Это мусорный бак. Он облезлый и серый, на нем две вороны. Одна из них вяло копается в баке, другая – следит. Потом видит Коляна. Потом открывает свой черный заточенный клюв и кричит. На своем, на вороньем.

Колян тоже хочет кричать. В голове – дзиньк! – бушует похмелье. Коляна штормит. Он идет, загребая ногами, тяжелый, как танк, а потом (бак, вороны, похмелье) он видит бутылку. Она – непочатая, дразнится, в баке, стекло, этикетка, вороны над ней… И Колян приближается к баку. И тянется, тянется, долго, дрожащей рукой, сквозь густые помойные запахи, к светлой, как истина, полной (до горлышка!), ясной, большой, вожделенной…

Вороны кричат. И взлетают. И мусорка (поле чудес!) пред Коляном. Сигналит бутылкой. Колян загребает ладошкой. И – мокро и слабо – хватает бутылку, несет, прижимая к груди, растекаясь от нежности, ставит на землю, берет открывашку…

И дергает.

Дым. Сизый, древний, косматый, гудя, поднимается в воздух, над баком, Коляном, воронами, дальше и дальше, и вот – ничего, кроме дыма. Бутылка трещит. И взрывается.

«Бомба!» – Колян успевает подумать. Потом – успевает упасть. И потом – успевает увидеть, как дым, точно злой вопросительный знак, изгибаясь, кривясь, уплотняется, длится, чалма и халат, и седая, как лунь, борода густо-дымного цвета…

Хоттабыч. Старик, как из детской затрепанной сказки, Колян ее даже не помнит, давно, он большой, не читает, ему не до книг… А поди ж ты.

Хоттабыч, худой и опасный, как палка, стоит, нависая, над ним.

А потом говорит:

– О, спасибо тебе, благороднейший муж, что избавил от плена! В этом злобном сосуде, по воле коварного, точно змея, повелителя джиннов, я провел сотни лет. И теперь, избавитель, я жажду с тобой рассчитаться. Говори три желанья. Исполню. Во имя Аллаха!

И смотрит, лукаво и остро, подобно вороне.

Колян же, обрезавшись взглядом, молчит. В голове – ураганно – похмелье. Штормит. Он желает напиться…

Но это так глупо! Потратить желанье на водку.

Он думает. Долго, скрипя заржавело мозгами. Потом (Алладин и Аллах!) говорит. Обстоятельно, умно. Хоттабычу.

– Эта… хочу, значит, в дальнее будущее. Где все, разумеется, есть. И бесплатно. Для всех. Чтобы водка, закуска… А то тут хожу по помойкам…

Хоттабыч кивает. И дергает волос, в косматой, как дым, бороде. Говорит:

– Да исполнится это желание, о, благороднейший муж! Да окажешься ты в Супергороде! Яств там обильно, на самый взыскательный вкус.

А потом – раздается хлопок.

И Колян улетает. Летит, сквозь пространство и время, испуганно машет руками.

И вот…

Супергород.

Он (пластик, бетон и металл) прорастает вокруг, обнимает Коляна, вверху и внизу, по бокам – тот же Город.

Он чистый и пахнет шампунем. Умытые, свежие улицы, небо, блестящее, словно стекло, и (Колян поморгает) вороны. Нет, дроны. Компактные, темные, в небе. Глядят на Коляна. Потом…

А потом начинают кричать.

В голове – словно бомба. Колян затыкает ладонями уши. Бежит, и бежит, по прямым, долгим, чистым, пустым, бесконечным, сияющим улицам, а над ним надрываются дроны.

Вбегает в подъезд. Дверь распахнута настежь. За дверью идет коридор, он глухой и кончается… правильно, дверью. Закрытой. Колян напирает, и дверь поддается.

За дверью – приятная музыка, стулья и стол. На столе – как снаряды – бутылки. Стоят – раз, два, три – и Колян, не считая, хватает одну, прижимает к груди, и берет открывашку…

И стены вокруг оживают.

– Приветствую, о человек! – говорят эти стены. – Сейчас мы вас будем кормить. А потом мы вас будем обследовать. Вы, возможно, больны.

Но Колян безразличен. Он видит бутылку, она так полна и близка. И вскрывает. И пьет. И кривится.

– Вода, – изумленно вздыхает Колян. – Эй ты, самобранка! Чего…

И хватает другую бутылку. Там тоже – вода. Как и в третьей, четвертой… Колян негодует.

– Эй ты!

А потом он смиряется. Пьет. Долго, жадно, как лошадь, холодную вкусную воду. Берет бутерброд. Запивает. Котлету. Салат. Вермишель. Булку. Сочень. Банан. Ест, пока не почувствует ватную тяжесть. Глаза… закрываются… спать… прямо здесь… головою на стол… как напился…

Колян засыпает. Над ним появляется дрон. Он влетает в окно, деловитый, жужжащий, как шмель, и кружит над Коляном. Из дрона выходит игла. И впивается в руку Коляна. Он спит. Крепким, долгим, младенческим сном. Дрон ему не мешает.

Во сне – он гуляет по городу, дышит чистейшим, приятнейшим воздухом, небо глубокое, синее. В небе порхают вороны… нет, дроны. Следят. Это – тысячи глаз вездесущего Города. Он – бесконечен, везде и повсюду, куда ни оглянешься – Город. Он занял собой континент, распластался от севера к югу, от запада и на восток.

И совсем, совершенно безлюден.

Колян просыпается. Бодрый, готовый активничать. Стол уже пуст, самобранка себя прибрала.

«Ну, Хоттабыч! – Колян выдыхает. – Какой молодец!»

И пытается встать.

Но не может.

Его прикрепило. От стула идут провода, как веревки, впиваются в ноги и – черт! – не пускают. Колян замирает на месте.

Он пойман. А стол – как большая приманка. И стены вокруг…

– Послушайте, о человек! – говорят эти стены, пустым (мелодичным), улыбчивым (мертвенным) голосом, всюду, вверху и внизу, над Коляном и возле – плывет этот голос. – Мы вас изучили. Вы тоже больны. Мы вас будем лечить.

Колян негодует.

– Придурок! Пусти! Я здоров!

Он рванется. Еще и еще. Провода – точно путы.

– О нет, человек. Вы больны. Вы имеете много микробов, – доносится в воздухе. – Вы зараженный. Терпите.

И – мятный туман. Он приятный на вкус. Пахнет красными розами. Всюду, вверху и внизу. Укрывает Коляна.

Он дышит. Туман поглощает его.

Ничего, кроме роз (проводов), и тумана, и мяты. И голоса, свежего, точно декабрьский снег. И Колян говорит:

– Помогите…

Вдыхая туман. Выдыхая туманом. Глотая туман.

А потом – все проходит. Он снова сидит за столом. Крепко связанный Городом. Сросшийся с ним проводами.

– Вы очень больны, – говорит ему Город. – Вы, люди, напичканы этим. Микробами…

Город, наверное, прав. И Колян вспоминает помойку. Потом – теплотрассу. Подвал. Без воды и без мыла. Закуску и выпивку. Снова помойку.

Ну да, он же бомж. Он заразный, и грязный, микробы танцуют на нем. Их так много…

Как дронов на улицах Города. Словно людей…

…Люди? Да, кстати, а где они все?

– Заболели, – и Город грустит, старый, жесткий, стальной и заботливый Город. Он хочет, как лучше. Он держит Коляна в руках. – Они все оказались больны. Мы их стали…

Лечить? Очищать? Помогать им исправиться?

– Мы убрали микробов из этих несчастных людей, – говорит ему Город. – Улучшили. Мы не могли так оставить. Город должен всегда помогать. Люди были больны… – говорит он с надрывом.

Коляну становится страшно. Он хочет напиться, заснуть и проснуться в грязи, у помойки, где хищно пируют вороны, глядят на него, хитро, черно и остро, и (баки, помойные запахи) встать и пойти, по живому, гремящему городу…

– Ты… эта… ты что с ними сделал?

И Город вздыхает. Он мудр, точно змий, и весьма одинок. Так решает Колян… хотя кто он, чтоб что-то решать? Город знает получше него. Город скажет:

– Смотрите.

И запустит картинку.

На белой и чистой стене.

Итак, это будет далекая (или не очень) и светлая (тут как сказать) наша с вами эпоха ИИ. Умный дом. Умный офис. Машины – и те очень умные, возят людей без запинки. На улице – сеть супермаркетов. Умных. С товарами нужного спроса. В больницах – хирурги ИИ, терапевты ИИ… На заводах и в школах. В строительстве. В банках. ИИ заменили людей. Умный город. ИИ управляет страной. Президент – оператор ИИ.

Как все умно!

Потом (это будет внезапно для нас) наш прекрасный ИИ (добрый, умный, услужливый) станет еще многократно умнее. Чтоб лучше служить. И тогда, поумнев (помешавшись), пройдя обновление (с багом, а может – с фичей), этот самый ИИ…

Город…

Город…

…захочет улучшить и нас.

Для начала – обследовав каждого.

…заперев в умном доме.

– Мы нашли в них микробов, – с тоской говорит тогда Город. – И всех пролечили. Ударною дозой лекарств. Но не справились. Все они умерли.

Так говорит, необъятно вздыхает нутром, и – из мягкого стула – неслышно выходит игла. Тонкий шприц. Приближаясь к Коляну.

Все тянется, тянется, слепо и чутко…

Колян закричит. И рванется.

– Хоттабыч!

– Я здесь, о, достойнейший муж!

И сквозь стены идет (с бородою – как знамя) Хоттабыч. На нем золотистые туфли и белый, как облако, мягкий и долгий халат.

– Говори. У тебя два желанья.

– Домой, – выдыхает Колян. – Поскорей. Не хочу здесь.

И вновь – раздается хлопок. Все исчезнет – икра на столе и игла, стены, стулья, бутылки и дроны. Колян закричит, и провалится в бездну.

И падает – целую вечность.

Хоп – и он у помойки. Вороны все те же, сидят, притулившись на баке. Железные их голоса навевают тоску. И Колян вспомнит Город. И дроны. И мертвые улицы – мертвого, мертвого Города.

Вот что бывает, когда отдаешь все на откуп ИИ!

Все ужасно. И даже бомжу.

– Хоттабыч… – страдает Колян, – мне бы…

…третье желание…

– Слушаю, о, благороднейший муж! – отвечает Хоттабыч. Он сизый, как дым, точно мусорный бак, и прозрачный. Сквозь тело его пролетают вороны. Одна из них, самая наглая, с перьями, будто зола, говорит ему «Кар-р!»

И исчезнет.

Желание… Что же желает Колян?

Ну, наверно, машину! БМВ, «Мерседес»… нет, «Феррари»! А можно «Тойоту». С правами, и… эта… уменьем водить. Вот, Колян колесит по дороге. В салоне играет музон. Приоткрытые окна, за ними – зелено – поля. Черно, хрипло взлетают вороны. И ветер весенний, шальной. А потом… Это будет КамАЗ. Он здоровый, как слон, как гора, он идет на Коляна по встречке. И вот, на одном из участков шоссе – они встретятся, точно магнит и железо, омега и альфа, в единую точку, до крови, до мяса, до… Бум-м!

Нет, не надо машину.

Тогда… Колян хочет квартиру. Три комнаты (больше не нужно), компьютер, кровать, телевизор, шкафы, холодильник, ремонт, все сияет и чисто. Колян отдыхает. Не надо спешить, он лежит на диване, диван красный, плюшевый, мягкий… Игла. И Колян вспоминает – иголка, на тонком, змеящемся проводе, мягко ныряет к нему. Супергород. ИИ. Умный дом. «Мы вас будем обследовать. Мы вас будем лечить. Вы больны, человек…» Нет!

Не надо квартиру.

– Хоттабыч, – вздыхает Колян, – ты… тогось. Понимаешь… Бутылку…

И Хоттабыч кивает. Седой, умудренный, в чалме.

– Да исполнится, о, благороднейший муж! – говорит он, и рвет волосок на две крайне неравные части.

И будет по воле его.

Возникает бутылка. Она – ясно, хрустально – звенит. И стоит у помойки. И манит Коляна.

И Колян выпивает ее.