— Через двести метров поверните направо, — хорошо поставленным басом произнес навигатор.

Горностаев терпеть не мог этот голос. Куда приятнее было слушать девушку. С ней можно было спорить, подкалывать, передразнивать. А от этого прямо веяло военной выправкой.

Но сегодня всё как-то не задалось с самого начала. Вместо того, чтобы пораньше уйти с работы и сделать, наконец, покупки к празднику, он вынужден был тащиться за тридевять земель в какие-то Большие Опарыши к Алевтине Петровне, которая впопыхах запамятовала поставить свою драгоценную закорючку на одной из бумажек, без которых вот сейчас, в новогоднюю ночь, не может быть подписан контракт мирового масштаба на поставку резиновых прокладок для унитазов!

Проклиная работу, забывчивого главбуха, некстати начавшийся снегопад и безучастный к его настроению голос в навигаторе, призывавший повернуть направо, Горностаев свернул с развилки влево и вдруг явственно услышал: «Я же говорил, направо», и тут же металлическое: «Маршрут перестроен».

Горностаев не поверил своим ушам: навигатор с ним разговаривает? Но, поразмыслив, списал все на глюки от усталости и нервов.

Маршрут, действительно, был перестроен, и до цели ему теперь нужно было ехать лишних двадцать километров. В магазин он уже точно не успеет. Ну и не надо! Девушки нет, родители на краю света, работы нормальной и то нет. В тридцать лет и с красным дипломом он все еще мальчик на побегушках.

Снегопад усиливался, хлопья залепили лобовое стекло. Горностаев включил дворники. Их равномерное движение и монотонное пощёлкивание гипнотизировало на пустынной дороге. Поняв, что сопротивляться слипающимся векам бесполезно, Горностаев свернул на обочину, заглушил мотор, откинулся на сиденье и мгновенно заснул.

Разбудил его знакомый голос из навигатора.

— Ну ты попал, — отчетливо услышал Горностаев и вскочил, как ужаленный.

В машине кромешная темнота. Трясущимися руками он достал из кармана телефон, посветил.

Никого!

«Показалось!» — облегчённо выдохнул Горностаев. Взглянул на время. Странно: спал, вроде пару минут, но почему-то темно, как ночью. Он опустил стекло — в лицо ему ударил вихрь из огромных снежинок. И, да, действительно, была ночь.

Горностаев повернул ключ зажигания. Мотор устало фыркнул пару раз и заглох.

Это уже был апогей невезения. Один на пустынной дороге в занесенной снегом машине, да еще в новогоднюю ночь. Перспектива быть похороненным заживо была самой реальной.

Горностаева охватила паника. Он с трудом открыл дверь — снега намело по самый бампер. Натянув на голову легкую вязаную шапочку и заправив брюки в сапоги, Горностаев сунул папку с документами за пазуху и кое-как вылез из автомобиля. Он тут же по колено рухнул в рыхлый снег.

Мело так, что даже на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Горностаев попытался высказаться по поводу сложившейся ситуации, но наглотался снега и, осознав смысл фразы «молчание — золото», предпочел впредь рта без необходимости не раскрывать.

Горностаев вглядывался в снежную мглу и вдруг заметил какое-то мерцание.

«Лишь бы не показалось!», — разволновался он и, проваливаясь в глубокий снег, пошёл в направлении спасительного маячка. Огонёк то разгорался, то гас, доставляя Горностаеву лишнюю головную боль.

Наконец, совершенно закоченевший, в сапогах полных снега, с заиндевевшими бровями и ресницами, тяжело дыша, он уткнулся в бревенчатое строение. Посветил телефоном. Странно! Ни окон, ни дверей. Настоящая избушка на курьих ножках.

— Хозяева, пустите на ночлег! — что есть мочи завопил Горностаев.

Гробовая тишина. Пришлось, снова утопая в снегу, обойти весь дом, пока не обнаружилась дверь, которая качалась на одной петле. Без замка, без засова.

— Что за дела? — опешил Горностаев. — Я же ясно видел свет.

Но не возвращаться же обратно, в самом деле!

Горностаев отряхнул с себя снег, потопал сапогами по крыльцу и вошёл в дом. Телефонным фонариком, как щупом, обследовал каждый угол, заглянул под сколоченные из досок стол и табурет. Никого. Печка-буржуйка совершенно холодная. Зато рядом с нею небольшая поленница и — вот везение! — спички. Горностаев не курил, потому не держал при себе зажигалки. Высекать огонь из подручных предметов был не приучен. В общем, спички были очень кстати.

Он затолкал дрова в печь, чиркнул спичкой. Но чуда, как в кино, не произошло. Не загудел в печи огонёк. Полкоробка спичек были потрачены впустую. Горностаеву даже стало жарко от переживаний. Но, возможно, именно потому, что кровь стала лучше циркулировать по телу, она добралась, наконец, до мозга и включила там какой-то рубильник, ответственный за мыслительную деятельность. Горностаева вдруг осенило. Он вынул из-за пазухи папку с документами, скомкал парочку, сунул под дрова и поджёг. Пламя уничтожало унитазные прокладки, а вместе с ними надежду на то, что когда-то наступит долгожданное повышение. «Ну и пусть, — думал Горностаев, подкладывая в костёр очередной документ, — зато согреюсь!»

Когда в папке не осталось ни единой бумажки, дрова, в конце-концов, занялись. Но пламя было какое-то ненадежное. Горностаев решил подсуетиться: присел перед печкой и легонько подул на тлеющие угли, потом сильнее. Взвилось облако золы, и Горностаев чихнул. Потом ещё и ещё, и ещё …

«Интересно, сколько же раз я чихнул?» — подумал он.

— Ровно десять, — раздался очень знакомый голос.

Горностаев испуганно обернулся. Огонь через печную заслонку отбрасывал блики на противоположную стену. На этом фоне отчетливо вырисовывался силуэт ребенка лет двух, не более.

— Ты чихнул ровно десять раз и этим вызвал меня, — голосом навигатора сказал странный малыш.

— То есть, как это вызвал? Откуда?

— Оттуда, — как-то неопределенно разведя руками, загадочно ответил тот.

— Ты мой ангел-хранитель? Или… — заволновался Горностаев, не зная, чего ожидать от незваного гостя.

— Таким унылым нытикам ангелы не положены, — презрительно ответило существо.

Горностаев насупился, но проглотил обиду.

— Тогда кто? — спросил он. — Домовой? Дух печки? Или, может, навигатора?

— Стандартно мыслишь. Во-первых, в таких условиях, — он обвел безрадостный интерьер избушки, — ни один домовой не выживет. С навигатором ты тоже промахнулся.

— Так кто же? — уверовав, наконец, в реальность происходящего, спросил Горностаев.

— Эльф я. Эльф Григорий. Приставлен к твоей персоне для препровождения тебя на путь истинный.

— Как эльф? — удивился Горностаев. — Они же все с Сантой на оленях по миру колесят, желания исполняют.

— Опять примитивно мыслишь! Они тебе не феи — желания исполнять. Просто подарки развозят.

— А ты?

— А что я? — погрустнел Григорий. — Меня дисквалифицировали.

— За что?

— За азартные игры. Сжульничал я. У старшего смены в подкидного выиграл. А он карту в рукаве заметил. И началось. По судам затаскали. Пару раз на апелляцию подавал. Но не помогло. Дисквалифицировали и к тебе, дураку, прикрепили, чтоб ты совсем не скатился.

— Куда не скатился?! — возмутился Горностаев. — Я что-то не понял. Что со мной не так?! Школу окончил с серебряной медалью, университет — с красным дипломом. Не пью, не курю. В порочащих связях не замечен. Работа у меня хорошая. Правда, — вспомнив сожженные документы, Горностаев сник, — работы у меня, наверное, уже нет. Девушки нет, друзей нет. Даже Новый год встретить не с кем, — всхлипнул он.

— Как звать тебя, горемыка? — погладил его по голове Григорий.

— Ваася! — совсем уже расклеился Горностаев, и весь как-то внутренне съёжился, ощутил себя маленьким, не больше Григория.

— Ва-ася?! — протянул Григорий. — А Горностаев, стало быть, для солидности.

— Ага, — всхлипнул он, — но, как видишь, не помогает.

— Да вижу, чего уж там. Для того и направлен. Должен исправить ситуацию. Так сказать, честным трудом искупить свою вину. Итак, начинаю разъяснительную работу.
Взгляни на себя. Ты же не живешь, ты притворяешься.

Возмущенный Горностаев хотел высказаться в свое оправдание, но эльф Григорий опередил его.

— Вот взять, к примеру, твою лысину, — подскочил он к всё ещё сидевшему на корточках Горностаеву и стянул с него вязаную шапку.

— При чём тут лысина? — рассердился Горностаев. — Это генетика.

— Это не генетика, это глупость. Глупо прилизывать волосинки, маскировать плешь. Всё равно видно.

— Разве? — покраснел Василий. — А я думал, что не заметно.

— Заметно, заметно, — успокоил его Григорий. — И залысины на лбу, и островок на макушке. Мало того, что ты притворяешься перед другими, так ты ещё и себя убеждаешь, что всё в порядке. Шампуни, маски всякие. Тьфу! — эльф помолчал и добавил: — Я бы на твоем месте совсем побрился.

Василий украдкой провел рукой по редеющей шевелюре и вздохнул:

— Думаешь?!

— Да ничего я не думаю, — Григорий подкинул дров в печку. — Твоя жизнь, ты и думай. Только себе не ври.

Горностаев молча ходил по комнате. Эльф попытался сесть на табурет, но у него ничего не вышло.

— Подсади, — обратился он к Горностаеву.

— Что? — не понял тот.

— Да ничего. Помоги сесть.

Василий взял эльфа под мышки. «Надо же, какой тяжелый!» — подумал он и посадил его на стул.

— Так, следующий пункт — работа, — закинув ногу на ногу, продолжил Григорий.

— А с ней что не так? — спросил Горностаев. — Да, я извёл всю документацию на растопку, но врать не собираюсь. Так и скажу, что уничтожил её, потому что попал в безвыходную ситуацию.

— С этим-то все в порядке. Хвалю, что позаботился о самосохранении. Но в остальном… Ты же её не любишь.

— Кого?! Алевтину? — удивился Василий.

— И её тоже. Но я имел в виду работу. Ходишь в свой офис, как на каторгу, перебираешь бумажки, надеясь на какое-то повышение. Зачем? Чтобы занять место Алевтины? Ты об этом мечтал?

— Но ведь так живут миллионы людей, — робко попытался оправдаться Горностаев.

— Верно. Ходят на нелюбимую работу, живут с нелюбимыми людьми, и, самое главное, внушают своим любимым детям, что заниматься нелюбимым правильно! Эх, Вася, Вася! Хочешь, открою тайну?

— Ну, — угрюмо кивнул Горностаев.

— Жизнь одна!

— И? — не понял Василий.

— И прожить её надо так, — Григорий многозначительно поднял указательный палец, — чтоб не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

— Островский, — сказал Горностаев.

— Вторая статья Конституции, — уверенно возразил эльф.

— Сказочной? — насмешливо спросил Горностаев.

— Ну почему же сказочной? Всемирной.

— Да?! А там есть и первая статья?

— Первая?! Конечно! Дословно не помню, но общий смысл такой: жить надо с удовольствием.

Горностаев недоверчиво усмехнулся.

Эльф закатил глаза и шумно выдохнул.

— Ты ни во что не веришь, ничего не хочешь, ни к чему не стремишься! Жизнь твоя пустая и никчёмная, — спрыгнув со стула, Григорий раздражённо направился к выходу. — С тобой я только время теряю. Нужно было найти кого-нибудь посговорчивее.

— Погоди, Григорий, не обижайся. Ну, есть у меня одно желание. Только мне неудобно о нем говорить.

Эльф посмотрел на него снизу-вверх.

— Понимаешь, — Василий замялся, подыскивая слова, — я с детства мечтал научиться танцевать аргентинское танго.

— Да ладно?! — оживился Григорий, — И что?

— И ничего. Когда сказал родителям, отец долго смеялся. И пригрозил отправить в военное училище, чтобы мне дурь из башки выбили.

— Ну, ладно, это тогда. А теперь что?

— Теперь ничего. Теперь уже поздно.

— Поздно — это когда умер, — резко оборвал его эльф.

— Так ты считаешь, мне надо записаться на танцы?

— Я ничего не считаю и ничего не решаю. Это твоя жизнь, Вася. Понимаешь?

Тот молча кивнул.

— Дошло, наконец! Ну, значит, всё. Ты тут держись! — Григорий картинно вскинул руку. — А я, как говорится, на свободу с чистой совестью!

— А хорошего во мне совсем нет? — расстроился Горностаев.

— Это уже не ко мне. Вопросом достоинств у нас Кристина занимается, — ответил эльф и исчез.

Горностаев сел на стул, пытаясь осмыслить произошедшее. Вдруг в дверь постучали. Он вздрогнул и … проснулся.

— Молодой человек! — барабанила в окно девушка в красной вязаной шапочке.

Горностаев опустил стекло и удивлённо спросил: «Кристина?»

— Да, — растерялась девушка, — а как вы?..

Горностаев загадочно повёл бровью.

— Вы не могли бы меня подбросить? — смущённо пробормотала она. — У меня машина заглохла, снегопад усиливается, а сегодня, сами знаете, аварийки не дождёшься.

Он потянулся через соседнее сиденье, чтобы открыть дверь, и вдруг увидел папку с документами. Целёхонькую! Горностаев закинул её назад.

— Садитесь, — радостно сказал он. — Только мне надо в Верхние Опарыши заехать, документы завезти.

— В Большие, — рассмеялась Кристина.

— Что Большие? — не понял Горностаев.

— Опарыши Большие! Я знаю короткую дорогу. Через двести метров поворот направо.

Горностаев пристально посмотрел на неё: ослышался или это, действительно, голос девушки из навигатора?

«Да, нет, показалось», — решил он.

— А меня, кстати, Василием зовут, — улыбнулся он и повернул в замке ключ зажигания.