Труп лежал на песке. Труп был темно-синий и склизкий. Он пах тухлой рыбой. Пронзительно-белые чайки кружили над ним, беспокойно и жадно кричали. У трупа был вспорот живот. Бледно-сизые рыбьи кишки обреченно торчали наружу. В них ползали крабы и млечно плескалась вода.

– Он тут с ночи лежит, комиссар, – Рик откашлялся. – Час назад был звонок от дедка, дед тут каждое утро рыбачит. Мол, опять синекожего грохнули, что за оказия…

Мелкий смешок.

Комиссар сдвинул брови:

– Дедка допросили? Следы, отпечатки, свидетели?

– Глухо, – Рик сплюнул в песок. – Дедок говорит, синекожего в море убили. Труп бросили в воду, а тут, понимаешь, течение… Вот нам и работы приплыло. Сюрприз, мать его, Нептуна.

…Труп лежал и смердел. У него были красные жабры. Зубастый распяленный рот был наполнен водой. Белым, мертвым, невидящим глазом синекожий смотрел в небеса.

Комиссар закурил. Терпкий дым забивал аромат тухлой рыбы.

– Убийство на расовой почве. Пиши… – он всмотрелся в отверстую рану. – Ножевое ранение, наискось через живот. Расцарапана шея. Пытались душить. Под ногтями у трупа… Рик, это зацепка… кусок плотной ткани. Возьмем на анализ. Заметная ткань. Темно-серая с золотом. Куртка? Пиджак?

Рик сощурился.

– С шиком оделся. Видать, не рыбак. Вряд ли кто-то из местных… скорей, городской. Лодку взял напрокат и… тогось. Порыбачил, – он снова хихикнул. Глаза его сделались странными. – Все, записал. Допрошу деревенских, кто лодку в аренду сдавал… комиссар, мать твою! Что ж им крышу-то рвет! Третий труп за неделю, и все в разных поселках. И ладно бы только у нас… Что им синекожие сделали? Ну ладно, уроды. Воняют. Живут под водой. Эта… как его… значит… мутация. Но они ж безобиднее мухи! И прячутся, точно пугливые рыбки. Их выловить – тот еще квест. А кто-то, смотрю, жить спокойно не может…

…Кровь, ракушки и чайки. Труп вжался в песок. Волны с шипом катились над ним. Небо было светло и безоблачно.

– Да, ненавидят – за то, что их много, – вздохнул комиссар. – Все больше и больше. Они вытесняют нас, ты не находишь? – он смял сигарету. – Вот что. Когда-нибудь нас не останется…

– Чушь!

– …и вокруг будут плавать по морю одни синекожие, – невозмутимо сказал комиссар. – Да, отсюда и трупы. Я так понимаю мотивы преступников. Хотя, несомненно – не разделяю их чувств, – он сощурился. – Глупо бороться с мутацией… этаким методом… Ч-черт, как тянет тухлятиной!

…Бледное солнце цвело высоко.

***

Освальд был суетлив. Встретил с кофе, рассеянно бросил: «Сейчас!» и умчался на кухню. Раскаленная чашка, ленивый клубящийся пар. Комиссар сделал пару глотков.

– Ну так вот, я об общей тенденции, – Освальд вернулся. Взъерошенный, в синем халате, в кофейного цвета очках. – Ты видишь, как все изменилось в последние годы? Когда речь идет о мутантах? Не «жертвы генетики», «надо исследовать», «жизнь, гуманизм, толерантность», а…

Он хитро замолчал.

Комиссар улыбнулся.

– Я понял, к чему ты ведешь. СМИ развели истерию. «Их больше и больше!» «Они нас захватят!» «Планета в опасности!» «В каждой семье неожиданно может родиться такое!» И прочий отборнейший бред. Я наслышан, спасибо. Освальд, зачем им все это? Зачем нагнетать? Зачем множить убийства… на расовой почве? Уже третье за эту неделю на нашем участке. Помешанных много… Вчера вот скатался на выезд… – он тяжко вздохнул. – Черт возьми, если дальше пойдет в том же духе…

Освальд поправил очки.

– Они сами растеряны, вот что скажу. И не знают, что делать. А все потому что… – он сунулся глазом в планшет, – десять целых и двадцать пять сотых процента рожденных детей в прошлом месяце – это, простите, мутанты. По данным статистики. Общедоступным. А год назад было – четыре и тридцать. Два года – один и четыре… Ну что? До тебя не доходит?

Коричневый кофе остыл. Его бесподобные запахи съежились, стали малы и неважны.

– Ну и? – комиссар раздраженно откашлялся. – И что они там, наверху, предлагают? Каким будет выход? Что, кроме истерик в сети? Ничего? Освальд, черт бы побрал тебя! Что ты мне можешь сказать, как генетик, по этому поводу? Что за зараза? Как с этим бороться?

…Кофейная пенка на дне. Шоколадная гуща. Бери и гадай…

Освальд хмыкнул.

– Никак. Это все не порок, не болезнь. Они все абсолютно здоровы. Здоровее нас с вами, скажу… даже более. Их активности мозга Эйнштейн б позавидовал. Знаешь, как они с нами общаются? – он замолчал. – Если вдруг захотят? Телепатия. Мыслевнушение. Мда… Ты можешь представить, насколько они круче нас?

Комиссар подавился смешком.

– Представляю. Намного. И поэтому местные психи их ловят и мелко шинкуют, как рыбу. Может, таки охрану? Загончик какой-то… – он тотчас осекся.

Освальд хохотал. Снял очки, близоруко моргая, смотрел на него и смеялся. Округлые щеки дрожали.

– Всех – в гетто? – сказал он. – Шутник. А когда будет двадцать процентов рожденных с мутацией? А когда будет сорок? А сто? Под охрану в загончик?

Комиссар хрустнул пальцами:

– Ну. В чем же выход?

– Тебе не понравится, – Освальд прищурился. Блеклые глазки его заблестели. – Признать, что мы, люди – изжили себя. Что пришло время новых людей. И оно наступает на пятки. А все то, что у нас происходит сейчас – непростой переходный период. И он скоро закончится. И тогда… – его голос стал странно торжественным, – грядет новая эра.

– Дожить бы, – сказал комиссар.

***

Комиссар видел сон. В этом сне были строгие скалы, и желтый янтарный песок, и раздутые пестрые рыбы. Он плыл. Он касался рукою ракушек. Его сизо-черная кровь разгонялась по венам. Мир был в восхитительно-темном покое. Вода и бездумье. Он был не один – его звали. Он плыл, откликаясь на зов, между скал и кораллов. В руке его было копье. Его жабры дышали.

– Чудесно, – сказал комиссар, – а теперь пусть все станет, как было.

Как было – не стало. Он плыл. Его страх растворялся в воде. Его звали. Ему белозубо смеялись. Их было бесчисленно много, и все они ждали его.

– Целый город, – сказал комиссар, – да они там неплохо устроились.

…среди песка и кораллов, в одеждах из белого жемчуга, ждали, кружились. Ты наш, говорили они, ты такой же. Ты здесь, ты вернулся.

– Какого же черта… – сказал комиссар, и вода залилась ему в рот.

Море стало черно. Равнодушные скалы мерцали. Он был так беспомощен, слаб, его било в волнах, как ничтожную щепку.

Они пели беззвучно. Они окружили его. Он попался в ловушку, уснув. И он был беззащитен. О-о, ты хочешь узнать, говорили они. О-о, ты так любопытен, щекотно шептали ему голоса. Наше море бездонно, секреты его велики. Посмотри – ты такой же, не бойся. Улыбка – острее иглы, а меж пальцев растут перепонки.

– Ну, окей, – просипел комиссар, – я согласен, пусть будет по-вашему. Расскажите мне, кто убивал. Я его арестую.

Да все просто, пропели ему голоса, посмотри.

Он вздохнул. Он увидел – кровавое, низкое солнце, и темную тень над водой. И себя – удивленного, сонно смотрящего в небо. А потом – он запутался в сеть и забился.

– Так, – сказал комиссар, – продолжайте.

…Беззвучно кричал, и волна шевелилась под лодкой. И тот, кто скрывался в тени – вдруг шагнул на него, улыбнулся кроваво… И метко ударил ножом.

А потом все исчезло.

– Спасибо, – сказал комиссар, – я увидел. Я завтра его допрошу. Я не знал, что он… будет способен на это. Я верил, что он поумнее.

В глазах потемнело. Волна сжала горло, вздыхая.

– Ему тоже вспорют живот? – прозвенело в ушах. – Как накажете?

Черная топкая гладь.

– Нет, – сказал комиссар, – это все будет в рамках законности. Его будут судить и посадят в тюрьму. Но я должен проснуться, чтоб все это сделать. Вы мне разрешаете?

– Да, – взвилось над водою, – свободен!

И он тотчас проснулся.

***

Рик был пьян. Его руки дрожали. Он встретил в прихожей – и тотчас все понял.

– Что, пришел ар-рестовывать, да? – его губы сошлись в кривоватую скобку. – Синекожие в-все рассказали? О-о, я знал, что ты с ними поладишь! С этой рыбьей тух-хлятиной!

Он пошатнулся.

– Рик… – сказал комиссар. В его голосе стыло участие. – У меня два вопроса. Во-первых – зачем? Ты же сам говорил, что они безобидны. Гуманизм, и так далее. Что, в сети начитался статистики и поменял враз свою точку зрения?

Рик сжал кулаки.

– Да чихал я на сеть! – его голос сорвался. – И на ваш гуманизм. И на вашу стат-тистику тоже. Это личное, мать твою… ну тебя к черту… не смей! П-прекрати меня спрашивать, с-сволочь!

Его удержал полицейский.

– Спокойно, коллега… Наручники? – взгляд комиссару.

– Не стоит. Пока… – комиссар щелкнул пальцами. – Рик, ты сядешь, и сядешь надолго. Я просто пытаюсь помочь. Как могу. Да, вопрос номер два. Эта куртка – твоя?

Он рванул дверцы шкафа. Темно-серая, с золотом, куртка висела в углу. От нее пахло морем и стухшею рыбой.

Рик ждал. Его взгляд был нахален.

– М-моя. И чего? Все и так до п-предела понятно. Валяй, арестовывай! Хватит резину тянуть!

Комиссар терпеливо откашлялся.

– Рик, я еще не услышал ответ на свой первый вопрос. В чем причина того, что ты стал нападать на них? Что тебе сделали эти мутанты? Вот лично тебе?

Полицейский нахмурился.

– Не хотел говорить, но скажу, раз уж этот придурок играет в молчанку. Комиссар, у него, две недели назад…

Рик рванулся вперед. Взгляд его стал безумным.

– Заткнись! Ч-черт тебя подери со своим правдолюбием!

– …сын родился, с мутацией, – быстро сказал полицейский. – Рик скрывал это все. А сегодня, по пьяни…

– Пош-шел ты! – Рик плакал. Глаза его были красны, как у кролика. Зубы стучали. – В г-глубокое море! К мутантам вонючим! Что смотришь? Заб-бавственно, да?

…Запах рыбы. Медовое солнце за окнами. Светлый и яростный день.

– Зря молчал, – комиссар сунул руки в карманы. – Это может сойти за смягчающее… Я занесу в протокол… Ну, Рик – в машину?

И Рик подчинился.

***

Море было безветренно. Блеклое небо, хрустящий и мокрый песок. Комиссар шел по кромке воды.

– Говорят – «концы в воду», ищи, не найдешь, – повторил он раздумчиво. – Море идет в наступление. Море стирает геном. Очищает, гранит, как упрямую гальку. Мы меняемся. Шаг – и теперь мы иные…

Вода замывала следы. В пенно-сизых волнах ему робко почудился отблеск скользящего, синего. Ярко-красные жабры, холодные рыбьи глаза. Они были вот там, под водою на пляже. Наблюдали за ним. Осторожно касались сознанья. Как пугливые рыбки…

– Не бойтесь, – сказал комиссар, – я всего лишь желаю понять. Кто вы здесь, и зачем. Почему вы свели с ума бедного Рика. Как же он ненавидит вас… Страшно, черно, безудержно. Для чего вы пришли в этот мир, в это море. Зачем захватили его. Вы – захватчики, знаете? – он замолчал. – Мы умрем. Вы останетесь. Вы завладеете этой планетой. Почему?..

Запиликал смартфон. Комиссар сунул руку в карман.

– Освальд? Рад тебя слышать! Что нового?

Плеск набежавшей волны. Темно-синяя тень под водою.

– Раскопки в горах? Обнаружены древние кости? Времен динозавров? Освальд! Плохо слышно, помехи… – комиссар подобрался. – Так. Слушаю… Так… Человекообразные… с крыльями?.. Освальд, это сенсация, ты понимаешь?!

Подводные тени сгустились.

– Крылатые люди! – он поднял глаза к ватно-белому небу. – Ты хочешь сказать, это правда? Ты хочешь сказать – они жили? Еще до пещерных людей? Черт, помехи опять…

Облака. Недовольно кричащие чайки. И глаза – что следили за ним под водою. Мутный, топкий, прилипчивый взгляд.

Комиссар рассмеялся. Смех рвался из горла, свободно, легко.

– Как все просто-то, Освальд! Сначала – эпоха крылатых людей… те легенды об ангелах, что нисходили с небес – получается, правда?.. Потом – мы, бескрылые люди, владыки пещер. А теперь – наше время уходит. Ты прав. С этим надо смириться. С тем, что все повторяется, снова и снова… иначе – свихнешься. Как Рик… Все, отбой, – он нажал на экран.

…Он стоял, на границе меж морем и сушей, зыбкой, мокрой, ракушечно-белой, стоял и смеялся. Смартфон все звонил, раздраженно, надрывно.

– Мы свое исчерпали, – сказал комиссар. – Все случится по-новому. Это будет попытка… номер… а черт его знает, какая! – махнул он рукой. – Я лишь только надеюсь, что очень удачная.

И зашагал по песку.