Ты не очнулся; мёртв и глух
к потусторонним переменам…
а в них вселился новый дух.

Нудный, моросящий уже много дней дождь – кончился; мелкие капли, стекая по ржавым скитальцам, объединяются в ручейки и размывают абстрактную живопись мазута. Хлюпанье солёной воды в зыбком разрыве между бортом и причалом; узкий и скользкий трап, наверху – заиндевевший от сырости дневальный в бушлате.

— Я к капитану! – бросает ему служивый, мельком приоткрыв удостоверение.

Стая раскормленных голубей слетает с крыши склада, потревоженная выстрелом самодельного оружия: по ту сторону забора, огораживающего территорию порта, местные мальчишки делают прицельные выстрелы из «поджигов».

— Дробью, наверное, — заискивающе спрашивает у него Сабуров, вышедший навстречу. – Уши драть шпане!
— Гриша, твоих проказников драть надобно, — отвечает ему офицер, кидая мокрый плащ на велюровое кресло.
Вчера на конспиративной квартире «источник» сообщил ему о партии транзитной контрабанды, которая оставалась на судне, после того как его досмотрели таможенники.
— Виски, как всегда? – капитан наливает в стаканы «Сантори»; приятель морщится, когда видит – кому сколько.
— Не могу больше, ещё повторный предстоит, — разводит руками татарин.
— Да не будет повторного, лей себе человечески.
— Вот и хорошо, ай, спасибо… скажи, что нужно, всё сделаем!

Они на минуту задержались на выходе, прощаясь.
И в эту минуту прилетевший из-за склада заряд попадает в голову крановщику «Ганса», тот отжимает рычаг, поддон с тяжким грузом летит по касательной и въезжает на корабельную вахту, сминая всё и вся.

------------------------------------------------------------------------------
Остров Катакобо, скальный сторож, охраняющий Нагасаки от ветров.
Они проплывают мимо его крутых берегов под лодкой-фунэ, любуясь фосфоресцирующими в лунном свете потоками воды; стараясь не попасть под мерные и аккуратные всплески, слушают диалог японцев, из-за смены стихий гулкий и невнятный.
— Фуссо чин иен ясима хатсусе, — примерно так говорит один.
— Ицукусима хасидате нисин касуга, — похоже, возражает ему другой. – Э…идзумо нанива, но!
Быстро-быстро работая плавниками, они подбираются поближе, к корме, чтобы вступить в разговор, хотя, со стороны это было бы не совсем вежливо, да и опасно.
— Акусусима чиода токачихо! – один из них всё же не сдерживает себя.
Вот же, явная осведомленность о бойцах, ковавших самурайскую победу, но старики не обращают внимания на голос снизу, продолжая мерно погружать вёсла в воды бухты.
— Сако чинсей, э…, атаго хейен муросаме! маназуру чидори хата! –
прошамкал один из подданных императора Хирохито в воду, с силой стукнув веслом и задев пловцов. Те было выпрыгнули, кинулись уже в драку, да передумали, не стали связываться со стариками, уважая возраст ветеранов.

Пристроившись в кильватере к грузовому судну, выходящему из порта («Коммунист Сахалина», «Холмск», считали они его имя и порт приписки), лососи с удовлетворением отметили: «он самый, помним!»; и были таковы.

-------------------------------
иллюстрация автора

Рецензии в себе: «ровно вполовину»

«Ваше распутывать надо, как сбившуюся нить. И хочется. И – не распутать (кажется!). Что за напасть? Но вдруг потянулась ниточка, и уже клубочек понятный – в ладонях…»
Г. П.
(о моей новелле «И были таковы»)

Ай да автор, ай да плут! Дай же читателю просто путеводную верёвочку сюжета, и он, держась её, пройдёт к финалу, попутно исследуя оную на крепость смысла и градус мысли – от начала и до конца…
Нет же, что мы имеем? какой-то ершистый клубок обрывков,
из которого торчат разнокалиберные нитки неизвестного происхождения!
Вот и тащишь нить – она или не даётся или обрывается, тянешь другую – вытягиваешь не нитку даже, но цепочку японских междометий…. Походив вокруг да около сего словесного сооружения, видишь: ага, вот с этого-то боку, тут всё ясненько и без размотки!
Трагедийный случай, возможно, былое, хотя писано уж больно ребусом, но вот неизвестно откуда взявшиеся пожилые иностранцы с территориальными претензиями – настораживают; и совсем уже непостижима часть подводная, типа сказочная, с переселением душ: сардонически сентиментальный сочинитель со своими советскими рыбами, разговаривающими, как им кажется, на языке лодочников, переходит всякую меру…
Разве что… тот самый мокрый плащ заградителя на велюровом капитанском кресле, вооружённые пацаны с пригорка да летящий по касательной груз — это человечески натурально, вне клубка.
И, признаюсь, ровно вполовину – совершеннейшая правда.

-------------------------------------------------------------------