Мне снился сон про малахитовую тюрьму. Где зелень выжигала глаза, гнилой болотною ряской плескалась по полу, ушаты зеленого обрушивала с потолка. Я шел вперед, руками расталкивая зыбкое зеленое марево, густое, словно туман, удушающе-липкое. Когда счет моим шагам сравнялся до ста, из-за спины послышался топот. Я обернулся – желтому, кривому оскалу зубов и кровью налитым глазам.

– Агхыр-р! – сказало чудовище, виляя крысиным хвостом. – Гхыр-р!

Лощеная крысья шкура смердела и шла трупно-зелеными пятнами. Зеленая слизь разливалась ручьями по черным губам. Сколько крыс мне пришлось уничтожить, чтобы не потерять свою жизнь? Я никогда не был силен в бухгалтерии. Но там, в зеленью пропитанном, малахитовом небе, куда попадают после смерти все крысы, им вели строгий учет. И сейчас, сбитые воедино, в одну, точно в пластилиновом коме – убитые крысы шли на меня, и мертвый желудок их извергался фонтанами сока, и пеною стыла на морде прилипшая зелень.

– Гхр-рау! – крыса раззявила пасть.

Я закричал и проснулся.

Зелени было предостаточно, хоть бери и прячь по карманам, зеленые, малахитовые куски темноты. Растворившие в себе последнюю надежду, что все происходящее со мною – только дурацкий сон, который снится и снится, вьется зеленой, нескончаемой нитью, и в этом сне – тяжкий труд и кусучие крысы, дурная еда и не менее глупые – пути добычи ее, рука, загрубевшая от кирки… и мысль о побеге, крысой грызущая мысль о невозможном. Из лабиринта должен быть выход, и я его непременно найду.

– Из Дариоллы еще никто не сбегал, – проснувшийся сосед смотрел на меня по-крысиному пристально. – Снится, бывает, всякое. Безнадежное снится. А мы тут – как в матрешке заперты, и в собственных снах, и в игре этой чертовой… Тебе сколько дали? Десять лет? Невезунчик. У меня всего пять.

Я готов был загрызть его, впиться в горло, сцедить под язык кисло-сладкую кровь, с горьким привкусом желчи, зеленоватыми гнильными пятнами. Мы гнием здесь, заживо умираем по второму, седьмому, десятому разу… немилосердная жизнь и смерть, лишенная сострадания. Насколько же все проще было тогда, в те непредставимо далекие времена, когда осужденных ждали всего лишь колодки и цепи, всего лишь тюремная камера с узким, заляпанным грязью окном – в реальность и синее небо.

Спастись от реальности Дариоллы не помогал даже сон.

Я вышел – под пеклом палящее небо, на черный, каменный бок рудника. Когда работаешь, стираются мысли. Стекают, как вода на иссохшие губы из плошки, и делается хорошо и спокойно. Возможно, это побег. Легальный, ненаказуемый. Когда даже смерть не даст возможность уйти, уходят в память и размышления. Что делает умный беглец? Играет по правилам или ломает систему?

– Как думаешь, а Дариоллу вообще возможно сломать? Или взломать хотя бы? – со свистом выдохнул в ухо сосед. Его черно-белая роба с соленым пятном на подмышке молила о сострадании. Его ослабевшие руки дрожали. Я больше не испытывал гнева к нему, лишь щемящую, едкую скорбь. Я знал, что побег невозможен. – А-а, чертова крыса!

Земля содрогнулась от гула, словно где-то там, в отдалении, стегнули по камню гигантской киркой, откалывая малахиты с присвистом зеленых, мерцающих искр. Она выступала из мрака – обширная, как скала, с мордой в зелено-переливчатых бликах – рудничная крыса, кошмар, навеянный ночной темнотой.

– Здоровая, сволочь, как пони… – сосед обреченно затих, опуская кирку. – Такой разве что коготь отдавишь… а она тебе – голову. Может, эта… мертвыми притворимся? Сольемся с породой?

В системе должна быть какая-то щель. Хотя бы размером с крысиный коготь. Мне было б достаточно. Крыса раззявила пасть, глубокую, как во сне, готовясь поглотить одним махом меня, и сморенного страхом соседа, и зеленый бок рудника, разошедшийся сеткою трещин. Я собрался – и прыгнул, точно ковбой на пружинке, взлетел на крысиный загривок, ударил пятками в жесткую, щетиной поросшую спину.

– Пошла! Веселее!

Если это не слом системы, то что?

Рудник удалялся со свистом, откатывался, черно-зеленой волной, звенел под крысиными лапами. Крыса возвращалась в нору, смердящую гнилью и мертвечиной, камнями заросшую нору, прилепленную к окраине рудника. Добыча сама идет в зубы – горошинами билось, должно быть, в ее крошечном крысином мозгу. Хватит и мне, и крысятам…

Я еле успел пригнуться, когда черные своды пещеры, словно крысиная челюсть, раскрылись над моей головой, и душная тьма поглотила меня без остатка. И во тьме – были красно-наливные глаза и журчание влаги по стенам, скрип камней под ногами и крысиные зубы – точно острый, занесенный топор. Я ударил ее киркою, на звук, наугад – и в лицо мне плеснулось горячее, как давно не еденный суп, в той, еще не поломанной жизни, когда я не успел провиниться ничем… а потом меня догнало раздирающим уши визгом, и я понял, что крыса мертва. Как мертво все в этой чертовой Дариолле, многоуровневой проклятой матрешке, из которой не было выхода. Разве что – вниз, по крысиной норе, притворившись щетинистым червем, ползти и ползти, извиваясь, в туннеле, что становится все уже и уже…

А потом мне в ухо взвыли сирены.

– Внимание, сбой в системе! Попытка взлома локации! Капсула игрока будет отключена…

…Я лежал в гробу, похороненный заживо. Обмотанный склизкими, как кишки, проводами, с зелеными шишечками присосок, впившихся в горло и лоб, точно пиявки. Дариолла переварила меня и выплюнула, отрыгнув.

– Эй, кто-нибудь! – я ударил кулаком в стенку капсулы. – Меня выбросило из вашего чертового вирта! Что будете делать, уроды?! Перекинете на новый уровень, досиживать срок? Да имел я вашу Дариоллу!

Я закашлялся горлом, отвыкшим от крика. Крышка капсулы-гроба отъехала. Я лежал, спеленутый в тряпки, как мумия, перед техником, бледным, как гробовщик, и одетым в саванно-белое.

– Что с тобой дальше будет, не мне решать, – проскрипел он брезгливо узкой трещиной рта. – Мое дело маленькое – усыпить-разбудить игрока. Кто-то сам в вирт уходит, кого-то по приговору… – прибавил он, укрощая перчаточной дланью вздыбившиеся змее-провода где-то там, на невидимой мне капсульной крышке. – А мое дело маленькое. Вставай, уголовничек. Сейчас начальство придет, разбираться с тобою будет…

«А я неодет, – отчего-то подумалось мне. – Долбанная Дариолла!»

Я закрыл глаза, будто снова уснул. Так ждать оказалось в сотни раз проще.

***

Белый шум. Белая снежная пелена. От пронзительно-белого было больно глазам. Я – и пластиково-белые стены вокруг, и холодный, мертвенно-гулкий голос из стен:

«Признать подсудимого Дэна Эванса виновным в попытке взлома программы Всемирного Банка и приговорить к нахождению в исправительно-игровой капсуле Дариоллы сроком на десять лет…»

Я потер виски, возвращаясь в себя. Сидевший напротив – был добродушен и тепл, и голос его накатывал усыпляюще-снежной лавиной.

– Так вот, Дэнни… вы уж простите старика за фамильярность… поразили вы нас своим поступком… в нехорошем смысле этого слова. Тот прорыв в системе мы заделали, а то непорядок был, сколько б народу вот этак из вирта убежало… Ломать – не строить, верно? Только мы вам больше ничего сломать не дадим… бывший, – голос сидевшего против меня изменился до ледяной, обжигающей твердости, – бывший спец по компьютерной безопасности Дэн Эванс. Досиживать срок вас, так уж и быть, не заставят, но вот что касается работы… да-да, вы меня правильно поняли – работать в Корпорации вы больше не будете. Да и для прочих работодателей вы теперь персона нон грата. Так что – поищите себя в других сферах деятельности, Дэн. Переквалифицироваться – оно никогда не поздно! Адьес.

…Снег падал наискось, похоронно-белым саваном, скрывая остовы скамеек и черные, жалко торчащие кости деревьев вокруг. Я шел, оглушенный, беспомощный от ослепительно-белого, раздавленный и похороненный – его неумолимой лавиной.

– Так вот ты какая – новая Дариолла… – шепнул я игручей снежинке, упавшей с размаху в и без того побелевший рукав. – Мир безнадежности. Мертвый, проклятый мир…

А что, если и эту систему возможно сломать?

Я улыбнулся собственным мыслям. Черные отпечатки ботинок на белом снегу придали мне так не достающей уверенности. Цепочка, один за другим… Код доступа. Взлом управляющей программы… Я не заметил, как подошел к дому, как, словно сама собою, рука толкнула квартирную дверь.

…На полу было серо от скопившейся пыли, и бело – за грязным окном, отделявшим меня от умертвия накатившей внезапно зимы. Полгода в исправительной капсуле, выжатые, выкушенные из жизни полгода… Будь проклята, Дариолла минувшая, малахитово-черная, изнуряюще-злая, в голоде, боли и мелочной, крысиной злобе. Дариолла нынешняя даст тебе фору во всем.

«Ваш пароль недействителен. Учетная запись заблокирована».

Экран ноутбука осыпался издевательски-белым. Они и впрямь вычеркнули меня – из работы и жизни. «Переквалифицироваться – никогда не поздно!»

Как бы не так.

Белые знаки на черном. Буквы и цифры, заметенные пылью. Я поднырнул под систему – с чужой, сворованной когда-то в загашник, учетной записи, ввел новый пароль, задыхаясь от белого, ледяными сверлами бьющего в мозг.

– Я всего лишь забираю свое…

«Вы хотите вывести всю сумму?» – черным прорвалось сквозь экранную вьюгу.

– Да. Все, наработанное мною в игре, куда меня запихнули насильно. Все, добытое мною в локации рудников этой гребаной Дариоллы. На мою банковскую карту, плиз… Крысы?! Откуда здесь крысы?!

Что-то куснуло меня за палец, острое, как игла, и неотвратимое, как крысиные зубы. Палец вмиг занемел, теряя чувствительность, и с ним же – захолодела рука до предплечья, точно вмороженная разом в беспощадный ледник. И красным кольнуло сердце, забилось, льдом разрываемое на мелкие части…

Последнее, что я увидел перед собою – был белой дымкой стянутый ноутбучный экран. И красно-кровавая надпись на нем:

«Попытка несанкционированного доступа в сеть. Ваши отпечатки пальцев, отсканированные клавиатурой, не соответствуют вашей учетной записи. Блокировка доступа. Блокировка пользователя…»

– Проклятая Дариолла! Проклятые крысы…

Я сплюнул кровью – в издевательски белый экран, смазывая, стирая крысино-юркие буквы. И красный придвинулся ближе – закрыв собой ослепительно-белый свет. И взвыли сирены под ухом – тонким крысиным писком, на пределе, на ультразвуке.

– Внимание, сбой в системе! Попытка взлома локации! Капсула игрока будет отключена…

Из Дариоллы не возвращаются.

Я лежал, запеленутый в алое, точно шмель, застрявший в пахнущем сочно цветке, недовольно гудящий, бьющий крыльями шмель. Под боком пружинило, всхлюпывая, остатками белого сыпалась в ноздри пыльца.

– Эй, кто-нибудь… – просипел я, выбирая пыльцу из-под век. – Меня снова выбросило… черт знает куда… на тот свет, походу… или как там еще называется ваша новая локация…

Матрешка. Запертый в Дариолле, как в матрешке. Побег невозможен.

– Ну что мы шумим? – существо, стоящее надо мной в ослепительно-красной маске, в красной, волочащейся по полу хламиде, ничем не напоминало технического работника, а между тем – это был именно он. – Жужжим, кусаемся, законы нарушаем… на верхний уровень попадаем… что, на прежнем опять не понравилось?

Я мотнул головой, соглашаясь и отрицая одновременно.

– Всего лишь током ударило, наводя паралич, а сердце у нас слабенькое оказалось, ему такие удары нельзя… – продолжая бубнить, техник отщелкивал от висков моих струны и усики – впившихся жадно под кожу сноровистых проводов. – А кто умирает на нижней локации от удара компа, тот…

Ломает систему?..

– …что будет дальше с тобою, не мне решать, – скороговоркой закончил техник. – Мое дело маленькое – усыпить-разбудить. Кто-то в эту игру добровольно уходит, кого-то – по приговору… Вставай, уголовничек. Начальство придет – разберется.

И красный мягко толкнул меня в спину, побуждая подняться.

***

…и пророс подо мною, и вовне меня – жирной, мельтешащей пыльцой, лоснящейся чашей. Посредине ее – в позе лотоса восседало оплывшее красными складками нечто. Из-под щелочек маски беспокойно смотрели глаза. От пыльцы засвербело в носу, и я громко чихнул.

– Будьте здоровы, Дэн Эванс! – прогудело под маской. – Вижу, вы уже пришли в себя, правда, со стертою памятью – не волнуйтесь, стандартная процедура для всех, кто уходит в игру по приговору суда… иначе играть будет совсем не интересно, – под маской послышался смешливый всхрюк. – Напомню, за что вы были наказаны…

– Попытка взлома программы Всемирного Банка, десять лет исправительной капсулы? Так? – я впечатал вопросом жирную точку. Трепеща тонкими крыльями, точка зависла в полете, зажужжавши, ввинтилась в пыльцу, расплескав красно-рыжее марево.

Маска скривилась.

– Верный ответ. Наказание отбыто на две трети. Дальше у вас получилось…

…сломать-таки систему? И ради чего? Чтобы из равнодушно-холодной, отвергающей Дариоллы попасть в распростертые объятия Дариоллы чужой? Удушающе-красной?

Я снова чихнул – вопросительно-жалко, с потаенной надеждой. Взгляд маски обжег меня – алым огнем добродушия и принятия.

– Вам здесь понравится, Дэн. Привыкнете снова, еще обживетесь… Вы восстановлены в должности, более того – вам грозит повышение! За вашу способность находить дыры в системе и успешно ломать ее…

«…как матрешку», – послышалось мне. Я потряс головою, вычищая ушные раковины от пыльцы и ненужных мне звуков.

– Вы свободны, Дэн Эванс! Буду рад сопроводить вас на ваше новое рабочее место! – маска вспенилась красными пузырями улыбки. Красно-алый упругий ковер подо мною сжался, затрепетал, съехал в сторону, открывая сияющий желтым тоннель, что беззвучно всосал мои ноги, осыпая шуршащей пыльцой, с мандариновым, сладким привкусом, обхватил бледно-рыжими трубками; нежно выдохнув – вытолкнул в круглый, алым залитый зал.

Дариолла добра и гостеприимна.

В лепестковом, одуряюще-розовом аромате – плыли бледные пестики и изразцово-резная листва, вились вьюном бесконечные стебли – среди брошенных тел, замурованных в красное, в беспорядке по зыбкому полу. Я откинул рукою стебель, хищно тыкнувшийся в лицо. На конце его – слепо дрожала стальная игла.

– Так вот ты какое, рабочее место спецов по компьютерной безопасности… – я едва успел отскочить – от другого стебля, опустившего откуда-то сверху. Вдарить пяткой – по третьему стеблю, лопнувшему, окатив меня ручейком ярко-красного сока. – Врешь, не возьмешь, Дариолла!

Я пустился бежать. Сквозь метельную вьюгу пыльцы. Сквозь крысино-больные укусы стеблиных иголок. Сквозь мясисто-красные, студнем дрожащие стены моей новой тюрьмы, Дариоллы не отпускающей.

Чертова матрешка. Да возможен ли в принципе побег из нее?

Лепестки подо мною раскрылись – зияющей, синею пропастью. А над ней – плыли звезды, и месяц, цепляясь рогами за собственный свет, провисал в синеве, бесполезной серебряной брошью. А под нею – крутились волчками планеты, стирая до дыр синеву, черных, хищно раззявленных дыр.

И в одну из них – я оттолкнулся и прыгнул. Под посвисты в ушах бесконечного ветра и вопли сирен. Под чеканный, стальной, металлический голос:

– Внимание, сбой в системе! Попытка взлома локации! Капсула игрока будет отключена…

Забудь и похорони меня, Дариолла.