Лицеистка Мила Гремячинская вертела в руке скальпель и никак не решалась разрезать дождевого червя.
– Что ж ты, Гремячинская? Биолог не должен быть брезгливым. Иначе не стоило записываться на мой факультатив.
– Анна Михайловна, он же живой…
– И что? Убивать ты его не собираешься. Наоборот! Был один живой, а будет два, и оба потом скажут тебе спасибо.
– Это потом скажут, а сейчас ему будет бо-ольно.. – продолжала ныть лицеистка.
– Хрумкин, возьми у Гремячинской скальпель и разрежь червя.
Довольный Хрумкин отобрал у Милы скальпель и под общее «а-ах!» точным движением разделил червяка пополам.
– Превосходно! А теперь кто-нибудь скажет мне, что произойдёт с нашим подопытным дальше?
– Регенерация.
– Верно, Шумовкин! Причём у головной части отрастёт хвост, а у хвостовой – голова. Так что уже на нашем следующем занятии мы вряд ли сможем различить эти половинки. Вопрос следующий: почему дождевой червь умеет это делать, а мышь, скажем, или курица – нет? Может, Рогачёв попробует дать ответ?
– Почему курица не умеет? – отозвался Рогачёв, – Я сам видел, как курицу поезд переехал, а у неё потом голова выросла.
По классу прокатился нездоровый смешок.
– Шутишь, Павлик? И твой папа-доцент – тоже весёлый человек. Но я серьёзно думаю, что ты неплохо разбираешься в данной теме, поэтому изволь пояснить.
– Извините, Анна Михайловна. Разница, конечно, в сложности строения всех систем организма.
– Верно.
– И…
За дверью прозвенел долгожданный звонок
– Что ж… Подробно разберём в следующий раз.

Закончился последний урок. Школа обезлюдела практически мгновенно. Когда Коля Федотов вышел из туалета, коридор был совершенно пуст. Классные комнаты уже были заперты на ключ, и только дверь в кабинет биологии оставалась чуть приоткрытой. Тонкая щель неудержимо манила к себе. Коля тихо подкрался и заглянул внутрь. Анна Михайловна стояла у доски, разглядывая пальцы на своей правой руке. Оценив чистоту кожи и качество маникюра, она откусила мизинец и со смачным хрустом начала его пережёвывать.
– Молодой человек! – раздалось где-то за спиной.
Если бы Коля не облегчился накануне, он бы точно наделал в штаны. Голос принадлежал директору, который стоял рядом и строгим взглядом изучал бледное Колино лицо.
– И чего такого ты там увидел, что рот теперь не закрывается?
Коля хотел ответить, но за дверью послышались шаги. Он ещё больше побледнел, кинулся к директору и схватил его за рукав.
– Антон Владимирович, она пальцы ест!
– Какие пальцы? Анна Михайловна, что у вас там происходит?
– Ничего. Занятия кончились, я закрываю кабинет.
Она вышла в коридор, потряхивая связкой ключей. Мизинец правой руки был на месте и навязчиво теребил самый маленький ключ, видимо, от шкафчика с плакатами.
Взгляд Антона Владимировича подобрел, он отечески похлопал Колю по плечу.
– Иди-ка ты домой. Анна Михайловна, как его фамилия?
– Федотов.
– Иди домой, Федотов.
Коля направился к лестнице, оглядываясь на каждом шагу, потом побежал по ступенькам, шлёпая кедами. Когда шлёпанье стихло, Анна Михайловна спросила:
– Тоша, у тебя есть, чем меня угостить?
– Конечно, Анечка! Можем пойти в мой кабинет. В школе никого. Уборщица караулит вход, а сторож придёт только через час. Подождём его вместе?
– Подождём.
Они уединились, закрывшись на ключ.
– Сегодня солнечная буря, Аннушка – регенерация должна быть просто фантастическая.
– Знаю, Тоша, – с придыханием произнесла Анна Михайловна, расстёгивая директорские брюки.
Через минуту из кабинета, затихая в пустоте коридора, донеслись приглушенные вздохи и сладострастное чавканье.

Когда сторож в сопровождении уборщицы и Коли Федотова ворвался туда, директор был наполовину скушан, причём с середины – голова, плечи, ноги были целы. В свою очередь у биологички были обкусаны все пальцы на руках и ногах и сильно подъедена грудь.
– Срамота! – только и смог выдохнуть сторож.
Коля, белее мела, икал, прислонившись к косяку. Уборщица лежала в обмороке.
– Почему вы входите без стука, когда у нас важное совещание? – спросил недоеденный Антон Владимирович.
После этого Коля и сторож грохнулись рядом с уборщицей, и наступила тишина.
– А было неплохо, – хихикнула Анна Михайловна.
– Ещё бы! Такой обмен генетическим материалом не может быть неприятным.
– Но я бы продолжила…у-х-х…
– Ты – женщина, тебе труднее остановиться. А я, как мужчина, скажу: хватит! Потерять свыше пятидесяти процентов – большой риск даже в такой благоприятной среде.
– Как скажешь, милый. Ой, регенерация началась. Хорошо-то как!
– О, да…

Два одинаковых дождевых червяка ползали в стеклянной плошке, настойчиво ища выход.
– Как видите, регенерация прошла вполне удачно, а обстоятельный доклад Рогачёва помог нам понять, почему произошло именно так, а не иначе. Гремячинская, ты напрасно беспокоилась. Кстати, а что с Федотовым?
– Болеет.
– Хм, ладно.
Анна Михайловна поискала нужную фамилию в журнале и поставила напротив неё «н/б».
– А ещё ребята, запомните одну вещь: эволюция никогда не ошибается, за очень-очень редким исключением.
– Каким?
– Об этом мы с вами поговорим как-нибудь позже, когда вы повзрослеете и наберётесь нужных знаний.
Когда дети разошлись, Анна Михайловна сделала несколько дежурных записей в журнале, закрыла его и задумалась о чём-то, привычно покусывая ноготь на мизинце. Потом бросила взгляд на дверь, подошла, выглянула в коридор, закрылась на ключ и, вернувшись на место, принялась с аппетитом хрустеть свежеоткушенным пальцем. Она не могла отказать себе в этом удовольствии.