Вот что, мне, автору, менее всего хотелось бы,
так это вновь обращаться к своему давнему герою,
додавать ему новых черт, нивелировать прежние,
совсем уж одиозные…
Что делать! Встретил бы – и руки, может, не подал…
Душащая неотвратимостью фобия возникает не извне, но внутри расслабленного и казалось бы, незамкнутого тебя – по ночам; вдруг отчётливо наступает страшное: не освящённый смыслами, этим ограниченный, но достаточный для тебя объёмный мирок, в каком ты существуешь при свете солнца, оказывается вместе с тобой… под землёй, быстро уменьшаясь до размеров какого-нибудь шахтного хода. Зажатый со всех сторон, ты задыхаешься в ужасе и темноте…
Так, брат, наяву, но и на этот раз преодолимо, и ты, найдя в себе силы, добравшись до света, бежишь на кухню и там, среди ночи, глотаешь что под руку попало – коньяк или валерьянку, успокаиваясь и остывая.
Что это? Итоги прожитого, тавро настоящего или некие вестники скорой участи? Мания? Ведь вскакиваешь, спасаясь именно от душевного приступа, в поту холодном и в истерике почти, и как ни философствуешь потом, как не соотносишь потусторонние, как тебе думается, видения с картинками обычного бытия, но знаешь точно – псих!
Ты кричишь небесам в своих ночах и в своих подвалах, и время, сжалившись, останавливает бег; ты орошаешь плачем пески былого и, заглянув в конец учебника, рисуешь на них правильные ответы на давние задания – и тогда время начинает отсчёт заново, и ты, исхитрившийся, уже бог будущего…
Но тут маленькая светловолосая девочка – её тоже зовут Элли – протягивает тебе оборванную травинку – траву забвения из гербария памяти. Её вместе с домиком не исполнившейся мечты приносит торнадо вины – всё чаще и чаще, потому что её пьяная мать, женщина песка, бьёт её, потому что одноклассницы бьют её, потому что очередной муж бьёт её, потому что она сама бьёт однокурсниц, соседок и мужей…
Ну а «вот приедет папа, я всё ему расскажу» и это тебе, отец, но это тогда, раньше, и не работает, ты далеко и ты никакой не бог, а просто боишься старости, а более – постыдных воспоминаний, поскольку всё так же неумен – для жизни, для оставшейся жизни, она прошла, пробежала, проскакала мимо, пока ты на ходу создавал свои песчаные иероглифы – здесь, в былом, там, в теперешнем, где?
В осмыслении не исполненного как надо и безвозвратно ушедшего, в рассуждениях на тему теперь немыслимого – из безалаберно смачной юности и с грехом пополам пришедшей зрелости, на фоне неотвратимости приближения к земле (пусть и в степенном кружении) начинаешь ощущать над собой и вокруг некую пустоту. Пустоту, год от года, день ото дня всё более принижающую и давящую... Ветра воспоминаний – вот что на время отодвигает обступившее со всех сторон Ничто. Но ещё теснее после них. Душно, стыдно.
Кентавр ли ты, вина ли – хлыст и вожжи, но ты, будто под несъёмной сбруей прошлого, бежишь прочь и от настоящего, бежишь от себя…
-------------------------------------------------------------------------
Если волна случая увлажнит пред тобой песок Времени – нужно ли созидать из него замок своей эфемерности – снова?
Встанешь, поживший, на колени, очертишь символы и знаки… Тщета, всё тщета: другая ли волна смоет мольбы и заклинания, жар ли повседневности высушит твои признательные или тайные иероглифы – ровный песок, сухой песок – через годы, до самого Стикса…
------------------------------------------------------------
Тавро - на жизни глупца моего, тебе разве не виден шрам на теле?
А кентавр... не сложнее.. так отворяю выход бегущему из мрака вины
в светлое невозвратное, так заглаживаю на песке времени следы судьбоносных его копыт.
))
Спасибо, Вика, за вопрос.
Интересные рассуждения, психологично, горько.
Доброго вечера Вам!
который отчего-то поминает автору и его собственные огрехи...
Никто из нас при сём рассуждать не вправе - увы, поздно.
А живописать картинку жизни.. это мы можем мастерски.
Судя по откликам.))
Спасибо, Ирина.
Извините, если что.