец, а не твое упрямое занудство.
Ну-ну. Взгляни в окно, вон – твоя весна. Зелено, солнечно, и дети в легких кофтах катаются с горки. Песочница словно полна золота. Встань уже, несчастный, встряхнись, хватит киснуть. Творческий кризис у него! Сходи хотя бы на рыбалку с Эдиком, он давно зовет, обещает, между прочим, что-то особенное. Вот и тема появится. Идеи – они, знаешь ли, не цыплята, их не высидишь, сидя сиднем.
Я понимал, что он прав. Эдик – тип странный, грубоватый, я его недолюбливал, да и знали мы друг друга не очень хорошо. Но почему бы, в самом деле, не съездить, не развлечься? Пожав плечами, я позвонил приятелю и, слегка волнуясь, принялся паковать рюкзак. Я по натуре домосед, и любая вылазка на природу для меня – событие. А если еще с рыбалкой, хорошей компанией, костром, водочкой, песнями под гитару... Я перебирал в уме все возможные туристические радости – и, ей Богу, они мне нравились. Молодец этот внутренний критик, давно пора встряхнуться.
На излучину приехали около шести утра. Жемчужно блестела река, окутанная легким, розоватым туманом. В рассветных лучах вода казалась янтарной. Я огляделся. Маленький песчаный пляж, а чуть дальше – высокий берег, золотой от одуванчиков, глубокая заводь. Глухомань, лес кругом, поблизости никакого человеческого жилья. Но где-то совсем близко лаяли собаки. Одичалые, что ли?
Эдик представил меня двум своим друзьям, и мы все вместе погрузились в большую лодку. Оттолкнулись веслом от берега и заскользили вниз по течению. Мы плыли так медленно и плавно, что если смотреть вниз, туда, где отражения сплетались с тенями огромных рыбин, стеблями кувшинок и речной травой, то чудилось, что стоишь на месте, а под тобой движется, дышит и живет удивительный мир.
- Ого, сколько здесь рыбы! – восхитился я, предвкушая богатый улов.
Не то чтобы я любил ее есть – а тем более, готовить. Но меня уже охватил охотничий азарт. Один из парней, друзей Эдика, хохотнул:
- Тут есть и кое-что получше.
И показал мне увесистый – отнюдь не рыболовный – багор.
Эдик поддакнул:
- Я же говорил – увидишь что-то особенное!
Он примостился на носу лодки и полулежал, лениво шевеля веслом и вглядываясь в туманное полотно реки. Мы проплывали росистый луг, так щедро политый солнцем, что искрился всеми цветами радуги. Впереди замаячили темные силуэты мертвых деревьев – настоящих гигантов – торчащих прямо из воды. На толстых горизонтальных ветвях кто-то сидел, издали мне показалось – птицы. Очень крупные, может быть, аисты или цапли?
- Вот, - довольно ухмыльнулся Эдик, - их любимые жердочки.
- Чьи? – спросил я, но мне никто не ответил.
Я изумленно потер глаза. Теперь деревья приблизились, и я понял, что ошибся. Зацепившись за ветки чешуйчатыми рыбьими хвостами, на них вниз головами висели русалки. Их длинные волосы, пушистые и зеленые, как речная тина, доставали до воды, похожие на диковинные висячие растения, темные глаза сверкали. Они выглядели совсем как миниатюрные женщины – но только до пояса. При виде нашей компании русалки оживились и защебетали. Нет – заговорили, мягко, слегка нараспев, но – хоть и похожая слегка на птичий пересвист – это все-таки была человеческая речь. А самое удивительное, что каждую фразу, произнесенную на их странном языке, я понимал, словно некий тайный голос тут же переводил их у меня в голове. Возможно, эти существа обладали способностью к телепатии. Или это я каким-то загадочным образом настроился на их волну?
- Лирэа сэлуна, вие на'лума? – пропела одна русалка, не спуская с нас внимательного и чуть настороженного взгляда. - Лунный свет на воде, ты слышишь его песню?
- Силин мораэ, эля на'вэ, – откликнулась другая. - Течение знает путь, следуй за его шепотом.
«Да вы, милые девушки, поэтессы, не иначе!» - восхитился я про себя.
Но Эдик с друзьями не понимали пения русалок, а скорее всего – и не слушали. Они возбужденно переглядывались и потирали руки.
- Эльвэа лири, на'ис морвэн, – лились, точно дождь с ветвей, сладкие голоса. - Звезды танцуют, ночь слушает их.
- Мирэа селин, а'лорэ виэль. – Серебряные волны приносят сны.
И вдруг, изловчившись, один из парней зацепил ближайшую русалку багром и, стянув с дерева, швырнул на дно лодки. Тотчас же другой оглушил ее, беспомощно бьющую хвостом, ударом весла по голове.
- Эй, что вы делаете? – спросил я оторопело.
- А что не так? – Эдик поскреб в затылке.
- Они же... – я запнулся, - совсем как люди!
- Да ну? – искренне удивился мой приятель. - Какие же они люди? Вместо ног – рыбий хвост. Пахнут селедкой. И лопочут не по-нашему.
Остальные русалки съежились на ветвях, спрятав лица в ладонях, совсем как испуганные маленькие дети. Им бы спрыгнуть в реку и уйти на глубину... Но, вероятно, не могли. Или так и не сумели поверить, что эти вроде бы безобидные на вид чужаки приехали их убивать?
- И что вы собираетесь...? – недоумевал я. – Нет, вы же не собираетесь, в самом деле...
- Ну да, - пожал плечами парень с багром, и еще одна сдернутая с ветки русалка полетела на дно лодки. – Собираемся. Хвостики, обернутые в фольгу, да запеченные в золе – знаешь, какие вкусные! Пальчики оближешь! А то, что сверху... – он скривился, - мы не едим. Хотя оно съедобное, но – неприятно. Это – для собак.
Я не верил своим ушам.
- Вы, правда, их едите?
Эдик рядом со мной рассмеялся и от души приложил очередную русалку веслом.
- Они по вкусу как рыба, только лучше. Настоящий деликатес. Попробуешь вечером. Вот увидишь, тебе понравится!
Несчастные создания увядали, как цветы. Бледнела кожа. Тускнели прекрасные изумрудные волосы, становясь грубыми и бесцветными, как пакля. Мне хотелось заткнуть уши и зажмуриться. А еще лучше – выпрыгнуть из лодки и уплыть к берегу. Но, как оглушенная веслом русалка, я не мог пошевелиться.
- Лаэйс вэлин – сира тью. – Этот цветок для тебя, - пропел нежный голос у меня над головой, и на колени мне упал смятый и слегка увядший фиолетовый ирис.
Я поднял взгляд. Она смотрела на меня в упор черными, как лесные ягоды, глазами.
- Эту не трогайте! – попросил я. – Пожалуйста!
Парни опять засмеялись.
- Ладно, хорош, - решил Эдик. – Достаточно. Поворачиваем назад.
Я сидел, опустив голову, не смея взглянуть еще раз на спасенную русалку. А как только лодка причалила к берегу – подхватил свой рюкзак и, ни с кем не прощаясь, убежал в лес. Петляя по тонким, исчезающим тропинкам, я шел три часа до железнодорожной станции, а за мной, тошнотворным призраком, плыл густой рыбный запах порезанных на куски и запеченных в золе русалочьих хвостиков.