После той австрийской истории я часто просыпаюсь ночью и, не сознавая, что творю, удаляю вполне приличный, написанный перед сном рассказ.

Утром, выбравшись из цепких лапок сновидений, нередко горько сожалею о своей несдержанности. Иногда пытаюсь воспроизвести вчерашнее по памяти, но чаще решаю, что текст мой родился под несчастливой звездой и не достоин долгой счастливой жизни – покойся же с миром на задворках моего мозга, бедняга.

Текст про то, как я удаляла этот текст, я тоже не раз удаляла, но всегда восстанавливала – не поутру, так через несколько месяцев; сейчас вы читаете, наверное, пятую версию. Сколько же их будет в конце моих времён - боюсь себе даже представить.

Так вот. Несколько лет назад я наслаждалась полной свободой, блуждая по современному зданию Зальцбургского университета. Бывало, забредала на прозрачную крышу и пила кофе в столовой, созерцала с высоты старинную крепость; общалась по-русски с жаждущими языковой практики немолодыми студентами-славистами; сидела в стеклянном профессорском кабинете, делала умный затылок для проходящих по коридору и увлеченно смотрела на компьютере идиотские чешские мультики.

Надо сказать, что таких пираток, как я, нельзя без присмотра пускать в приличные европейские универститеты. По профессии я репетитор по вокалу, учу программистов и бухгалтеров издавать прекрасные звуки, и потому всегда озабочена добыванием красивого и несложного вокального материала. А где же скрываться залежам этой ценной нотной руды, как не в Зальцбурге, на родине Моцарта?

Я понимаю, что законопослушным немцам и австрийцам кажется вполне достаточным поставить на сборниках редких духовных арий злобную надпись "Kopieren verboten"("Копировать запрещено") и спать спокойно, не опасаясь набегов разбойных кочевых племен. Но со мной они жестоко просчитались.

Я старательно делала вид, что совсем не знаю немецкого, не вижу картинок с перечеркнутым копировальным устройством – и внаглую таскала из закромов подвальной библиотеки свою бесценную добычу к бесплатному преподавательскому ксероксу.

Однажды я ввалилась в кабинет к приятелю – профессору, пригласившему меня работать в Зальцбург – с совсем уж неприличной стопкой свежекопированного счастья.

На солидном столе лежали какие-то листочки с маленькими русскими текстами и я скосила на них любопытный глаз. Хм, вполне в моем духе: кошечки-собачки, грибочки-листочки. Но я написала бы лучше, конечно.

Через секунду до меня дошло, что под каждым рассказиком стоит моя фамилия. Я затряслась от ужаса и попыталась послать профессору свой фирменный недоброжелательный взгляд, после которого некоторые удостоившиеся начинают слегка заикаться, называя меня за спиной "та фурия".

Профессор же мой даже не побледнел.

"Тексты хорошие, они лежат в твоем фейсбуке в открытом доступе, так что я не стал спрашивать, можно ли их скопировать. Пусть студенты учатся переводить их на немецкий ", – спокойно сказал он и многозначительно усмехнулся в сторону моей добычи.

Я поняла: хочешь увезти из Австрии чемодан нот – покорно терпи всяческие измывательства. Ничто в этом мире не бывает бесплатным. Я промолчала, но достала из сумки смартфон и начала торопливо удалять из своих соцсетей компромат.

С тех пор прошло уже немало времени. Я написала веселый самоучитель для начинающих певцов, выложила его в интернет и никогда не заходила проверять, как он там поживает. Дай ему Бог доброжелательных читателей!

Ныне, предлагая ученикам какую-нибудь прекрасную и редкую арию, я часто рассказываю им эту историю и требую понимания, какими тяжкими страданиями обернулись для меня мероприятия по вызволению этих нот из заточения в зальцбургских подвалах.

Тексты свои с тех пор я нередко уничтожаю, едва опубликовав, так как в глубине души опасаюсь, что неведомые австрийские студенты, сидя где-то далеко в своем огромном стеклянном кубе, переведут мои странные истории на немецкий.